Тимофей Синицын (Пэля Пунух) - Стрела восстания
Не даром прожил Сундей Тайбарей сотню лет. Много видел он, еще больше слышал. То, что видел, все, что слышал, все на память брал.
Видывал он много всякого. И привык не удивляться ничему. Привык сохранять лицо свое неизменным.
И не подал он вида угрюмому стрельцу, что обиделся на его слова. Спокойно, с улыбкой добродушного ребенка, оглядел он стрельца с ног до самой шапки и коротенькую бывальщинку рассказал:
— Двадцать годов было мне. Ехал я в ту пору от воеводы березовского... За Камнем воевода этот живет... Олени усталые были у меня: не идут, хоть ты как хошь! Соскочил я с саней да так — и всего-то как быть легонечко! — посжал хорей в руках... Хруп — сломался хорей... Длинен, угрюм, силен и черен был стрелец, да несметлив: не понял он сразу насмешки над собой. Спросил Сундея:
— Ты к чему такое плетешь? Аль боишься силой со мной померяться?
И показалось стрельцу — насмешливо дрогнули ресницы у Сундея. Хотел уж огреть кулаком по башке нахального самоядишку, да голос ровный, почти ласковый, успокоил:
— Померяться силой с тобой как не можно? Можно померяться. Только уговор такой подержим: бороться не насмерть. Вдруг да я тебя поборю? И насмерть кину тебя о землю? Меня тогда тоже убьют. Зачем две жизни губить занапрасно? К тому же обычай в тундре есть: за кровь кровью платить. Из-за нашей борьбы с тобой может тогда много крови нашей, ненецкой, пролиться. Вашей крови — стрелецкой крови — тоже много пролиться может. А еще так скажу: я царю вашему ясак плачу. Воеводе вашему поминки справляю. Ты сам царю своему, воеводе своему служишь. Выходит: оба мы нужные царю вашему люди...
— Ты зубов мне не заговаривай, немытая рожа! Говори прямо — трусишь? [- 10 -]
— Не трушу, а уговор держу. Согласен на уговор — отдавай свое вооруженье другим, да и начнем!
Загудели стрельцы:
— Хитрее лисы ты, старый самоядишко! Откуда прознал, что государь наш батюшка не велит кровопролитьем заниматься?
Захохотал Сундей:
— У вашего царя да у воеводы вашего глаза есть, уши есть. У тундровых жителей тоже свои глаза есть, свои уши есть. Русский царь знает то, что ему нужно знать. В тундре тоже есть люди, которые знают то, что им нужно знать. А Сундей Тайбарей знает еще больше: русский стрелец, русский посадский не враг мне, пока царь да воевода не пошлют их убивать ненцев...
Начали стрельцы насмехаться над Сундеем: — Уж не покумиться ли хошь ты с нами?
— Рылом не вышел, брат!
— Не под стать человеку православному с идолопоклонником поганым хлеб-соль водить!..
Опять не подал вида старик, что неприятны ему грубые речи стрелецкие. И опять с улыбкой добродушного ребенка сказал всем:
— Я к тому речь свою клоню, что поборю я этого великана.
Ударилась вся кровь к лицу угрюмого стрельца. Закричал стрелец:
— Ах ты, бахвалишка! Уж и тряхну я тебя за бахвальство твое!..
— А я, — перебил Сундей, — обещал тебе: осторожно положу тебя на землю, чтобы ни одной косточки твоей не повредить.
— После бахвалиться будешь! — сердито бросил стрелец. И начал снимать с себя оружие, одежду.
Увидел тогда Тайбарей, что не обманули его глаза: длинен, да тонок стрелец. Сломать такого не много труднее, чем хорей сломать. Только бы за середину облапить...
Сам Сундей ростом не горазд вышел. Зато — плечи!.. В полтора раза шире его плечи плеч супротивника. И верит он в свою победу. Стрелец нетерпеливо кричит:
— Ну? Долго ждать тебя? [- 11 -]
— Сейчас вот...
А сам медленно вытаскивает нож из ножен, сыну отдает. Потом кожаный пояс расстегивает... Стрельцы глумятся:
— Не раздеваться ли хочешь? Сундей спокойно объясняет:
— Зачем раздеваться? Малицу, как все ненцы, на голом теле ношу. А показывать голое тело чужим людям нехорошо. Нагому бороться тоже несподручно. Надо только потуже пояс стянуть. Пояс не затужить — брюхо болтаться будет, будет борьбе мешать.
И начал туго-натуго пояс стягивать. А стрелец из себя выходит:
— Кончишь когда-нибудь?
— Кончил уж...
У крыльца съезжей (в остроге) избы образовали стрельцы да служки воеводства круг, и началась борьба. Сам воевода вышел на крыльцо — взглянуть на поединок.
Стрелец рванул Сундея за плечи.
Сундей качнулся к стрельцу. Уперся головой ему в грудь. Да так крепко, что дух у стрельца сперся.
Разозлился стрелец. Оттолкнул Сундея. Начал порывать вправо, влево...
Плечами Сундей пошевеливает, а ногами — ни с места! Как прикован к земле!..
