Зултурган — трава степная - Бадмаев Алексей Балдуевич

Едва Вадим намекнул Борису о давнем их приглашении, сынок скотопромышленника чуть не подпрыгнул от радости:

— Вот папа будет доволен! Он же у меня тоже политик, любит поспорить со свежим человеком.

Узнав о том, что выезд может оказаться непростым, сняться с насиженного места нужно скрытно, чтобы постороннему не запасть в око, Борис предложил несколько своих вариантов: от каюты первого класса на пароходе в устье Волги до пары оседланных скакунов, — их будут ждать в именье управляющего.

Выбрали третий вариант, разработанный Вадимом и подпольщиками. В этой операции Борису отводилась роль… кучера упряжки.

Ночью Вадим должен был прийти в дом рабочего, расположенный на тракте, на самом краю города. Неблизкий путь от дебаркадера до мазанки под вишнями Вадим преодолел лишь к рассвету. Хозяин препроводил его на сеновал в сарае. Там он просидел почти весь день.

Когда наступили сумерки, у трактира напротив мазанки остановилась линейка, в упряжке — пара сытых, лоснящихся вороных. Линейка эта с откидным верхом, сейчас сложенным в гармошку, была хорошо известна жителям окраины: на ней разъезжал управляющий паровыми мельницами обрусевший немец Гульбах. Завидев сытых, нетерпеливо грызущих удила рысаков Гульбаха, городовые издалека брали под козырек, а сезонники опускали головы в почтительном поклоне.

Уступить свою линейку управляющий мог разве сынку Жидкова, да и то по его настырному желанию. Гульбах долго расспрашивал, зачем Борису линейка на целый день, выпучил от удивления бесцветные глаза, причмокнул языком, видимо не поверив: Борис хотел прогуляться в заречную рощу с курсистками…

Как было условлено раньше, Борис сойдет с линейки и заглянет в трактир. Если там окажется полицейский или кто-либо подозрительный, Борис тут же вернется к лошадям и отгонит упряжку в имение. А Вадим будет терпеливо ждать другого случая и условного сигнала. Более-менее длительная задержка Бориса в трактире означала, что там посторонних нет, никто не мешает Вадиму спокойно приблизиться к линейке и устроиться на заднем сиденье. Неопытность Бориса едва не обошлась Вадиму новым заточением в тюрьму.

Борис легко спрыгнул с линейки и, посвистывая, вошел в трактир. У стойки хозяина был лишь один посетитель — невысокий человечишко в грубых самодельных сапогах, жилетке и приношенном картузике-шестиклинке. «Какой-то ремесленник пришел пропустить шкалик перед ужином», — рассудил Борис.

— Пива мне! — выкрикнул через плечо посетителя Борис и шумно задвигал табуретками, усаживаясь. Едва пригубив кружку, Борис пошел на выход. Его подмывало засвистеть, как на голубятне, поторопить Вадима. Он уже заложил два пальца в рот… Однако выйти ему не удалось. Из-за линялого полога шагнули двое в штатском. Один — высокий, с длинным приплюснутым носом и густыми бровями, больше напоминающими усы, чем брови. Этот схватил Бориса за руки. Борис со злым выкриком пнул наглеца в грудь, отступил на шаг, затем со всего маху ударил длинноносого по щеке.

— Убери руки, мерзавец! Не знаешь, за кого хватаешься?

Напарник длинноносого взял под козырек, хотя был в шляпе. Тихо проговорил в сторону шефа:

— Обмишулились, ваше благородие… Не того берем.

— Прекратите болтовню, Нашестов!.. Здесь велено брать любого подозрительного.

— Сынок Жидкова! — не сдавался Нашестов.

— Молчать! Взять его! — рявкнул пристав, оттирая Бориса в угол.

Любой из этих двоих был сильнее Бориса.

«Что же делать? — растерялся Борис. — Вадим думает, что я его жду!.. Он может вот-вот появиться».

И Вадим действительно возник в проеме дверей — небритый, со впалыми щеками и даже соломинка на плече. Его отгородила от улицы громадная фигура еще одного шпика.

Борис долго не мог понять, почему Вадим не сопротивлялся. Ему тут же скрутили руки и повели вон, а вход в трактир заперли. Нет, Борис не думал так просто сдаваться. А главное — отдавать в руки жандармов друга. Мысленно он уже видел, как они пересекают степь на линейке, как их встречают на хуторе сестры и мать. Борис окончательно убедился: здесь их подстерегала засада. Коварно подвел проклятый немчура!

