Виктор Некрасов - Первое знакомство
Молодой, весьма расторопный служащий, оформлявший багаж, взглянул на весы, где стояли мои чемоданы, и как бы между делом сказал:
– Лишних десять килограммов. Доплата восемь тысяч франков.
Я обомлел. В кармане у меня только тысяча. К тому же сегодня воскресенье, посольство закрыто. Шофер (наш, русский, из посольства) наскреб у себя около двухсот франков. С минуты на минуту объявят посадку. Что делать?
Я снял с весов туго набитый портфель и тут только вспомнил, что в Риме (билет у меня был прямой: Рим – Москва, через Париж – Прагу), когда взвешивали мой багаж, я преспокойно держал портфель в руках. А здесь, дурак, бросил на весы. С грустью вручил я шоферу роскошное издание Микеланджело, подаренное в Риме, папки с увражами равеннских мозаик, альбомы репродукций итальянских музеев – авось посольство когда-нибудь перешлет. Большую бутылку Лакрима-кристи, которую я вез домой по специальному заказу, решено было распить тут же, на ходу.
И вдруг голос:
– Мсье летит в Москву?
Испугавший меня восемью тысячами молодой человек весело смотрел на меня.
– В Москву.
– В портфеле книги?
– Книги. – В руках я держал бутылку вина.
Молодой человек закрыл ладонью глаза.
– Все в порядке.
Я стал лихорадочно, пока он не передумал, запихивать книги и бутылку назад в портфель.
– Дайте ему двести франков, – сказал шофер.
Я положил несколько монет на стойку, но молодой человек с такой укоризной посмотрел на меня, что я тут же спрятал их в карман.
– Бон вояж, – сказал он. – Салю а Моску! [Привет Москве! (фр.)]
По приезде в Москву заграничный паспорт я сдал. А билет сохранил – какое-то чувство благодарности не позволило мне его выкинуть.
Но не пора ли все-таки приняться за начало? Еще Чапек в своих «Английских письмах» рекомендовал: «Начинать – так начинать сначала». Я не последовал этому совету. Поэтому, чтобы искупить свою вину, начну даже немножко раньше начала.
Поездка за границу – уточню, первая поездка – сложна тем, что еще задолго до того, как ты получил паспорт, сотни друзей и знакомых начинают давать тебе советы (о поручениях я уже не говорю).
– Ходи только в белой рубашке, цветных там теперь не носят. И трикотажных тоже.
– Помни о ноже и вилке… Ешь двумя руками.
– Этот пиджак слишком короток. О нем не может быть и речи.
– Не пей много…
– Смотри не протягивай даме руку первым.
– Если будешь в Помпее, не забудь о лупанарии. Это, говорят, самое интересное.
– Везде и всюду давай чаевые, не жмись.
– Смотри не пей много.
– Не забывай на ночь выставлять ботинки в коридор. Самое важное за границей – начищенная обувь.
– Побольше папирос и марок. Там все собирают марки.
– Джоконда и Венера Милосская… Не посмотришь их, можешь не возвращаться.
– Главное – не пей!
– А где черный костюм? У тебя нет черного костюма? Можешь тогда не ехать. Вечером тебя никуда не пустят.
Черным этим костюмом меня так замучили, что в конце концов я его купил. С трудом, в «комиссионке» – кто у нас теперь носит черные костюмы? Потом перешивал. Потом покупал серый в полоску галстук. Потом черные носки и туфли…
Все это стоило много времени и забот, чтобы мирно провисеть около полугода в шкафу – поездку нашу отложили – и наконец, попав в Италию, так же мирно пролежать в чемодане. Да, в Италии, оказывается, так же как и у нас, никто не носит черных костюмов. Надевают только в исключительных случаях, на официальные рауты и приемы, которые, бог миловал, программой нашей поездки предусмотрены не были. Я воспользовался этим и упрятал костюм на самое дно чемодана, а чемодан оставил в Риме, когда мы поехали на север Италии. И был наказан за свое легкомыслие – не попал в театр Ла Скала. Билеты так и пропали. Не попал, потому что сидеть в партере в мосторговском цветном, пусть даже и полуторатысячном, костюме категорически запрещено. Возможно, в тот вечер правило это соблюдалось с особой строгостью – на спектакль должен был пожаловать президент республики, специально приехавший на открытие Миланской ярмарки.
Бедные наши миланские друзья! Вконец огорченные, ринулись они к телефону, пытались дозвониться до какого-то прокатного ателье, но было уже поздно, и мне ничего не оставалось делать, как отложить свое знакомство с первым театром и первым «гражданином Италии» до следующего раза.
Попутно и чтоб не возвращаться больше к этому вопросу – не слишком ли много внимания мы уделяем своей экипировке? В Италии, например, никто не интересовался покроем и фасоном моего костюма. Важно было другое: достаточно ли ты естественно и непринужденно себя в нем чувствуешь. Ходи как тебе удобно, как ты привык. Главное, не тужься, не глотай аршина, будь самим собой. И никто не осудит тогда твои недостаточно узкие брюки или не в меру атлетические плечи пиджака.
