Константин Еремеев - Озеро шумит. Рассказы карело-финских писателей
Вокруг запасников сидело уже с десяток солдат взвода, почти все растрепанные спросонья. Играл, как и предполагал Маркелов, этот рядовой Петров. Закрыв глаза, он водил под своим крюком-носом никелированный пенал, перебирал сухими пальцами. Гармошка визгливо выводила русскую песню.
Маркелов рявкнул:
— Отбой был? Что это у вас, Петров?
Музыка оборвалась. Но Петров не испугался. Спокойно протянул гармошку Маркелову.
— Гармонь, товарищ старшина!
— Вы это называете гармонью?! Это немецкое, фашистское…
— Инструмент не может быть фашистским. Он инструмент, товарищ старшина! — назидательно сказал Петров.
— Много вы понимаете о себе, солдат! Без вас знаю, но… — Маркелов выдохся и печально закончил, — но если бы знали…
Петров растерянно посмотрел на старшину, повертел гармошку и сунул ее в мешок:
— Нельзя так нельзя… Эту штуку я от границы ношу, фрица — владельца вспоминаю: хороший был парень, на другой день войны к нам перебежал… Гармошка не раз нас выручала в окружении. Премся ночью через село, Руди-фриц марши наяривает — ни один патруль не прискребется… Убили его потом свои… Хотя какие они ему, свои? Наш он…
— Немца жалко? — снова чувствуя, что говорит что-то не то, что надо, оборвал его Маркелов. — Сказано, отбой!
Ворочаясь на топчане взводного, старшина Маркелов долго не мог уснуть: наверху топал ногами озябший часовой, и промерзшая земля бухала, гудела…
— Товарищ старшина, вас лейтенант Мошканцев к себе требуют срочно!.. Маркелыч, очнись, ротный зовет!
Он потряс головой: снится, что ли! Нет, над ним стоял кто-то, дышал. Маркелов узнал связного комроты.
— Что, снова пополнение? — глупо спросил Маркелов.
— Мошканцев от комбата пришел, лютый как тигра, и тебя срочно позвать велел…
— Ладно, дуй! Сейчас явлюсь!
— Ну, Маркелыч, везет тебе, — встретил старшину Мошканцев. — Иди сюда!
На столе у ротного лежала карта. Лейтенант был чем-то взволнован, чаще обычного щипал себя за ухо — была у него такая привычка.
— Беркало узнает — землю грызть будет, — продолжал командир роты, подталкивая Маркелова к столу, — фурункулез, надо же! А тут такое серьезное дело! Высота «Огурец» тебе плешь не переела? — ткнул он пальцем в истертую, исчирканную карту. — И нам всем тоже. Возьмешь этот чертов «Огурец» к рассвету. Третьим взводом. Кровь с носу, понял?
Маркелов поправил шапку, екнуло сердце:
— Началось, товарищ лейтенант?
— Много знать — скоро состариться, — нахмурился Мошканцев, куснув губы, — твое дело «Огурец» взять, понял? Маркелыч, старина, штука вся в том, что один попрешь. Никакой поддержки не жди и не надейся… Бери на арапа. Возьмешь, не зарывайся, сиди там, понял?
— А если не возьму?
Лейтенант промолчал, но так, что Маркелов понял: несчастный тот «Огурец» — увал перед обороной роты, который и в самом деле до печенок надоел всем, спасу от фрицев не было, — этот «Огурец» уже как бы отбит у немцев, и вопрос обсуждению не подлежит.
— А вы?
— А мы, — лейтенант снова ткнул пальцем в карту, — мы будем сидеть и ждать манны небесной с твоего «Огурца»! — Его пальцы затем с силой провели два полукруга и замкнули их на селе, показанном за высотой.
— Все ясно.
— Тебе, Маркелыч, эту овощ проглотить — раз плюнуть, — неуверенно усмехнулся ротный. — Взвод я тебе даю с пополнением. А мог бы и поменьше. Подумаешь, «Огурец»! Мне вот населенный пункт двумя взводами надо ухватить, тоже без пушек… В девять ноль-ноль быть там, на высоте!
Проглотив твердый комок, старшина сказал:
— Будет взята. Или…
— Исключено! Никаких «или»!
Тряхнув на прощание Маркелова за плечи, Мошканцев притянул его поближе и жестко выдохнул вполголоса:
— Не будешь в девять — пропала рота, понял?
«Весь взвод отдаю, — передразнил лейтенанта Маркелов, подняв солдат по тревоге. — Семнадцать тут да семеро в охранении… Двадцать четыре». Конечно, старшина Маркелов воевал не первый день, но боем руководить не приходилось. И взвод казался ему неправомерно ущемленным. «Хорошо еще запасники присчитались к делу! — вспомнил он и спохватился: — Так и не одел ребят!»