Увидев в окно, что двое шпиков ведут Вадима к линейке, Борис перемахнул через буфетную стойку, чуть не сбив хозяина, и устремился по коридорчику во двор.

Шпики действовали согласно всем инструкциям при поимке особо опасного преступника. Один из них забрался в линейку, подготавливая место для задержанного, другой стоял сбоку, подталкивая арестованного, помогая ему взойти на широкую ребристую ступеньку линейки. Третий держал лошадей за поводья. Борис с ходу ударил того, что подсаживал Вадима, прихваченным во дворе березовым полешком, заскочил в линейку и толкнул изумленного Вадима в объятия рассевшегося уже шпика. Линейка резко качнулась — Вадим вытолкнул лишнего пассажира. Шпик кулем повалился в дорожную пыль.

Еще мгновение — и третий шпик отскочил в сторону, оттертый крутой грудью пристяжной. Он отчаянно свистел, призывая на помощь.

Кони рванулись в галоп.

Лишь отъехав от трактира саженей на двести до сворота в лог, Борис оглянулся и с ужасом понял: линейка переехала оглушенного поленом шпика. Двое склонились над ним, позабыв о пистолетах и погоне…

Впрочем, один выстрел все же прозвучал, когда кони спустились уже в ложбину. Стреляли с бугра, из-за камня. Ранили пристяжную… Кони вынесли линейку с беглецами к лозняку у переправы. Затем парням пришлось спешиться. Кровь так и хлестала из простреленного крупа вороного. Животное, подрагивая всем телом, жалобно смотрело на людей.

Но это было все же спасение для Вадима! Условившись о том, где он будет ждать Бориса с новой упряжкой или с лошадьми под седлом, Борис отпряг пристяжную — конь тут же рухнул, заржал. Борис повел другого коня за повод. В именье управляющего его уже ожидал наряд полиции. Борис и не думал сопротивляться.

Когда готовилась эта операция, Вадим спросил Бориса:

— Ты ведь рискуешь угодить под арест со мною вместе… Не боишься?

— Не считай меня за мальчишку! — с обидой заговорил тот. — Здесь все продумано: расчет на вмешательство отца… Да и кто всерьез примет сына Николая Павловича за революционера? Сочтут за баловство, только и всего.

Вадим просидел в камышах у полузатопленной лодки до глубокой ночи. Борис не появился.

И тогда Вадим, изрядно помучившись сомнениями, поддавшись чувству товарищеского долга, решил вернуться в город. Он знал дом, где останавливался Николай Павлович, знал он от Бориса и о том, что именно сегодня старший Жидков должен вернуться из коммерческой поездки в Симбирск.

Несмотря на глубокую ночь, в доме горел свет.

Николай Павлович, одетый по-дорожному, неестественно возбужденный, заложив руки за спину, сновал в припыленных юфтевых сапожках по дорогому ковру. Он внимательно выслушал рассказ Вадима о том, что произошло под вечер у трактира. И, видимо, растроганный тем, что один юноша готов ради освобождения из-под ареста другого, его сына, сдаться властям, рассудил так:

— Пристав Сушков переусердствовал и получил от Бориса поленом по холке, — Николай Павлович, имевший дело со скотом, часто употреблял в речи профессиональный жаргон: вместо причесок у дочек его были «длинные гривы», вместо шеи у пристава — «холка». — На моего сына пристав донесение не напишет, а если напишет — возьмет обратно, никуда не денется. А Борису, если хотите знать мое мнение, даже полезно одну ночку посидеть в околотке, вшей покормить… А вообще я не ожидал!.. — воскликнул Жидков, ковыряясь зубочисткой в зубах. Он, видимо, пожевал после дороги холодного мяса.

— Чего не ожидали? — уточнил Вадим.

— Да такой прыти от Бориса!

Вадим принялся нахваливать Бориса, рисуя его храбрым и даже самоотверженным. Но Николай Павлович как-то не воспринимал в тот вечер добрые слова в адрес сына или был сильно взволнован непривычным для него самого положением отца арестанта.

Жидков прервал запальчивый рассказ Вадима о стычке с переодетыми жандармами, где Борис проявил себя настоящим другом и героем.