Олег Кириллов - ВСЕ НА ЗЕМЛЕ
Ну чего? Муки принесу… Ребят подкормишь…
Она закивала головой, а Володька испуганно таращил глазенки, собираясь разреветься…
Тихо подошел Кудинов. Прилег рядом.
До рассвета уже считай самая чепуха осталась, Алексей Васильевич… Пора бы на луг перебираться.
— Погоди, — сказал Рокотов.
— Не встрять бы нам тут. — Кудинов оглянулся на дорогу за спиной. Даже ночью там иногда мигали синие фары проходящих к Готне машин. Здесь, по эту сторону железки, немцы чувствовали себя хозяевами. А ну взбредет им перед поездом прочесать маленькую рощицу у самой дороги? И не уйдешь. — От силы пара часов до света.
— Скажи ребятам, чтоб собирались.
Рокотов видел, как Кудинов облегченно перевел дух, будто с плеч сбросил что-то тяжелое и неудобное, и вдруг увидал, как из полосы тумана начало тихо выползать круглое белесое пятно. И сразу высветило дальний угол, рельсы внизу ответили еле слышным перестуком.
— Поезд! — выдохнул Кудинов и сразу кинулся в кусты, где лежали подрывники.
Рокотов, обдирая руки о ветви шиповника, тоже полез туда, зачем-то нащупывая на ходу запасные обоймы к автомату. Шарф зацепился за какой-то сук и остался в кустах, а ребята над обрывом уже поудобнее пристраивали веревку, крепко сшитую из вечных парашютных строп. Наконец все стихло, и восемь пар глаз в ожидании разглядывали увеличивающийся световой круг, и теперь уже каждый слышал тихое, с присвистом дыхание паровоза.
Поезд длинной змеей выбрался из-за поворота. Впереди паровоза платформа. За ней — другая. Борта завалены мешками с песком. Орудия. Около них — фигуры солдат. Дальше паровоз, два пассажирских вагона. Темные окна. Потом поползли бесконечные грузовые вагоны.
Рокотов стиснул ствол автомата. Длинный состав. Очень длинный. Первый заряд свалит паровоз и платформы. За ними пойдет с рельсов десяток вагонов. А дальше? Составу конца не видно. Второй заряд обрушит нависший над путями косогор. Еще десяток вагонов… А остальные? Что же за груз так берегут немцы?
Кудинов задышал за спиной часто и прерывисто:
— Что будем делать?
— Подрывники на месте… Все остальные метров на двести назад. К переезду… Там будет хвост. Из пулемета… Из всех видов оружия… Может, взрывчатку везут… Или еще что…
Кудинов кивнул.
— А ты, Алексей Васильевич?
— Я следом…
Хотел сказать, что боится, как бы не подвел первый заряд. Что будет делать в этом случае — он не знал, но верил в то, что останься он при этом — найдет выход.
Мелькнули тени уходящих ребят. Рокотов кинулся к окопчику, где сидели подрывники. Жариков Коля, по-деревенскому — Христоня — и бывший лейтенант инженерных войск Рудаков, оставшийся после отступления наших у сердобольной колхозницы. Полгода лечили парня всей деревней, прятали от полицаев и подняли-таки на ноги. Пришел Рудаков, когда туго было, когда в строю девять человек осталось и немцы охотились за мартыновцами, как за дичью. В лесочке под Соломином обложили со всех сторон и ждали момента, чтобы прихлопнуть. Вот тогда-то и пришел в отряд Рудаков. Стоял он тогда перед Мартыновым сутулый, с головой, чуть наклоненной вправо: мышцы после ранения срослись неправильно, и говорил странным всхлипывающим голосом:
— Да свой я… свой… шел к вам, думал, по делу глядеть будете, а вы…
Мартынов усмехнулся:
— А ты как хотел? Как до войны, чтоб под горн да под барабаны?
Махнул он рукой и сказал Рокотову:
Дай ему винтовку, нехай идет в окоп… Тут для нас лейтенанты не указ…
И несколько месяцев лейтенант Рудаков воевал рядовым партизаном. Именно он в январе сорок второго пришел в землянку к Рокотову и выложил на стол потертую школьную карту:
Посмотрите, товарищ комиссар… Вот Сумы… вот Белгород… Здесь железные дороги на Харьков и Белгород… Готня… Немцы через эту станцию эшелон за эшелоном гонят… Полагаю, что отряд в сто раз больше пользы принесет нашей армии, если начнет рвать немецкие эшелоны. Это я вам как специалист говорю…
А почему к Мартынову не пошел, лейтенант?
