Феликс Сузин - Единственная высота
Он не мог сразу начать — волнение сдавило горло. Унимая шум в зале, председатель постучал карандашом по стакану.
Обратно Дагиров шел сгорбившись, ощущение было такое, будто перелопатил вагон угля. Он ожидал увидеть на лицах любопытство, интерес, может быть, несогласие. Но никто не обращал на него внимания. А очередной докладчик опять восхвалял рефлексы.
Можно было не слушать, и Дагиров перевел взгляд за окно. Среди оставшихся с войны развалин редкими островками были вкраплены сияющие свежей штукатуркой дома. Нескончаемые заборы огораживали груды битого кирпича. Ближе к Волге зиял проемами окон легендарный дом, который оборонял сержант Павлов. Развалины и сейчас дышали гарью. Город был размят, раздавлен военной машиной, но выстоял, не сдался и сейчас вставал из руин как символ Победы. Даже высаженные вдоль улицы, припорошенные пылью тонкие прутики будущих деревьев, казалось, по-особому гордо тянулись вверх, трепеща на ветру нежными листочками. Нескончаемым потоком шли заляпанные рыжей глиной самосвалы, их грохот врывался в зал, ломая академическую тишину.
Может быть, и ему будет сопутствовать победа? Смутно виделись десятки внимательных глаз под белыми шапочками, простор операционной, блеск аппаратов — его аппаратов! — и что-то еще, улыбчивое и радостное…
Приятное течение мыслей было прервано упоминанием его фамилии…
— …Возьмем, например, доклад товарища… э-э-э… Дагирова, — говорил с трибуны хорошо отлаженным лекторским голосом полнощекий мужчина с лысиной, обрамленной щеточкой седеющих волос. — Признаюсь, сначала я обрадовался, что далеко в Сибири практикующий врач занимается такой сложной патологией, как несрастающиеся переломы. Но уже сама идея — лечение несрастающихся переломов голени аппаратом собственной конструкции — меня насторожила. Разве теперь, когда мы вооружены учением о руководящей роли центральной нервной системы в любом патологическом процессе, можно доказывать довлеющую роль в лечении какого-то аппарата? Это по меньшей мере безграмотно. Кстати, попытки использовать разные аппараты не новы. Давно известны аппараты Эббота и Гарднера. Да и мы (в условиях Москвы, а не Сибири!) применяли аппарат, незначительно отличающийся от дагировского. Но ни у кого не получилось таких блистательных результатов. Почему? Мы, конечно, не вправе сомневаться в данных уважаемого товарища Дагирова, но либо он не учел всех осложнений, либо им предпринимались еще какие-то действия, направленные на улучшение рефлекторной деятельности. Следует осудить этот ненаучный подход. Осудить в первую очередь для того, чтобы предостеречь присутствующих здесь молодых врачей от подобных механистических увлечений.
И тут, слоено плотину, прорвало. Один за другим на трибуну поднимались маститые и немаститые, и почти каждый не забывал проехаться по нему, причем все ссылались: «Как сказал доцент Шевчук».
«Шевчук… Шевчук… — лихорадочно думал Дагиров. — Ба, да это же доцент из клиники Ежова. Восходящая величина! Помнится, он, действительно, пытался применить какой-то аппарат… но причем здесь рефлексы? Ведь кости у моих больных срастаются».
Ответного слова Дагирову не дали. За недостатком времени. Он не очень огорчился: не хотите слушать — не надо. Будущее заставит.
Странное и непонятное произошло на банкете. Подошел Шевчук, погладил лысину, сверкнув золотой запонкой, протянул руку:
— Э-э-э… Дагиров, добрый вечер. С вами хочет познакомиться мой шеф, профессор Ежов. Очень вы ему понравились своим докладом. — И подмигнул, хитро сощурившись: — Хотите, поговорю, возьмет ассистентом. Перспектива!
— А вы не боитесь меня приглашать? Ведь я не то идеалист, не то метафизик — в общем существо вредное и подозрительное.
— Бросьте! — Шевчук сиял обаятельной улыбкой. — Неужели обиделись? Вы же умный человек. Ну, не попали в струю, значит, надо немного повернуть вправо или влево. Стоит ли портить добрые отношения! Сегодня нервизм, завтра будет что-то другое, послезавтра третье, а люди как ломали ноги пять тысяч лет назад, таким же образом будут делать это еще через тысячу лет…
Дагиров нехотя двинулся за Шевчуком. Может быть, и вправду он, провинциал, чего-то не понимает…
Потом в поезде долго курил в тамбуре, нервно мял окурки. Нет, не надо было вместе пить вино. Отец бы так не поступил. До сих пор держится ощущение, будто по ошибке сжевал кусок мыла. А наука… Да бог с ней. Хватит с него практики.
