Ольга Гуссаковская - Повесть о последней, ненайденной земле
Бесплодный песчаный холм со всех сторон облепили дома деревни Сосновки. Они жмутся в кучу, держась друг за друга руками заборов и плетней. Земли мало, а на той, какая есть, хорошо растет только на диво рассыпчатая картошка да овес. Да и не землей издавна живет Сосновка, а лесом и искусными руками своих знаменитых плотников и резчиков по дереву. Окна каждого дома тонут в деревянном кружеве наличников, с коньков крыш смотрит на улицу сказочное зверье. Простые ворота похожи на въезд в дивный терем, где живет царевна Несмеяна… Вот только Иванушек-царевичей не видно на улице — слишком многих похоронила в Сосновке война. Вместо них проходят ранним утром по улице занятые взрослыми делами подростки и женщины. Старухи, покачиваясь в такт размаху тяжелого коромысла, бредут с корзинами в город, на базар.
Лена уже выучила все тропки, поляны и овраги вокруг деревни, вот только в лес еще не решается далеко заходить. Лес вокруг Сосновки заповедный, немеряный, его и местные-то не весь знают.
Лето выдалось жаркое, «немилостивое», как говорит тетя Нюра, Нонкина мать. Каждый вечер вся деревня смотрит на ровную палевую полосу заката — не зачернеет ли туча? Но дождя все нет и нет…
Тетя Нюра спозаранку в поле, Нонка ушла в лес — грибов набрать для супа, а двое младших — Колька и Павка — оставлены на Ленино попечение. Они ползают, задрав рубашонки, в наполовину пересохшем пруду и ловят головастиков. Вместе с ними «трудятся» пацаны из соседних домов — все мал мала меньше. Так как большие ребята все в поле, Лена и за ними присматривает тоже.
Дел у Лены по горло. Пасти капризную старую козу Машку с козлятами, следить, чтобы соседний злой петух не выклевал глаз тети Нюриному смирному рябому петушку, и выполоть морковь на огороде. И все это надо делать одновременно, иначе не получается.
Кур Лена накормила, пихая босыми ногами самых жадных, чтобы не лезли вперед. А как сделать так, чтобы и Кольку с Павкой, и козу Машку с козлятами, и соседского петуха не потерять из виду, да еще и морковь выполоть? Лена долго думала, наморщив шоколадный лоб, потом махнула рукой: «Будь что будет!» — и ушла в огород.
От перегретой земли пахнет сеном. Тонкие ростки морковки бессильно прилегли на грядах, перепутавшись с колючим осотом. Ох и вредная трава! Лена сначала окапывает пальцем твердый стержень осотного корня, потом осторожно вытаскивает его из земли. Нужно вытащить осотину целиком, не оборвав ни кусочка корня, иначе через день-другой на том же месте опять вылезут колючие ростки. Все остальное забыто.
— Мамка! Возьми на ручки! — шепелявя, просит за плетнем соседский Федька. Еще совсем недавно он был младшим в семье и его баловали, но теперь появился пятый, самый маленький братишка, и Федька разжалован в рядовые. — Ма… а… м! — тянет он капризно. — Ма… а… м, отнеси Витьку под елку!
«Вот хитрый, — подумала Лена, — и жадный какой! Это он опять хочет быть самым маленьким». Тут же она сообразила, что уже давно не слышно голосов Кольки и Павки. Не ушли бы в лес!
Подняла голову и, не удержавшись, села в борозду на колючие листья осота: прямо на нее внимательно и грустно смотрели блудливые Машкины глаза! С нижней губы у Машки свисал листок капусты, а за ее спиной резвились на грядах оба козленка и чья-то овца…
«Калитку не закрыла! Эх, голова!» — ахнула Лена и со всех ног кинулась выгонять четвероногое население огорода. Но козы вдруг забыли, каким путем они сюда пришли, и заметались по огороду как очумелые. Один из козлят прыгнул вверх и повис на плетне, запутавшись передними ногами…
Когда огород опустел, он напоминал поле битвы, по которому пролетела буйная кавалерийская атака. В плетне зияла дыра, пробитая козленком, и сквозь нее Лена увидела, как рябой петушишко со всех ног удирает от огромного, сверкающего, как медный самовар, соседского петуха…
Лена и не подумала их разнимать — не до того было. Она выскочила на улицу, уверенная, что с Колькой и Павкой тоже что-то случилось. Но они никуда не делись, только влезли в пруд по шею и, деловито пыхтя, купали в черной жиже кошку.
«Ведра по два на каждого надо, чтобы отмыть», — прикинула в уме Лена и, сев на ступеньку крыльца, заплакала от обиды. Может ведь так не везти человеку! Страшно подумать, что скажет ей тетя Нюра!
…А ничего не произошло. Только и сказала не то горько, не то насмешливо: «Эх ты, городская!» Не била, не ругала, не попрекнула куском хлеба. А ведь Лена знала, что на деревне многие осуждают тетю Нюру — посадила, мол, себе на шею лишний рот в такое-то время! Сумасшедшей зовут… Девочка затаилась, смолчала.
