Григорий Терещенко - За любовь не судят
— Ты за щебнем, парень? — спросил его грузный мужчина в шляпе.
— Нет... Я на работу...
— Ты к Комашко?
— К директору.
— Директора-то сняли. А новый еще не приехал... А пока — главный инженер Комашко и за себя и за директора... Поймать его трудно. Можно просидеть целый день и не увидеть. Мотается...
— Вот как!
— А ты запишись у Любки. У секретарши.
«Да, — подумал Остап, — видно, здесь можно долго прождать да ни с чем и остаться!»
Он решительно направился к застекленной перегородке, за которой сидела секретарь. Стол у нее маленький, а на нем — три телефона и пишущая машинка. Но машинка сейчас отдыхала. Люба все время отвечала на телефонные звонки.
— Мне к Комашко, — сказал Остап, улучив момент, когда секретарь положила трубку.
Девушка смерила взглядом Остапа с ног до головы и спросила фамилию.
— Вы будете двадцать шестой... Но не знаю, попадете ли? Сегодня планерка.
— Я не за щебнем... Я — на работу.
Люба с удивлением посмотрела на него.
— Тогда ждите, — указала она на стул и дала ему старый, истрепанный журнал.
Остап сел и начал нехотя переворачивать страницы.
Вскоре посетители заволновались. По коридору пронеслось:
— Комашко... Комашко идет...
Выстроилась очередь. Остап тоже поднялся. Но Люба сказала:
— Нет, вы пока посидите.
Распахнулась дверь, и по коридору быстро прошел Комашко. Был он еще молодой. На нем новенький, безукоризненно отутюженный костюм. Лицо тщательно выбрито, розовое, с редкими рыжеватыми усиками. На приветствия людей Комашко небрежно кивнул головой и прошел в кабинет.
— Я пойду первым, — заявил худой высокий мужчина с небольшой бородкой клинышком.
— Нет, вам придется подождать, — возразил кто-то из толпы. — Меня Арнольд Иванович сам вызывал.
— А я — за ним, — донесся третий голос.
— Нет, пойду я! — твердил свое высокий. — У меня срочное дело!
— У всех у нас — срочное!
— Я здесь с шести часов!
— Так уж и с шести. Мы вот с товарищем в семь пришли, а вас и в помине не было!
— Как это не было! Может, отлучился по надобности...
— Не нужно было отлучаться!.. У секретаря мы первыми записаны.
«Может, завтра пораньше прийти? — подумал Остап. — Разве всех переждешь? Но вдруг завтра Комашко вовсе не будет? Мало ли разных совещаний у начальства?.. Нет, нужно сегодня попасть! Неужели не примет?.. Дело совсем не в том, что пропадет еще день. Эти вот могут сидеть здесь и сегодня, и завтра... Они на службе числятся, им и суточные, и квартирные идут. А мне работать надо. Жить-то ведь не на что...»
Остап сидит рядом с секретарским столиком. То в окно посмотрит, то журнал полистает, изредка поглядывая на Любу.
Он заметил, что у девушки красивые ноги. Правда, лицом она не удалась — слишком скуласта. Однако симпатичная. Глаза карие, теплые, опушены черными ресницами.
«Ничего себе, — решил Остап. — Молодая. Строгая, наверно...»
Ему приятно смотреть на ее стройную фигуру, проворные маленькие руки.
«Если бы не скулы, она была бы прехорошенькой,— мелькнула мысль. — И прическа ей к лицу. Не пользуется косметикой. Даже брови не подводит».
Люба выдвинула верхний ящик стола и стала пристально смотреть внутрь. Там, в ящике, очевидно, лежит учебник: Люба взяла красный карандаш и что-то подчеркнула.
«Учится на заочном или вечернем, — подумал Остап.— А мой техникум пропал. Все пропало. Да-а, не по той колее жизнь пошла...»
Люба прикрыла ящик и встала. Остап взглянул на часы, что висели над дверью. Без четверти двенадцать. А в двенадцать — планерка. Он еще мог бы попасть к Комашко, если...
— Товарищи, прием закончен. Приходите к концу рабочего дня, — объявила Люба.
Все начали нехотя выходить во двор.
— А вы можете пройти, товарищ, — улыбнулась Люба Остапу.
— Благодарю.
Когда Остап вошел в кабинет, Комашко стоял у стола и говорил по телефону. Лицо круглое, улыбающееся. На голове лысина, окаймленная золотистым венчиком редких волос.
«Кажется, добряк», — подумал Остап.
Зазвонил еще один телефон. Комашко поднял трубку, кинул в первую:
— Одну минуточку...
А во вторую строго:
— Слушаю!
Мгновенно его лицо изменилось, насупилось.
— Умнее придумать не могли? Гнать с работы за это! А вы панькаетесь!..
