Владимир Санги - Семипёрая птица
Паргин перенёс три операции. В позапрошлом году была четвёртая. Не вынес.
«Я-то, возможно, и увижу Колку-врача. Если, конечно, Курн-Всевышний — будет милостив ко мне», — подумал старик.
Ещё и по сей день Лузгин недовольно ворчит, когда видит, как здоровые возмужалые парни вместо того, чтобы работать или добывать морского зверя, преспокойно разъезжаются на учёбу.
Галя закончила в прошлом году педагогическое училище, проработала в школе год и нынче едет учиться в институт. Эх, сколько же можно учиться? Гале пора выходить замуж, а она едет учиться. Колке тоже скоро в школу. Целых четыре месяца его не будет дома.
Дедушка Лузгин весь ушёл в думы. И Колка тоже задумался о своём. Его мысли о предстоящей охоте вскоре заменились другими — о школе.
Колку уже занимает один вопрос. Он сам наблюдал: зимой солнце находится низко над землёй. А солнце — оно очень горячее. От него жару больше, чем от лесных пожаров. И вместо того чтобы на земле стоять жарким дням, вдруг — снега и страшные морозы! Колка хотел спросить деда, но всё забывал. Уж дедушка-то знает, почему так происходит. И Колка решил, что сейчас, когда им ещё долго ехать и разговора нет, самое время спросить.
— Дедушка, скажи, почему зимой бывает холодно? Должно быть наоборот — тепло, даже жарко — ведь зимой солнце низко, у самой земли. Летом, когда солнце высоко, и то вон какая жарища бывает. А тут — у самой земли.
Вопрос был неожиданным. И дед, который, казалось, знал всё в мире, прямо-таки оторопел. Он сделал вид, что вопрос совершенно неинтересен, и сердито прикрикнул на Колку:
— Не топи вёсла! Ты что — меряешь глубину залива?
Колка недоуменно глянул на лопасть весла. Вроде бы всё верно: и замах, и погружение.
А дед подумал: «Откуда у нынешних детей берутся такие вопросы? Хоть убей, я бы такого не придумал».
И где-то глубоко-глубоко в душе шевельнулся ответ: это идёт от школы. И дедушка подумал: толк всё-таки есть от учёбы. Люди становятся образованными: могут и лекцию прочитать, и беседу провести, и написать всякий документ. Только уж очень долго учатся.
Солнце, будто собака на цепи, обежало полнеба и повисло над голубыми горами, что возвышаются посредине Сахалина.
Начался прилив. Залив вскоре наполнился водой, вздулся и лениво отдыхал, словно насытившийся сивуч.
Остров Хой-вызф небольшой. Покрыт высокой травой и низкорослыми кустами ольшаника и кедрового стланика. Песчаный берег полого спускается к воде.
Первым выскочил на остров Урьюн (он сидел впереди) и подтянул долблёнку. Втроём перетащили вещи на берег.
Вокруг разбросано много валежника, и собрать его для костра — дело нескольких минут. Пока ребята собирали валежник, дедушка поставил палатку. Потом разжёг костёр и дал ребятам полбуханки чёрствого хлв-ба, мягкую кетовую юколу, нерпичий топлёный жир. И ребятам показалось — ничего вкуснее они никогда не ели.
Ребята устали и после еды хотели отдохнуть, но дедушка сказал:
— Таймень любит закат и приливную воду. Надо на ночь поставить сеть.
От острова шла обширная отмель, заросшая морской травой.
— Сюда на нерест приходит селёдка, камбала и другая рыба, — сказал дедушка, кивнув в сторону отмели. — Вот и пасётся здесь таймень.
На заливе — ни одной морщинки, будто его тщательно отполировали. Казалось, само солнце расплавилось в заливе, и вода была тяжёлая, оранжево-жёлтая.
Вскоре невдалеке звучно плеснуло, потом гладь залива вспорол бурун — словно под водой у самой её поверхности протащили бревно. Бурун, расходясь, всколыхнул морскую траву, лежащую на дне.
— Началось, — сказал дедушка как-то таинственно и радостно.
Урьюн и Колка сидели за вёслами и, подгребая, держали лодку на одном месте. А дедушка с силой вонзил шест в илистое дно, повис на нём, водя из стороны в сторону и вгоняя поглубже. Дедушка поставил пять шестов и протянул между ними сеть. У сети крупные ячеи: в одну может пройти сразу два Колкиных кулака. «Дедушка ловит только большую рыбу», — с гордостью подумал Колка.
Солнце уже давно закатилось за горы. Земля ещё отдавала теплом. Но туман, повисший над заливом тонкой неподвижной пеленой, незаметно наползал на берег, обволакивая кусты и травы. От залива несло сырым холодом.
Холод потихоньку пробрался ребятам под одежду. Но голова наливалась тяжестью, веки слипались.
— Холодно как, — тихо протянул Урьюн. У него зуб на зуб не попадал.
Дедушка возился у костра, налаживая долгий ночной огонь. Пламя озаряло его лицо, грудь, отбрасывало от него длинную, изломанную у кустов тень.