К вечеру прибрела и Нонка, принеся на дне корзинки десяток червивых маслят и до отвала наевшись в лесу земляники. Если только человеку не грозила беда, Нонка умела удивительно не замечать окружающего. Она жила в странном мире, где находилось место и лешим, и домовым, и каким-то уж вовсе не понятным обманышам… Разоренного плетня Нонка просто не заметила, а про грибы забыла, найдя землянику.
Но тетя Нюра и ее не упрекнула. Посмотрела только украдкой жалостливо и незаметно выбросила червивые грибы. Еще в первый день она поняла, что Нонка ничего не помнит о себе. И если и ласкается к матери, то просто потому, что соскучилась по ласке, по теплу. Душа ее спала под гнетом какой-то непереносимой, но тоже забытой беды. И будить ее было опасно: Нонка от расспросов плакала.
Тетя Нюра усадила всех за стол — чаевничать с зелеными оладьями из лебеды. Вместо чая наливали чуть забеленный молоком кипяток, а о сахаре никто и не вспоминал, да младшие-то и не знали, что это такое.
…Ночи в июне светлые — заря с зарей встречается. В избе все спали, и никто не видел, как Лена выскользнула во двор с тяжелым косарем в руках. Дорога известная, но все-таки жутковато бежать одной к реке, где растет тальник. Но надо. Потоптанные гряды поправить можно, а вот коли плетня не починить, так козы и травинки в огороде не оставят. Коров-то мало кто держит в Сосновке — кормить не под силу, зато коз — целая армия. И всех их, как магнитом, тянет к огородным плетням.
Старая хитрая Машка ничуть не хуже других, это просто Лена растяпа, что не доглядела за нею. Но она исправит, все исправит, что натворила. Тетя Нюра ведь не знает, что вместе с папой-военным ей приходилось жить в лесу и в других глухих и диких местах на горных и таежных заставах. Она не боится ночи.
У ночи свой странный, немного жуткий голос… Вот кто-то идет и несет тяжелую корзину. «Скорк-скорк…» — скрипит она на ходу, а человека не видно. Лена знает: никого нет, и не корзина это, а птица коростель поет свою песню. «У-у-ух!» — вздыхает кто-то глубоко и тяжко; стонет, ворочается в болоте невидимое чудовище, а подойдешь очень тихо — стоит в воде невзрачная серо-пестрая выпь. И не понять, как она одна может наделать столько шума?
«Спите ли?.. Спите ли?..» — спрашивает лес невидимая сплюшка. И лес молчит, не шелохнется. Спит.
Даже зябкие осины перестали дрожать и стоят, серебряные и тихие, в рассеянном свете немеркнущей зари. Бархатные черные лапы елей мягко дотрагиваются до плеч девочки, уступают дорогу. Вот и река — спокойная и бездонно-темная. Тонкие прутья тальника купаются в воде.
Особенное, обостренное внимание к окружающему подсказало Лене, что она не одна в лесу. Зыбкий кочкарник едва заметно вздрагивал под шагами большого, но бесшумного зверя. Он шел к воде, чуть левее куста, за которым присела девочка. Огромный черный силуэт возник на бесцветном фоне неба.
«Лось! Нет, лосиха… И с теленком, — сообразила Лена и еще плотнее прижала коленки к подбородку, — Только бы не заметила!»
Лосиха фыркнула и, склонив неуклюжую комолую голову, начала пить. Теленок, сонно вздрагивая, жался к материнскому боку, капризно сучил тонкими, как прутики, ногами… Видно, что-то спугнуло зверей с ночлега.
Посередине реки плеснула рыба. Лосиха мгновенно подняла голову, замерла. Стало слышно, как с ее морды падает звонкая капель. Потом лизнула теленка, ласково толкнула его вперед и ушла, высоко, словно в танце, поднимая ноги…
Лена вылезла из-за куста и нарочно громко ударила косарем по тальнику… Лес проснулся, откликнувшись эхом. Страх прошёл.
Полночи таскала девочка тяжелые прутья и неумело, но усердно чинила плетень. Потом лопатой и граблями поправила гряды, окопала каждый уцелевший кустик рассады. Подумала, что надо бы полить огород, но сон неожиданно взял ее мягкими лапами за глаза и плечи и уложил в теплую борозду на кучу увядших сорняков… Засыпая, Лена подумала: «Добрая, хорошая тетя Нюра, всегда, всегда буду ее слушаться», — и все исчезло… Над огородом и домами деревни разлились неуверенные, выжидающие краски летнего рассвета.
Теплые, ласковые руки подняли с земли Ленину голову.
— Ах ты работница моя, умаялась, сердешная… Нонна, поди-ка сюда, смотри, как Ленушка-то наша за ночь все обиходила! — позвал голос тети Нюры.
