Валентин Катаев - Мой друг Ниагаров (цикл рассказов)
– Безумец! И ты будешь читать? – ужаснулся я.
– Если хватит морды, – весело улыбнулся Ниагаров, – как говорится в одном старом еврейском анекдоте.
3. Знаток
Роскошный и шумный Ниагаров схватил меня за руку и воскликнул:
– Как! Ты еще не на выставке! Жалкий провинциал! Пойдем. Я буду твоим гидом. Я, брат, специалист в этой области. Я, брат, можно сказать, всю эту самую выставку собственными руками выстроил. Подойди к любому мальчишке-папироснику и спроси: «Мальчик-папиросник, кто выстроил Всероссийскую сельскохозяйственную выставку?» – и мальчик-папиросник тебе скажет: «Ее выстроил Ниагаров». Ну?
– Хорошо, поедем! – сказал я.
Ниагаров засиял:
– Вот умница! Сейчас мы это устроим в два счета, это тут, рядом. Эй, извозчик! На Сельскохозяйственную выставку, – полтинник.
– Что вы, вашсиясь! Два рублика! Конец-то какой – не иначе как десять верст.
Ниагаров смутился:
– Ну уж и десять! Я-то отлично знаю, где эта самая выставка помещается. Верст семь, не больше. Полтора, одним словом.
Мы поехали.
– Вот, смотри и удивляйся! – нравоучительно сказал Ниагаров, когда мы после долгих поисков главного входа попали на территорию выставки. – Удивляйся и учись. Это тебе, брат, не твоя Балта. Выставка, брат! Все-рос-сий-ска-я! Одна только ее площадь занимает девяносто пять квадратных верст. Специально для нее Крымский мост выстроен. Я строил. Ну, дружище, пойдем. Вот, видишь павильон?
– Вижу, – застенчиво сознался я.
– Так знай же, о юноша, что этот павильон не что иное, как точная копия Байдарских ворот. Только моря не хватает. Не успели. Я строил.
– А почему он такой маленький?
– Младенец! А что ж, по-твоему, Байдарские ворота больше? Уж будьте уверены! Три недели строил, до последнего сантиметра все вымерял.
– А почему он деревянный? И почему возле него хвост стоит? И потом…
– Эх, провинция-матушка! Это туристы очереди дожидаются. Точная копия. Хочешь, подымемся?
Мы подошли.
Один из туристов колотил кулаками в дверь Байдарских ворот и орал:
– Гражданин! Вы уже три часа уборную занимаете! Нельзя же так! Ведь люди дожидаются!
– Пойдем отсюда, – развязно сказал Ниагаров. – Это не так интересно. Сейчас ты упадешь в обморок от изумления. Я покажу тебе… гм… Я покажу тебе настоящую швейцарскую корову…
– Не может быть!
– Молчи, несчастный! Здесь все может быть. Гляди!! Чудесный экземпляр! Ты только посмотри. Какой хвост, какая чудесная шоколадная шерсть, а глаза-то, глаза! Прямо как у лошади, умные.
– Ниагаров, – укоризненно сказал я, – как тебе не стыдно! Во-первых, швейцарские экспонаты на выставку не принимаются по случаю бойкота, а во-вторых, это не корова, а лошадь. И не экспонат, а она запряжена в телегу.
Но Ниагаров не унывал.
– Вздор! Это не важно! Пойдем! Ты сейчас упадешь в обморок. Живых бухарцев видел? Нет? Эх, глушь, глушь! Гляди! Видишь, какие полосатые, просто прелесть! Брови у них, по обычаям ислама, насурьмлены, а ноги выкрашены. Можешь потрогать руками, если хочешь. Это можно.
Один из бухарцев оглянулся и оказался хорошенькой женщиной.
– Нахал! Вы не смеете приставать к порядочной женщине!
– Смотри-ка! – воскликнул Ниагаров. – Английская территориальная пехота! Видишь, дуся, какая у них красивая форма?
Английский пехотинец подошел к Ниагарову и сказал:
– Гражданин, если будете приставать к женщинам, отправлю в район.
– Ладно, – сказал опечаленный Ниагаров. – В таком случае сейчас я вам покажу нечто исключительное. Голову потеряете. Пивная-с. Настоящая пивная «Новая Бавария».
На этот раз он оказался прав. Пивная была «Новая Бавария». И через час я потерял голову.
4. Птичка божия
Ниагаров ворвался в кабинет редактора:
– Здравствуйте, товарищ редактор! Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Работаете?
– Работаю.
– Работайте, работайте! Кто не работает, тот не ест, как говорится. Правильно. И вообще – мир хижинам, война дворцам! Принес тебе стишки. Лирика. Незаменимо для октябрьского номера. Пятьдесят за строчку – деньги на бочку. А, как тебе это нравится? Видал-миндал? Это, брат, тебе не фунт изюму. Слушай:
Птичка божия не знает
Ни заботы, ни труда,
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда.