— Крепок, как пень смоливый! — сказал воевода про Сундея.
Слова эти хмелем залили голову стрельца. Пустил он в ход много раз испытанный прием, от которого у мерявшихся силой с ним череп раскалывался: быстро рванул Сундея на себя, чтобы еще быстрее оттолкнуть потом от себя.
А Сундей как будто этого и ждал: сам метнулся на стрельца да за поясницу и облапил его!..
И опять головой в грудь стрельца уперся.
Силится стрелец оттолкнуть Сундея и не может, хоть от натуги глаза под лоб покатились и ноги жидкими стали, как плети...
Осторожно положил Сундей обессиленного стрельца на землю и похвалил себя:
— Всегда так делай, Сундей Тайбарей! [- 12 -]
Не понравился воеводе и стрельцам исход борьбы. Не поздравили они победителя. Лишь воевода буркнул:
— А и здоров же ты, самоядишко! И на это ответил Сундей спокойно:
— Поборовшему надо бы чарку.
Молча махнул воевода служке своему, и тот вынес чарку.
Молча выпил Сундей. Молча поклонился воеводе до самой земли и пошел из острога.
* * *
Сто годов живет Сундей Тайбарей. Много видел он, много слышал за сто годов. И обо всем, что видел, про все, что слышал, — про все сыну хочет рассказать Сундей. Хочет передать сыну вековой опыт жизни своей. А еще хочет передать наследство, что сам от отца получил... Ну, однако, к чему торопиться? Сам крепок еще, как зуб медведя белого. Сегодня вот — хо-хо-хо! — поборол Сундей силача стрельца.
Доволен победой старик. Губы старые сами собой в улыбку растягиваются.
Опять же и выпитая водка погуливает по жилочкам — на болтливый лад настраивает старого.
Вспоминает Сундей картину борьбы и хохочет над стрельцом-силачом, над воеводой.
— Ха-ха-ха!.. Глупый ненец умнее умников стрельцов вышел! Хохочи, Ичберей, хохочи! Потому — глупых людей везде хватает. У русаков тоже глупые есть. Глупый, ох какой глупый этот большой стрелец! Не понял он насмешки, когда я про хорей рассказывал. А я это на длинноту да на тончивость его намекал. Ох какой глупый стрелец!.. Ичберей! Ты мой сын, ты не можешь быть глупым, как тот стрелец. Все, что я знаю, — все ты знать будешь. Много видел я. Много слышал, много знаю. Знаю такое, о чем никто не знает. Ты мой сын. Ты обо всем знать будешь. Веслами тихонько побалтывай, а сам слушай. Обо всем, что услышишь, все в голову свою бери. После, когда время придет, обо всем, что от меня узнаешь, обо всем, что после меня узнаешь, — про все это старшему сыну своему [- 13 -] расскажи. Одному сыну! Другим никому не рассказывай. Слышишь?
— Слышу, отец.
— Клятву над стрелой дай!
— Над какой стрелой?
— А вот — поедем к острову. Там все узнаешь. Через минуту лодка ткнулась в мягкий песчаный
берег. Ичберей легко выпрыгнул из лодки и, не дав отцу подняться, выдернул лодку на песок.
— Е-е! силен ты у меня, — похвалил Сундей.
— Весь в тебя, отец!
— Ха-ха-ха! Верно! Так... Так и есть: весь в меня! Все бы ненцы такие сильные были, как мы с тобой! Да самопалы бы нам русские, огненные... е-эх! Ни одного острога не дали бы построить в тундре! Тундра — наша земля! А русский царь ее забирает под себя. И с нами вместе... Тем берут нас — пищали у них хорошие. Ох, страсть хорошие пищали! Помню я одну битву с ними: у них огонек мелькнет — у нас человек падет.
От Пустозерского острога и до самого моря разбросалась Печора-река на рукава. Рукавами, как руками, нежно обнимала река острова, ею же самою рожденные.
Пустынны были острова в те времена: редко-редко останавливалась у какого-нибудь из них лодка, и из лодки выходили на остров люди. Птицам, комарам — вот кому было раздолье на островах.
Потому и повел Сундей сына на остров — знал, что здесь уж никто не подслушает самого важного разговора его с сыном.
Пернатая мелкота, населявшая остров, тревожно перекликнулась при виде людей и тотчас же попряталась в густом кустарнике. Зато несметная комариная рать встретила людей дружным писком и не менее дружным натиском. Но Сундей и Ичберей привыкли и комарам, комариных укусов они не замечают. Да и что кусать комарам, когда малица закрывает все, кроме глаз, носа и рта? Зря летит комариная туча за ненцами: плохая будет пожива!
Писк комаров и их укусы незакрытой части лица — лишь повод к шутке Сундея.
— У-у, какие жадные! — говорит Сундей, смахивая [- 14 -] комаров со своего носа. — Как все равно воеводы! Одно жаль: не отмахнешься от воеводы так просто, как от вас. Воевода — животина покрупнее вас будет. Кусает тоже во много раз больнее вашего. А ничего!.. Терпим-терпим, да когда-нибудь притяпнем же воеводу, как и вас, комаров, ха-ха-ха!
