Аркадий Первенцев - Остров Надежды
— Чуть что, небольшой намек на болезнь печени или почек — и чистая, Дмитрий Ильич! Пул свое срабатывает…
— Прекратите, — взмолился Ушаков, — у меня везде закололо. Где эти самые почки?
— Если не знаете где, значит, порядок! — Куприянов рассмеялся весело. — Самое главное, никаких жалоб. Говорите — прадед перегрызал медвежьи кости, дед — поднимал телегу с кладью, отец — ненавидел спиртное и умер от дурного настроения и плохих соседей.
…Медицинское освидетельствование продолжалось не менее часа. Московские справки и анализы просмотрели бегло, ради приличия и как дань уважения к столичным коллегам.
— Там не знали, куда вас готовят? — спросил военный врач с ледяными руками.
— Не знали, товарищ доктор.
— То-то… — Он измерил давление, прослушал легкие, помял живот, добираясь до самого позвоночника.
Конвейерная обработка сделала бы честь первоклассному автозаводу: хирург, невропатолог, рентген, бумажная лента с паспортом сердца и основное — кровь.
Главный с жесткими усиками и впалыми щеками бегло просмотрел собранные материалы обследования. На Ушакова глядели увеличенные стеклами усталые глаза.
— Прошу извинить… — он проверил по бумагам, — Дмитрий Ильич. Вам больше нечем заниматься?
— Простите, не понимаю вопроса.
— Все вы отлично понимаете. — Доктор безнадежно вздохнул. — По моему мнению, каждый должен заниматься своим делом…
— Я журналист, — осторожно парировал Дмитрий Ильич.
— И что же? — Доктор покровительственно притронулся к его руке. — Пишите о ленинградском балете — прелесть! О колхозных артелях. Вспоминаю, читал ваши очерки по Ставрополью. Просторы, степи, отары… Солнце нормально встает и заходит. Птицы как птицы, деревья, травы, утро, полдень, камыши… — Он мечтательно полуприкрыл глаза и как бы посветлел изнутри. Затем потеребил усики, встрепенулся, подался вперед всем корпусом. — Захотелось чада и гари — валяйте на металлургический, к мартенам. Хотите — к домнам! А потом снова на воздух… естественный, живой, а не консервированный. Вы представляете, куда вы себя добровольно замуровываете и на какое время!
— Представляю, — сухо ответил Дмитрий Ильич, отыскивая подвох во всей этой лирической смеси. — Приходилось…
— Знаю. В автономном все же не были. На атомном!
— Кому-то нужно, доктор.
— Возможно. Извините меня. — Он решил переменить тему: — Где вы так активно пользовались солнцем? Ваши руки в сравнении с моими — как у негра…
— В Крыму побывал. — С досадой спросил: — Пигментация не подходит?
— С в о и м мы не рекомендуем злоупотреблять. Излишнее облучение. При анализе общая картина несколько размывается, но сие не столь важно. — Он ответил на телефонный звонок, поднялся, снял халат, обнаружились погоны генерала медицинской службы. — Нас приглашают в салон, пообедать. Итак, резюме: с нашей стороны препятствий нет. А вы напрасно нервничаете. Поймите одно — мы подписываем медицинскую карту не в Сочи. Отсюда в Югангу. Юганга — далеко не курорт!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Максимов вылетел в другой район с расчетом возвратиться на базу незадолго перед отправлением в поход атомной лодки. Проводив Максимова, Дмитрий Ильич, озябший и усталый, вернулся на крейсер. В каюте горел свет. Крупнолицый старшина заканчивал проверку телевизора. Ему охотно помогал вестовой, застенчивый, молоденький матрос, умевший бесшумно двигаться и молниеносно справляться со своими обязанностями.
— Сопка Варничная будет передавать хороший концерт, — сообщил старшина, — сейчас проверю. — Он включил, покрутил тумблеры, дождался, пока отчетливо отпечатался рисунок сетки, вслушался в музыку, возникшую вместе с цифирью и рисками на экране.
— Если хотите, оставайтесь. Вместе послушаем концерт, — предложил Дмитрий Ильич.
— Нет, мы вам не будем мешать, — сказал старшина, — спасибо.
Концерт меньше всего интересовал Ушакова. На сердце было неспокойно. Хотя и удалось поговорить с Москвой, но жены дома не оказалось, редактор уехал на совещание. Заведующий отделом тоже куда-то спешил, обещал позвонить жене, «вдохнуть в нее бодрость». «Мы думали, что вы уже нырнули, а вы…» У них там все просто. Был бы Максимов, поднялся бы к нему, посидели, побеседовали бы, всегда находились общие темы.