— Ничего, товарищ старшина, — уловив взгляд Маркелова, брошенный на ботинки, сказал Петров хриплым спросонья голосом. — Легче так-то. А в случае чего прочего — валенки ваши уцелеют… — И улыбнулся: ладно, дескать, старшина, мы квиты, три к носу — все пройдет.
Маркелов без звука проглотил эту пилюлю.
Из землянки он вышел последним.
— До броска не греметь, того-этого, поняли? — предупредил он солдат и сердито плюнул, вспомнив ротного: «Навязал словечко!»
Одна-единственная звезда висела над заснеженным лесом. Под утро примораживало — снег под ногой скрипел. У землянки темнел часовой в тулупе. «Двадцать пятый!» — жарко обрадовался Маркелов, и к нему пришло спокойствие, словно этого невыспавшегося и уставшего солдата как раз не хватало для того, чтобы выполнить приказ командира роты. «Двадцать пять — это звучит! Всё не двадцать четыре!»
И пока пробирались утоптанной тропой по лесу к окопам, пока он, Маркелов, проверял боевое охранение, ставил перед ним задачу, и даже когда уже лежал, изготовившись к прыжку, вглядываясь в надоевшие очертания высотки, действительно напоминавшие огромный огурец, брошенный богом или дьяволом перед лесом — все это время зрело в нем предчувствие удачи. Зато когда откуда-то сбоку коротко рявкнул немецкий пулемет, прочистил глотку и принялся лаять захлебисто и зло, Маркелов, с ходу зарываясь в колючий снег, с обжигающей обидой догадался: «Прошляпили точку, растяпы…»
По ним лупили еще два пулемета, расположение которых давно было засечено и которые уже не могли бы особо повредить: до того, как эти пулеметчики всполошились, взвод успел нырнуть за гребень то ли канавы, то ли овражка, сбегающего с высоты в долину реки. Пули рвали воздух, чмокал расплавленный свинец… Но если бы не тот, третий дзот!
Маркелов отгреб снег рукавицей, туго повернул голову: в каких-то полусотне метров прямо в лицо полыхало пламя. «Под носом не заметить фрицев, это надо облениться!» — ругал старшина наблюдателей. Правда, где-то таилась мыслишка, что ведь и сам он оползал тут всю опушку с термосами, но ни единого выстрела не слыхал с той стороны, откуда теперь хлестал свинцовой плетью пулемет.
А зимний медленный рассвет набирал силу: бледнело небо, стали видны кусты на опушке такого обжитого, такого надежного, спасительного леса. Но пути туда уже не было: качнись назад — те два пулемета получат хорошую работу. Зато сейчас неистовствовал тот, боковой.
Взвод лежал под огнем, распластанный на убой…
«Не так начал! — с поздним раскаянием соображал Маркелов. — Не всем бы сразу… Группу бы сперва в пять-шесть человек на подавление…»
Шумела в голове кровь, жар и холод поочередно охватывали старшину: «Покомандовал, убить мало… Что делать?»
Отогнул рукав шинели: секундная стрелка на часах бежала по-сумасшедшему. «Без четверти девять!» Ему стало казаться, что кое-кто из солдат уже буравит снег, оттягиваясь к лесу. «И назад не дойдут, всех порежет немец!»
С натугой снова глянул в сторону пулемета. Рядом, в двух шагах, лежал Петров. Легкий, сухой, он сжался в комок, хищно поводил своим крючковатым носом и начал разгребать снег перед собой. Маркелов подумал: «И чего это я взъелся вчера на него? Мужик-то ведь живет на свете по-правильному и хочет, чтобы все кругом было по-правильному».
Взвод лежал уже вечность. Все висело на волоске: уже и Маркелову до жути захотелось хоть на метр-другой податься назад от этого увала, на котором плясала сама смерть из пуль, земли и снега.
Старшина скосил глаза на Петрова, и как током ударило: солдата на месте не было. «Где же он?!»
Но в тот же миг под ухом Маркелова хлопнула плащ-палатка и властный, пронзительный голос перекрыл треск пулеметов и жидкие хлопки винтовок:
— Коммунисты, впере-е-е-ед!
Маркелов сердцем ощутил жесткую корку партийного билета, и его, как взрывом, подняло с земли и бросило вперед. Перед ним широкими черными крыльями летела через бугор знакомая плащ-палатка. Скрипнув зубами, старшина рванулся через гребень, кипящий пылью, но тут чем-то больно задело его за ногу и он упал вниз, в ров. Испугаться Маркелов не успел, увидев: из-под снега торчит проволочная петля. «Вот не везет!» — чуть не заплакал Маркелов и, свирипея от бешенства, полез прямо в гору, на плеск огня.
Неожиданно он почувствовал: что-то изменилось. Маркелов оглянулся: на увале, там, где был тот, тайный, пулемет, из кустов валил желтый дым. Весь в снегу поднялся Петров, ухватил полу плащ-палатки и вытер нос. «Вот дает!» — восхитился старшина. Рядом с Петровым появились еще два солдата-запасника, и все трое, как провалились, исчезли с глаз Маркелова.
