Юрий Смолич - Рассвет над морем
Время от времени эскадрон офицеров-добрармейцев во всей своей красе, гарцуя на резвых конях, проезжал по улицам с. залихватскими песнями. Пели:
Оружьем на солнце сверкая,
Под звуки лихих трубачей,
По улицам, пыль поднимая,
Проходил полк гусар-усачей…
Новехонькое оружие «гусар-усачей» и в самом деле сверкало на солнце и было все, до последнего винтика, английским и американским.
Гетман Скоропадский, осажденный в столице Киеве повстанцами, в Одессе, однако, держался крепко, и гетманские сердюки и серожупанники в новенькой, с иголочки, австрийской и немецкой форме составляли пышный Одесский гарнизон. Гетманцы были «законной» властью в городе, и потому для укрепления престижа власти и демонстрации ее вооруженных сил они ежедневно маршировали по улицам, непременно в сопровождении духового оркестра.
Оркестры исполняли попурри из украинских песен вперемежку с бравым «Майн либер Аугустин». Оружие у гетманских вояк было немецкое и австрийское.
Одновременно сколачивались в Одессе и «украинские республиканские» — с ориентацией на петлюровскую директорию — «охочекомонные»[1] казацкие отряды. Одесские портные спешно мастерили для них синие жупаны, красные шаровары и смушковые шапки с длиннющими шлыками.
Гетманское командование еще не имело точных указаний, какую занять позицию по отношению к своему внутреннему врагу, и на всякий случай ждало прояснения ситуации.
«Охочекомонное» казачество собиралось кучками на перекрестках и орало «Ще не вмерла Украина».
Оружия у казаков пока еще не было.
Не меньше «шпацировало» по Одессе и хлыщеватых польских легионеров — с бело-малиновыми шевронами На голубых французских шинелях и в диковинных четырехугольных фуражках с огромными, окованными медью козырьками. Войско польское под белым орлом готовилось к походу против большевиков — за «Великопольшу од можа до можа»[2], и отсюда, от берегов Черного моря, польские националисты-белогвардейцы собирались начать свой маршрут.
Муштровали белополяков бельгийские офицеры — из инструкторов при авиационном заводе Анатры, — задержавшиеся здесь еще с недавних времен мировой войны, когда они действовали в составе авиации русской армии.
Кроме того, в Одессе были еще сербские дружинники, хорватские четники, македонские партизаны, чешские боевики — мелкие формирования из бывших военнопленных австро-немецкой армии, одетые ныне в мундиры с плеча побежденных немцев и австрийцев.
Немцев и австрийцев, — несмотря на то, что война уже закончилась, оккупация была сорвана восставшим народом, а в самих Германии и Австро-Венгрии вспыхнула революция, — тоже было в Одессе еще немало.
Командующий австро-немецкой оккупационной армией генерал фон Бельц только что застрелился в припадке отчаяния, а солдатские массы частью подались домой, частью задержались, организовав свои советы солдатских депутатов.
Зато к этому времени уже появились невиданные здесь раньше англичане и французы. Английские и французские инструкторы с румынского фронта и английские и французские моряки с субмарин восточного союзного флота прохаживались среди разномастной вооруженной толпы с особенной важностью и пользовались особенным успехом у дам.
Ибо Одесса со дня на день ждала крупного десанта американо-англо-французских войск.
Руководство Антанты — английский премьер Ллойд-Джордж и французский премьер Клемансо, совместно с президентом Соединенных Штатов Америки Вильсоном, — уже приступило к широким, всеобъемлющим интервенционистским операциям против Советской страны. Американо-английский десант еще с лета свирепствовал на Севере — возле Архангельска и Мурманска. Американо-японские войска заливали кровью Дальний Восток и Сибирь. Англичане высадили свои войска на Кавказе. Теперь на очереди были Крым и юг Украины.
В румынском городе Яссах, в ставке командования вооруженными силами союзных армий на Ближнем Востоке, как раз в это время происходило совещание держав Антанты с военным командованием и посланцами российской и украинской контрреволюции. Обсуждался масштаб и определялся срок начала интервенции на юге России и Украины.
Всероссийская контрреволюция с нетерпением ждала прибытия «освободителей» — интервенционистскую армию Антанты.
На Дерибасовской ходили слухи, что союзники должны прибыть и высадиться не позднее чем завтра. С Николаевского бульвара высматривали, не прибудут ли они еще сегодня.