В долгу ночь на ветке дремлет,
Солнце красное взойдет…
И так далее! А? Каково? Сознайся, плутишка, что ты не ожидал такой прыти от старика Ниагарова. Я, брат, профессионал! Буржуазный поэт! Ха-ха! Гони монету…
Редактор покрутил отяжелевшей головой:
– Это нам, товарищ, не подходит.
– Почему же оно вам не подходит? – обидчиво заинтересовался Ниагаров.
– Потому что несовременное.
– Несовременное? А красное солнце, которое взойдет, – это тебе что? Прямой намек на социальную революцию! Определенно!
– Не подходит. Потому – у вас «птичка божия» и «гласу бога»… Принесите что-нибудь пролетарское. И без бога. Тогда пойдет.
Ровно через год Ниагаров стоял против редактора:
– Пей мою кровь. Без бога. Пролетарское. Слушай:
Птичка наша уж не знает
Ни заботы, ни труда,
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда.
В долгу ночь на ветке дремлет,
Солнце красное взойдет…
Обрати внимание: «Солнце красное взойдет»!
Птичка гласу Маркса внемлет,
Встрепенется и поет…
– Не пойдет. Нет идеологии. Нет современности. И потом – что это за птичка, которая не знает ни забот, ни труда? В концлагере место такой птичке, а не на страницах советской печати. О Колчаке что-нибудь лучше написали бы!
Ниагаров увял.
– Жалко. А если я с идеологией, и с современностью, и с Колчаком напишу?
– Тогда пойдет. До свидания! Закрывайте за собой дверь!
Через год Ниагаров возбужденно сказал:
– Вот. С идеологией. Современное, и про Колчака есть.
Птичка наша уже знает
И заботы и труды,
Хлопотливо выкидает
Колчака она в пруды…
В долгу ночь на ветке дремлет…
Солнце красное взойдет!
Птичка нас…
– Не пойдет, – перебил редактор. – Несовременно.
Ниагаров сардонически захохотал.
– А Колчак – это тебе не современное?
– В прошлом году было современно, а теперь несовременно. Теперь надо про польскую войну писать. Не пойдет.
Год спустя Ниагаров посмотрел в упор на редактора и процедил сквозь зубы:
Птичка польская не знает
Ни заботы, ни труда,
Хлопотливо не…
– Не пойдет!
– Позвольте. Там дальше…
– Знаю, знаю! И «солнце» не пойдет, и «красное» не пойдет, и «взойдет» тоже не пойдет. Ничего не пойдет. Несовременно.
– А Польша?
– Устарело. О нэпе теперь писать надо. Закрывайте за собой дверь!
– Здравствуйте!
Птичка божия не знает ни заботы, ни труда,
Нэп для птички не свива…
– Не пойдет.
– Почему?
– Потому что нет идеологии.
– А солнце красное, которое взойдет, – это вам не идеология?
– Использовано. Кроме того, у вас там сказано, что птичка встрепенется и поет. А что она поет – неизвестно. Может быть, что-нибудь контрреволюционное? До свидания. Закрывайте за со…
За дверью послышался печальный голос Ниагарова:
– Обратите внимание:
Солнце красное взойдет,
Птичка гласу бога внемлет,
Встрепенется и поет:
«Это есть наш пос-лед-ний
И ре-ши-тель-ный бой…»
5. Ниагаров-журналист
В первом этаже редактор сказал Ниагарову:
– Товарищ Ниагаров! Вы не человек, а вихрь. В двух словах – гоните сочный, выпуклый, яркий и незабываемый очерк из жизни моряков. Наша газета «Лево на борт» щедро заплатит вам. Можете? Когда будет готово?
– Через десять…
– Ну, это долго.
– Через пять.
– Ниагаров, пять дней – это слишком долго!
– Чудак, вы говорите – дней, а я говорю – минут. Хе-хе! Где у вас тут ближайшая машинистка? Вот эта блондинка? Благодарю вас. Мадемуазель, вы свободны? Заняты? Ерунда! Ведомости подождут. Пишите…
Через пять минут Ниагаров загнал редактора в правый угол.
– Ну-с! Прошу убедиться. Слушай: «Митька стоял на вахте. Вахта была в общем паршивенькая, однако, выкрашенная свежей масляной краской, она производила приятное впечатление. Мертвая зыбь свистела в снастях среднего компаса. Большой красивый румб блистал на солнце медными частями. Митька, этот старый морской волк, поковырял бушпритом в зубах и весело крикнул: „Кубрик!“ Это звонкое и колоритное морское восклицание как нельзя больше соответствовало переживаемому моменту. Дело в том, что жалованья не платили третий месяц, а райкомвод спал. Ау, райкомвод, проснись! Не мешало бы райкомводу завязать себе на память несколько морских узлов в час!» Все.
Редактор лежал без чувств.
