Андрей Платонов - Старый механик
— Пусть уж они без тебя там знают! — сообщила Анна Гавриловна. — Только нагрел постель, а уж вылез! Окоченеешь наружи!
— Я у котла согреюсь, — пообещал механик. — Скоро рабочий поезд пойдет, я на нем и встречу свою машину на четвертом разъезде: там подъем такой, что станешь врастяжку и состав порвешь...
— Ты хоть еды-то возьми с собой, шут непокойный! — попросила жена.
— Я в буфете на вокзале пожую, — ответил Петр Савельич. — Ты спи себе в тепле и покое.
— С вами уснешь! — сказала Анна Гавриловна. — Как же, даете вы покой, старые черти...
Но Петр Савельич уже гремел щеколдой в сенях, уходя в зимнюю ночь; он не обижался на жену.
Возвратился домой Петр Савельич не скоро — к вечеру следующего дня. Он пришел вместе с Кондратом, молодым стесняющимся человеком, помощником машиниста.
Анна Гавриловна только поглядела своими знающими и чувствующими глазами на пришедших, но ничего не сказала и молча стала собирать им еду на стол.
— Мойтесь, чумазые работнички! — пригласила она затем. — Вам бы и есть-то давать не надо: по вас вижу — поломали вы машину... Всё тяжеловесы они возят и носятся как бешеные, аж рельсы воют. Водили бы потише, полегче, и паровозы бы у вас здоровые были, как упитанные толстые дети! А то ишь — большой клапан придумали! Я вам дам большой!
Петр Савельич и Кондрат оставили речь женщины без ответа. Им нечего было отвечать человеку, чуждому механике. Они помылись и сели за стол, угрюмые и безмолвные. Кондрат ел робко и мало, чувствуя себя в гостях. Петр же Савельич, наоборот, кушал достаточно хорошо и обильно.
— Ешь больше! — говорил он Кондрату. — От пищи горе скорее пройдет, в пище есть своя добрая душа, и когда съешь ее, она в нас очутится...
— Я ем, Петр Савельич, — произнес Кондрат.
— Ешь, — приглашал механик. — Потом спать ляжешь... Анна Гавриловна, постели сыну постель!
Анна Гавриловна вначале обомлела и не могла даже ничего высказать разумного, но потом опомнилась.
— Который сын? — спросила она.
— Кондрат, — указал Петр Савельич. — Мы бездетные, а он без отца, без матери живет. Вот мы и квиты будем, он наш будет, а мы его — и все!... Стели ему постель на диване и помалкивай!
Анна Гавриловна стала стелить постель Кондрату, но она не помалкивала, а шептала слова про себя: «Паровоз сломал, теперь малого в сыновья привел, — ему только и дела, старому, что заботу мне выдумывать!»
Однако Петр Савельич расслышал эти размышления жены.
— Раз навсегда я тебе говорю — замолчи! — сказал Петр Савельич. — Вот тебе Кондрат — люби его и действуй дальше по моей инструкции, пока не привыкнешь!
Кондрат сидел в грустном смущении и молчал.
— А паровоз наш где? — спросила Анна Гавриловна. Старый механик покряхтел в тягостном чувстве.
— Машина в ремонт пошла! — ответил машинист. — Болящий палец ей вывернули, в топке связи потекли, и песку в песочнице не оказалось... Весь состав встал врастяжку на подъеме, его начали рвать вперед эти двое — Кондрат и его механик, и у них вышло происшествие, а тяги не получилось...
— Вот тебе раз! — воскликнула Анна Гавриловна. — Вот так сын Кондрат!
— Как же ты пальца-то не услыхал! — угрожающе сказал Кондрату Петр Савельич. — Ведь он стонал и кричал перед тем, как ему провернуться в гнезде!
— Форсировка большая была, — ответил Кондрат, — машину вели с полным дутьем — гулко было, ничего не слыхать...
— Ах, так! — произнес Петр Савельич. — Так тогда надо было увидеть звук, если его слышать нельзя... Ну ладно, будешь сыном, я тебя научу. А так вы нам все машины покалечите!
Анна Гавриловна поняла своего мужа. Она отвернула одеяло, положенное на диване для Кондрата, и подстелила туда пододеяльник, а подушку сбила в руках для мягкости: пусть Кондрат спит удобно и нежно, если надо его считать сыном, а сердце затем само привыкнет его любить.
Когда Кондрат улегся и засопел в глубоком сне, Петр Савельич и Анна Гавриловна долго стояли над спящим Кондратом, рассматривая его юное, утомленное и доверчивое лицо, открытый рот и закрытые, запавшие глаза.
— А ты паровоз любила, — огорченно произнес старый машинист, — и меня иногда вдобавок, а надо было вот его.
Старая жена машиниста думала и молчала без ответа.
— Когда я увидел, что машина у них совсем изуродовалась и заболела, — говорил и советовался с женой Петр Савельич, — я поругал машиниста, а Кондрату хотел уши нарвать, но потом передумал — пусть, думаю, живет, я его усыновлю и воспитаю, чтоб из него большой механик вышел впоследствии лет...
— Будет нас слушаться, так и механик из него выйдет! — согласилась Анна Гавриловна.
— Это ты в точности подумала, Анна Гавриловна, — сообщил свое мнение механик. — А ты вот что, ты поговорила и хватит тебе, ты поставь сейчас тесто, а завтра утром оладьев для Кондрата испечешь. Его надо хорошо питать!
— А я хотела бы блинцов напечь, Петр Савельич, — возразила жена. — Они легче для моего желудка.
Старый механик не стал здесь спорить со своей женой. Он допускал самостоятельность ее суждения.
1940