ГЛАВА ВТОРАЯ
СТРАТЕГИЯ УСПЕХА
ПОКА кандидат в гении довольно несвязно излагал свою теорию, по одному входили приглашенные. Прошел через весь кабинет размашистым шагом Тимонин, раскинулся в кресле возле стола Дагирова, демонстративно отвернулся к окну. Коньков, набычившись, остановился в дверях, нехотя кивнул, грузно опустился на диван возле дверей. Рядом с ним осторожно примостилась пухленькая, вся в симпатичных ямочках Медведева. Матвей Анатольевич громко поздоровался, слегка поклонился каждому, но садиться не стал, ожидая приглашения.
Кажется, собрались все.
Дагиров посмотрел на часы, кашлянул и наконец движением руки остановил собеседника.
— Вот что, уважаемый товарищ. Вы говорите уже более получаса, высыпали за это время целый ворох утверждений и ни одного доказательства. Так не пойдет. Я понял, что вы требуете самостоятельную лабораторию, сотрудников, сотни подопытных животных. Это несерьезно. Даю вам десяток собак, тридцать крыс и три месяца сроку. И если вы опять не сможете представить Ученому совету ничего, кроме громких слов и пустых обид, пеняйте на себя…
Когда младший научный сотрудник вышел, Дагиров окинул взглядом свое войско. «Ну-с, дорогие мои сподвижники, — думал он, — интересно, как вы отнесетесь к столь неожиданной новости, которая может поломать все ваши планы». Он открыл уже было рот и вдруг осекся: «Постойте, а почему, собственно, надо сразу выкладывать, что нам навязывают реорганизацию института и надо отбиваться всеми силами? Ведь официальных сведений еще не поступило. Так можно не только дров наломать, но и попасть в когорту вояк с ветряными мельницами. Может быть, повернуть медаль позолоченной стороной? Устроить небольшой брэйн-шторминг?»
Он молчал, молчание затягивалось, но никто не решался его нарушить. Щеголеватый Капустин деликатно позевывал в ладошку. Коньков сидел неподвижно с видом человека, не ожидающего ничего хорошего. Воронцов вертелся на стуле, как школьник в конце урока. Надменный Тимонин, словно показывая, что ему все позволено, лениво перелистывал бумаги на столе Дагирова.
— Так вот, — сказал Дагиров, словно очнувшись, и подкрепил свои слова легким ударом ладони по столу. — Я оторвал вас от дел, конечно, важных и срочных, чтобы… помечтать. Да, да, помечтать о будущем. Пока не поздно. Строительство главного корпуса близится к концу, большинство лабораторий сформировано, завтра, когда все уложится в жесткие рамки, строить планы будет поздно, их придется выполнять. Вот и давайте сделаем все по-умному, чтобы потом не стыдиться собственной ограниченности. Недавно один таксист спросил меня: «А не скучно вам всю жизнь заниматься только руками и ногами? Человек-то ведь во-он какой!» Может быть, его устами глаголет истина? Институт у нас не маленький, первой категории. Возможности большие. Может быть, не стоит замыкаться в узком кругу аппаратных методов, а развернуться пошире? Ну, допустим, преобразоваться в институт скорой помощи. Какое поле деятельности, а? Весь человек от макушки до пяток.
Он на миг умолк. Эффект был близок к ожидаемому. Переполненный возмущением, Коньков сердито отдувался. Медведева в раздумье морщила брови. Воронцов ничего не понял. Тимонин был явно заинтригован. Губы Матвея Анатольевича скривились в легкой улыбке: очередная, мол, причуда шефа.
— Не спешите возражать, — продолжал Дагиров. — Подумайте, взвесьте все «за» и «против». Идея заманчивая, но рубить из-за нее курицу, которая еще способна нести золотые яйца, мы не будем. Поэтому, если вы сочтете, что разрабатываемые нами проблемы не менее важны, чем организация неотложной хирургической помощи, что ж, придется от этой идеи отказаться. Но и в том и в другом случае прошу представить мне обоснования с самой широкой перспективой. Лет так на десять — пятнадцать. Чтобы, как говорит моя дочь, и козе было понятно, чем мы будем заниматься. Не стесняйтесь, фантазируйте, разумеется, обоснованно и, главное, облеките свои мысли в письменную форму. Все, товарищи, вы свободны.
…Обычно, выходя от Дагирова, они еще долго спорили в коридоре. На этот раз разошлись тихо, не сказав друг другу ни слова.
КОНЬКОВВечно шефа заносит в сторону. Интересно, в котором часу ночи эта идея взбрела ему в голову? Нет, чтобы задушить ее в самом зародыше, так он взбудоражит весь институт, полтора месяца будем изводить бумагу. Вот напасть: то срочная организация теоретических лабораторий, теперь скорая помощь. И все пиши, пиши…