Комашко со злостью бросил трубку и поднес к уху первую, но из нее донеслись короткие гудки. Сжав ее в руке, поднял глаза на посетителя. Остапу стало не по себе от тяжелого, холодного взгляда.
— Чего тебе?
— Да вот... На работу. Вам не звонили?.. Белошапка я, Остап...
— Откуда ты?
— Ну... отсидел...
— Даже если бы и звонили... Нет работы. И без того хватает тут всяких... — кивнул Комашко на телефон, вызвавший у него раздражение. — Комбинат — не исправительная колония!
— Спасибо, что объяснили!.. Но мне работать надо.
— Работы у меня нет! Я должен план давать, а не перевоспитывать вашего брата!
Остап изменился в лице.
— Разве это предприятие ваше собственное?
Комашко удивленно поднял брови:
— Ну знаешь!.. — и ожесточенно нажал какую-то кнопку, давая понять, что разговор окончен.
Остап продолжал стоять. Обида душила его.
Дверь распахнулась. Первой в кабинет вошла женщина. Симпатичная блондинка с пышной прической. Короткое светлое платье едва прикрывало колени. За нею стали входить на планерку и остальные. Рассаживались вокруг длинного узкого стола.
Но Остап их не замечал. Он видел сейчас только Комашко.
— Вам бы лет на семьдесят раньше родиться. Вот был бы управляющий на заводе какого-нибудь Терещенко или Рябушинского! Первый сорт! — со злостью бросил Остап и повернулся к двери.
В кабинете все умолкли. Стали недоуменно переглядываться. А Комашко, словно оправдываясь перед своими сотрудниками,пояснил:
— Зековец...
Как бичом хлестнуло это слово Остапа. Он пулей вылетел из кабинета, хлопнув дверью.
— Ну что, устроились? — встретила Люба его улыбкой.
— У вас тут устроишься!.. Директором у вас такой...
Он не закончил. По коридору твердой походкой шел его новый знакомый.
«Только его здесь и не хватало, — подумал Остап.— Пообещал, а толку...»
Черноглазый подошел, поздоровался с Любой, представился ей:
— Григоренко Сергей Сергеевич. — И повернулся к Остапу: — Ну как, хлопче, получили работу?
— Как же! Целую охапку! Держать бы покрепче! — раздраженно ответил Остап.
— Как это? — удивился Григоренко.
— А так... Не принимают!
— У директора вы были?
«И что ему нужно? — подумал Остап. — Чего привязывается?» И не ответил.
Григоренко взглянул на Любу, спросил:
— У себя?
— Планерка, — ответила девушка. — Только что началась. О вас доложить?
— Нет, спасибо! Я из главка. Сам зайду, послушаю... — и спросил, обращаясь к Остапу: — А какая у вас специальность?
— Специальность?.. Плотник, каменщик, шофер. Подрывником приходилось... Да кем только я не работал! — не мог сдержать досаду Остап.
— Образование?
— Техникум. Строительный. Только диплом не успел защитить...
— Понятно. Думаю, что работа для вас здесь найдется.
— Нету, отказали уже...
— Будет! Пишите заявление и подождите меня здесь! — улыбнулся Григоренко и решительно открыл дверь директорского кабинета.
Цыган, да и только. Лицо открытое. Плечи широкие, сильные. Взгляд внимательный, пытливый.
— Кто это? — спросил Остап, когда закрылась дверь.
— Не знаю... Кто-то из главка, — пожала плечами Люба. — Одним словом — начальство. Я уже научилась издали их узнавать.
3
Когда Григоренко вошел, все повернулись в его сторону. Смотрели кто с удивлением, кто недовольно, а кто — с нескрываемым любопытством. Комашко, прервав речь на полуслове и смерив взглядом прибывшего, сухо сказал:
— У нас планерка, товарищ!
— Догадываюсь. Продолжайте, пожалуйста!
Решительный тон и уверенность вошедшего смутили главного инженера, он смирился и указал на свободный стул:
— Садитесь. Подождите, пока закончим.
Арнольд Иванович был озадачен приходом незнакомца, его поведением. Кто он? Из главка? Но там он, кажется, знает всех руководителей. Отрекомендоваться не торопится. Может, наедине хочет...
Григоренко кивком головы поблагодарил, сел на стул у самых дверей и внимательно осмотрелся. Отсюда хорошо было видно всех.
— Михаил Андреевич, — обратился Комашко к одному из присутствующих, — как это ваш камнедробильный завод умудрился выполнить суточный план всего на восемьдесят процентов?
С места быстро поднялся высокий человек.
— Вы же сами знаете, что нас негабарит замучил. Прищепа виноват... — повернул он голову к соседу.
— А что я могу сделать? — ответил тот, к которому он обратился. — Три бурщика два дня уже не выходят на работу. Да и не только в этом дело. Полсмены дробилку сваривали. А сейчас Михаил Андреевич все на горняков свалить хочет.