А черный костюм? Что ж, кто любит оперу, пусть захватит его с собой.
Но довольно об одежде. Пора и в путь…
Паспорт в кармане. Билеты тоже. Отдельным багажом – подарки: книги, какие-то шкатулочки, безделушки, икра, папиросы в красивых коробках, ну и, конечно, водка.
Бедняжка! Везли мы ее нашим будущим итальянским друзьям, но, не в обиду им будь сказано, большинство из них определенно предпочитало ей свое любимое кьянти или, в лучшем случае, коньяк. Пили же нашу «Московскую» главным образом, чтоб сделать нам приятное. Причем не до, а после обеда, давясь маленькими глотками и все же сквозь слезы улыбаясь и одобрительно кивая головой; «Буоно, буоно». Нашей русской, советской братии в Италии она, безусловно, доставила куда больше удовольствия. Еще больше доставила бы вобла, Но мы были еще неопытны и не догадались захватить ее с собой, Читатель, если ты поедешь за границу, вези воблу, и побольше. Ты многим доставишь удовольствие.
Итак, мы летим в Рим. Летим по приглашению общества «Италия – СССР». На паспортах – визы итальянского посольства: «Пересечь границу 3 апреля, обратно 24 апреля».
Но до Рима еще Париж…
«Пассажиров, следующих по маршруту Москва – Париж, просят выйти для посадки на самолет».
Великолепная машина самолет, ничего не скажешь. Быстрая, удобная. В дальних полетах к тому же и кормят, причем бесплатно, это входит в стоимость билета. И все же по чужой стране куда интереснее ехать поездом. А может, даже и в дилижансе. Вышел, потоптался, поглазел, зашел в буфет – интересно, чем кормят… А тут за какой-нибудь час отмахал всю Западную Германию. И ничего не увидел. Внизу вата.
Но есть в этой обидной быстроте и своя прелесть.
Три дня тому назад я бродил еще по окрестностям Ленинграда. Стоял яркий солнечный день, но снег в лесу был крепок и глубок. Тропинка как траншея. Под ногами скрипит. То тут, то там следы зайчат. Сосульки длинные, крепкие, чуть-чуть покапывают. Все блестит – глаза зажмуриваешь…
А вот сейчас вынырнул из туч – и под тобой все зелено. Поля, луга, рощицы, парки – прозрачные, нежные, словно пух. И много-много красных, оранжевых крыш среди маленьких зелененьких огородиков. Неужели весна?
А еще через три дня – кто бы мог подумать! – мы лежали на пляже в Остии, в тридцати километрах от Рима. И даже купались. И ничего. В Крыму иногда и летом вода бывает куда холоднее.
«Медам э мсье, Пари…»
Как? Уже? Где?
В окошке проносятся разноцветные, все в стрелах, полосах и надписях, длиннющие, прижавшиеся к земле самолеты. А вдали что-то плоское, белое, стеклянное, с надписью «Орли». Аэропорт Орли.
Париж?
Париж.
…Ровно в семь утра его можно было видеть в Булонском лесу, совершающим свою утреннюю верховую прогулку…
…В фиакре с задернутыми на окнах занавесками она приезжала каждый вечер в его холостяцкую квартиру на Рю де ла Пэ…
…По приезде в Париж они сняли себе под самой крышей три маленькие комнаты, из окон которых хорошо видны были Сен-Сюльпис и купол Пантеона…
…Тут он вскочил на своего желто-рыжего коня, который без дальнейших приключений довез его до Сент-Антуанских ворот Парижа…
…Спустившиеся на город сумерки застали нашего героя все еще роющимся в книгах букинистов на набережной Сены…
…На башне Сен-Жак пробило двенадцать…
Что это? Откуда?
Да ниоткуда. Я просто придумал все это. Даже не придумал, а вытащил откуда-то из памяти. Оно застряло там, а когда вылезает наружу, кажется знакомым, как знакомы открытки с видами Эйфелевой башни. Нотр-Дам или пересеченной мостами Сены. Как фотографии из старой «Нивы» или французского «Иллюстрасьон». Президент Пуанкаре и Георг V в ландо на Елисейских полях… Генерал Жоффр принимает парад у Триумфальной арки… Все это с детства врезалось мне в память. А когда подрос, узнал Утрилло, Маркэ, Клода Монэ, Тулуз-Лотрека, Ван-Гога – художников, которые любили или не любили этот город, но не могли не писать его.
Париж – самый «литературный», самый «художнический» из всех городов мира.
– И вот я стою у окна. И подо мной улица. И называется она Рю Монталламбер. И внизу машины. А передо мной крыши. С мансардами, трубами, котами. А за всем этим – Эйфелева башня… Кусочек ее, верхняя часть, и ту плохо видно – сейчас туман, – но это она.