Рудаков замялся, пожал плечами. Потом вскинул на Рокотова злые серые глаза:
Он прежде всего счеты из стола вынет… А я не могу… Война идет… Когда он начинает костяшками щелкать…
Выругал тогда Рокотов Рудакова, а потом вместе пошли к Мартынову, и командир, выслушав сбивчивую речь лейтенанта, потянул из вещмешка старенькие счеты и, откладывая костяшку за костяшкой, стал прикидывать:
— Взрывчатки надо, а где ее возьмешь? Людей готовить надо, а это дело не простое, из боев не выходим… к железке поближе надо быть, а там у нас связей никаких; рванем пару раз — немцы хвостом прицепятся, карателей да полицаев пришлют, а куда мы с бабами да ребятишками от них денемся? Так что выходит…
Рудаков метнул насмешливый взгляд на комиссара, будто хотел сказать: «Ну вот, я же говорил…» Мартынов, тяжко вздохнув, заключил:
— Так что, выходит, надо браться за это дело… — и отложил в сторону счеты.
И все потом было так, как говорил Мартынов. И взрывчатку пришлось кровью оплачивать, и людей готовили, считай, на бегу, скрываясь от карателей и полицаев… Все было. Но зато немцы вынуждены были тихую ветку из Сум на Харьков охранять шестью батальонами, а дорогу на Белгород из Сум еще более крупными силами, потому что именно этими путями шло снабжение всем необходимым немецких войск, стоящих под Воронежем. А потом, когда наши оттеснили немца, полоса эта стала почти прифронтовой — и в этих условиях Мартынову приходилось проявлять хитрость зайца, преследуемого охотником, чтобы усидеть в небольших лесах, вблизи от сильных вражеских гарнизонов. Но из треугольника Сумы — Белгород — Харьков уходить не хотел. Терял людей, совершал изнурительные ночные переходы из одного района в другой, бывало, что и дневал в открытом поле без костров рядом с каким-нибудь селом, загнав отряд в овраг, но каждый раз обманывал преследователей. Оставлял бойцов в разных концах огромного треугольника, уединяясь после очередных похорон и помечая на цветастой школьной карте место каждой горькой могилы. Рудаков же оказался мастером взрывного дела, отчаянным человеком, и когда два месяца назад недалеко от Борисовки обосновался московский парашютист с рацией и вышел на связь с мартыновцами, в первом же отчете перед обкомом партии, адресованном в Москву, Мартынов представил лейтенанта к ордену…
Рокотов уже насчитал тридцать шесть вагонов, а состав все тянулся и тянулся. Через равные промежутки отмечал он открытые площадки с зенитными орудиями, у которых застыли истуканами солдаты, и с каждым уходящим в темноту вагоном все больше и больше крепла мысль его о том, что эшелон цены огромной и что именно поэтому его нельзя упускать, а раз так, то ясно, что шансы на возвращение у них у всех становятся совершенно куцыми. И эту мысль прочел он в глазах Рудакова, в момент, когда по лицу лейтенанта прошло очередное световое пятно от рыскающего по склону прожектора. Христоня беззлобно матюкнулся и сказал лейтенанту:
— Дурак я, дурак… Лизку-то так и не тронул. Не тронул Лизку, говорю. Все жениться плановал. Вчера и стогу лежали, в конуре. Винокуров ушел, условия создавал… Дурак я.
Рудоков глядел туда, куда уползали паровозы. Старенькая кавалерийская кубанка с залихватскими лентами па донышке сидела на самой макушке. Чубчик из-под нее придавал ему в этот момент сходство с трактористом из довоенного фильма, который лихо распевает песни и не думает ни о чем плохом, а тем более о смерти. На его лице блуждала азартная улыбка, будто у рыболова, который видит жирного сома, описывающего круги возле приманки, и казалось, что он вот-вот вскрикнет:»Ну, чего же ты?.. Давай!»
— Пора! захрипел Рокотов.
— Рано… процедил Рудаков. — Рано, комиссар… Черт с ними, с паровозами и с охраной. Пусть живут. Вагоны прихватим…
— Ребята, что ушли, глядишь, и уцелеют… — сказал Христоня.
— Ти-хо… — прошептал Рудаков и вдруг, двумя резкими движениями, как вожжи, набрал слабину сразу двух шнуров. — Поехали! — И резко дернул левый.
Мочь всколыхнулась багровым заревом, заклокотала громовыми перекатами, и дождь мелких камней обрушился на спины сидящих в окопе. И дальнее эхо пошло повторять этот ночной гром, и ему сразу же откликнулась Готня. Там завыла сирена, зашарили по небу прожектора, взлетели к небу ракеты. В голове состава, захлебываясь от злости, забубнил пулемет. Затявкала скорострельная пушка, круша косогор и вздымая грязевые фонтаны на мокром лугу. Вагоны перед косогором двигались рывками: где-то впереди, видно, упали под откос, потому что последующие с надсадным скрипом пошли с рельсов; некоторые из них перевернулись, но большая часть так и осталась на месте… Ох, как длинен оказался состав…
— Вторую! — крикнул Рокотов, потому что Рудаков мог и не услышать его в этом всесокрушающем грохоте.