Впрочем, наивысший в Одессе авторитет по международным вопросам — ресторатор при гостинице «Лондонская», не то румын, не то итальянец Штени — скептически утверждал, что союзную армию нужно ждать не раньше чем в декабре.
А сейчас еще шел конец ноября.
И был чудесный, возможный в эту пору только в Одессе, теплый, солнечный осенний день.
Дамы, накинув меховые боа, ходили в осенних костюмах, мужчины — распахнув демисезонные пальто.
Но Сашко Птаха — коренной одессит, родившийся под одесским солнцем, в рыбачьем курене[3] между Ланжероном и Отрадой, и овеянный сызмалу всеми ветрами одесской бухты — горовым, дофиновским, трамонтаной[4], — вышел сегодня в одной полосатой тельняшке, только накинув отцовский жакет. Жакет, взятым тайком, пока отец еще не вернулся с утренней тони, Сашко решил прихватить на всякий случай: он не знал, когда придется возвращаться домой, быть может и поздней ночью, когда падет на берег холодный осенний туман. Сашко не распоряжался своим временем. Жизнь Сашкá принадлежала революции, и временем его распоряжался подпольный большевистский комитет. Хлопцу только что исполнилось шестнадцать лет, но комсомолец Сашко Птаха выполнял ответственнейшие функции связи в одесском подполье.
3День был и вправду чудесный, как, впрочем, и вообще чудесно было жить на свете!
Не спеши он к месту явки, Сашко даже окунулся бы разок. Ведь он купался до первых морозов — пока не покрывались ледяной коркой каменные глыбы на ланжероновском пляже.
На миг Сашко остановился на откосе и с грустью поглядел на легкую рябь у берега застывшего в мертвом штиле моря. Он колебался. В шестнадцать лет так трудно отказаться от малейшей радости бытия. Какое это наслаждение: прыгнуть в холодную воду, от которой захватывает дух, тело становится неощутимым, а мускулы — всемогущими! Да и погодка какая! Ни волны на море, ни ветерка в небе; воздух застыл, и лишь вдали, у самого горизонта, видно, как он дрожит и струится, согретый солнечными лучами, над бескрайным зеркалом холодной воды…
Но Сашко все-таки превозмог почти неопреодолимое желание. Он нахмурил те места на лице, где у людей растут брови, а у него лишь кудрявился легкий пух — так Сашко делал всегда, когда приходилось призывать на помощь волю, — и пристально оглядел бухту.
За Рейдовым молом, против Карантинной гавани, высились мачты нескольких судов. Это были мелкие суда Русского добровольного флота и ропитовские баржи — «Российского объединения пароходства и торговли», — которые теперь подвозили белой деникинской добровольческой армии из Константинополя и Салоник английское военное снаряжение, а обратным рейсом везли в Салоники и Константинополь награбленные на Украине пшеницу и сахар для снабжения войск Антанты на Ближнем Востоке.
На Малом рейде, как и вчера, стояла большая моторная яхта со спортивной оснасткой, под французским флагом. Она прибыла вчера еще на рассвете и высадила на берег только одного какого-то «пижона». На берегу пошел слух, что прибыл самый главный представитель Антанты, который будет руководить высадкой иностранного десанта. Оно, конечно, похоже было и на правду: для какой-нибудь мелкоты не гоняли бы через море такую роскошную посудину. Но сегодня надо было разузнать, какие такие главные полномочия у этого антантовского представителя, — ведь недаром же Сашко вторую неделю связан с большевистским подпольем!
На Большом рейде было пустынно. На горизонте за бухтой тоже не видно ни одного дыма. Надо думать, что Антанта сегодня еще не прибудет.
Минутку Сашко постоял задумавшись. Он, пожалуй, не столько раздумывал, сколько просто с наслаждением грелся, подставляя солнечным лучам раскрытую грудь и свое шершавое от солнечных лишаев, веснушчатое лицо. Чайки кружили у Карантинного мола, и Сашко с интересом следил за ними.
Чайка — компас рыбака, да и барометр тоже. Чайка кружит, высматривая добычу. Чайка падает, чтоб ухватить рыбешку. Одинокая чайка не интересует рыбака. Рыбак приглядывается к большой стае чаек. Стаями летят чайки за косяками. За стаей чаек гонит и рыбак фелюгу.
Высоко поднимется чайка — рыбак ожидает ненастья.
Чайки садятся на воду — будет на море погода.