— Лучше бы вам в палатку, — сказал дедушка.
— Мы ещё немножко посидим, — попросил Колка.
— Тогда наденьте телогрейки, — сказал дедушка.
Колка нехотя поднялся. Ребята накинули на плечи телогрейки и снова уселись под куст кедрового стланика. Слабый свет от костра доходил до первого шеста, освещал его, и казалось: белый шест стоймя плывёт в белом тумане над водой.
— Что будем делать, если поймаем большую рыбу? — сонно спросил Урьюн.
— Просто положим в лодку, — так же сонно и безразлично ответил Колка.
— А если она будет очень большая?
— Пусть будет очень большая, — сказал Колка.
— А если очень и очень…
И тут же Колка услышал посапывание друга. И ему вдруг стало почему-то тоскливо-тоскливо. Потом он почувствовал: под телогрейкой тепло…
Дедушка Лузгии насторожился: на берегу подозрительно тихо. Неужто ребята заснули? Он подошёл к ним — ребята спали сидя, в неудобных позах. Дедушке жалко ребят — устали. Ещё бы — гребли целый день. Надо бы им в палатку, да вот решили сами посмотреть первый улов. И тут старик поднял голову, чутко вслушался в ночь. Надо быть прирождённым рыбаком, чтобы по неуловимым приметам узнать: в сеть вошла рыба.
— Хы! — сказал дедушка и спустился к лодке. Загремел вёслами.
— И на-ас возьми-и-и! — завопил Урьюн, проснувшись каким-то чудом.
Сон как рукой сняло. Ребята помчались вниз, забрались в лодку.
Дедушка только и успел сказать:
— Осторожно! Перевернёте лодку!
Таймень, запутавшись в сети, стоял неподвижно, будто спал. Урьюн запустил руки в воду — вода показалась тёплой. Урьюн осторожно протянул их, пытаясь обхватить большую тупую голову. И тут таймень резко изогнулся, ударил широким, как лопасть весла, хвостом, обрызгал Урьюна: аж потекли по лицу ручьи. Таймень рванул в сторону, и Урьюн, откинувшись, упал на сиденье. Ребята беспомощно оглянулись на дедушку.
Дедушка заработал рулевым веслом, протолкнул лодку чуть вперёд. Привычно перебрал сеть. Рыба с неимоверной силой тянула вглубь. И дедушка понял: живую трудно одолеть. Он полез рукой под сиденье, загремел там чем-то и вытащил колотушку, похожую на гигантскую трубку. Дедушка выбрал миг и хлёстко опустил тяжёлую колотушку.
Ребята помогли выпутать рыбину и втроём с трудом перекинули её через борт.
— Ого какая! — сказал Урьюн, еле отдышавшись. — Больше меня, — добавил он так, словно хотел сделать рыбине приятное.
Ложась спать, Колка думал об одном: не проспать бы утреннюю зарю. Потому и проснулся раньше, толкнул Урьюна. Но тот, повернувшись на другой бок, снова захрапел.
— Ладно, спи. Тебе всё равно нечего делать, — сказал Колка и вышел из палатки.
Солнце только поднялось над заливом и неярким красным шаром просвечивало сквозь утренний туман. Дедушка сидел у костра, мирно дымил трубкой.
— Закуси, — оказал он.
Колка сел завтракать. И тут вылез Урьюн. Протерев глаза, он молча уставился на костёр. Расчесал пятернёй волосы и лишь тогда сказал:
— Доброе утро.
— Здорово! — ответил Колка. — Будешь есть?
— Конечно, — сказал Урьюн и посмотрел на Колку. Его взгляд говорил: ты уплетаешь, а я что — не такой?
Колка торопливо допил чай, забросил за плечо ружьё и вышел к береговой круче. И увидел: в лодке лежало ещё два серебристо-красных тайменя, поменьше первого.
Колка хотел под прикрытием прибрежных кустов уйти к дальнему мыску, но его нагнал Урьюн:
— Давай вместе поохотимся.
— Ты только мешать будешь.
— Я? Да я лучше тебя умею подкрадываться, — заявил Урьюн. — Смотри, вот как надо.
Он прыгнулся, неслышно обошёл куст стланика и показался с другой стороны.
Уже начался отлив. Ребята шли по-над берегом и на мысках выглядывали из-за кустов, чтобы осмотреть берег. На песке суетились маленькие кулики. Охотники не трогали их и шли дальше.
Но вот Урьюн остановился, вгляделся во что-то и быстро присел. Колка глазами спросил: кто там?
— Гуси, — шёпотом сказал Урьюн.
Колка осторожно выглянул из-за ольшаника: у самого берега плавали большие остроносые пёстрые птицы.
— Сам ты гусь, — сказал Колка. — Крохали.
Охотники прошли ещё немного берегом, опустились на четвереньки и поползли. Колка неслышно раздвинул высокую траву, тихонько выставил ружьё, навёл мушку на табунок из четырёх уток.