Корабль покачивало. Динамик передавал команды. В бортовом иллюминаторе ничего кроме фиолетово-синеватой атмосферы. Организм еще не акклиматизировался, вяло протестовал. Лучше бы теперь сойти на берег, поселиться в гостинице. Так, пожалуй, и придется поступить. Принятое решение немного взбодрило. Теперь его ничто здесь не задерживало. К тому же, как и всякому корабельному гостю, ему не хотелось быть обузой.
Близко у борта прошел катер. Судя по звукам, его принимали у трапа. Вскоре послышались голоса, в дверь постучали. В каюте появились замполит и Белугин, политотдельский инструктор, добродушный, гражданского покроя офицер, знакомый Ушакову еще по прежним наездам на флот.
— Дмитрий Ильич, дорогой, за вами! — с порога возгласил Белугин.
— Куда, товарищ Белугин? — ответив на крепкое рукопожатие, спросил Ушаков.
— Неужто не екнуло? Туда, туда…
Белугин деловито распорядился, помог собрать вещи, приподнял громоздкий кожаный чемодан, покрутил пальцем возле виска, почмокал, вызвал вестового.
— Снесите, прошу, вещи на катер. — Белугин проследил за тем, как матрос одолел тяжелый кофр, и, глядя ему вслед, сказал: — Камнями, что ли, набиваете?
Ушакову пришлось объяснить: одежда, обувь, машинка, книги и многое, необходимое для дальнего путешествия.
— Зря набрали лишнего. Что вы, на «Куин-Мери»? Одежду вам выдадут. Книги читать некогда…
— В обычные командировки я беру ручной чемоданчик… — пробовал оправдаться Ушаков.
— Простите, пожалуйста, я не в качестве упрека, — остановил его Белугин, — просто исходя из собственного опыта. Кстати, о видах транспорта. На адмиральском дойдем только до пирса, а потом перегрузимся на ракетный катер, на попутный. На нем дойдем побыстрее…
Ракетный катер отошел от пирса и на небольшой скорости взял курс на выход за боновые заграждения. И только после того как на его траверзах оказались мигалки буев ворот заграждения, резко увеличил скорость, вырыв за собой глубокий овраг. Впереди предстояло несколько десятков миль, вначале вдоль побережья, а затем по Югубе, извилистому фиорду с базальтовыми берегами, круто падающими к урезу воды.
Командир катера — капитан-лейтенант. Ему около двадцати пяти. Ничего общего с морским волком. Юношески округлое лицо, несколько черточек у прихмуренных глаз, нарочито огрубленный голос. Занятый своим делом, он не обращал внимания на Ушакова.
На сферическом экране индикатора струились будто заснеженные волны, обрисовывались берега сложного ветвистого рисунка. Внутри катер похож на кабину космического корабля, где человек в скафандре (его напоминал шлемофон) подчинял своей воле колдовскую силу автоматов.
Командир катера не впервой ходил по лабиринтам губы. Как и всегда, при первом заходе в Югубу вместе с ним на борту находился командир соединения. Это было сравнительно давно. Потом появился опыт, свой острый глаз и, если хотите, нюх. Помогли также те, кто самоотверженно, с незаметным героизмом составил карты. В лоции — этой настольной для моряка удивительной книге — фраза за фразой прочитываются море и приметные знаки побережья, разветвления губ, рукавов, их протяженность, глубины, крутизна склонов, рельеф дна, ориентиры, течения, скалы и банки, лед, осыхающие отмели, морены, растительность берега…
Белугин жадно раздувал ноздри своего маленького носика, забавно шевелил верхней губой и предавался восхищению. И раньше Ушаков замечал в нем этакую вдохновенную сентиментальность по отношению к морю и избранной им профессии. Ему под сорок пять. Для капитана второго ранга возраст солидный. Белугина «крутили с флота на флот по часовой стрелке», и теперь, должно быть, придется якоря бросать в Заполярье. Если в Мурманске не обнадежат жильем, переедет в Калугу, там родные жены. «Я не ропщу, — покрикивал на ухо Белугин, — флот обожаю. Если вновь начинать с комсомольца, куда — только на флот! Не подумайте, что я вынашиваю демобилизационные настроения. Но уже в сердечко раза два кольнуло, Дмитрий Ильич».
Мимо проносились суровые скалы Югубы. Казалось, природа миллионы лет тесала и шлифовала базальты, вычерчивала и размечала при помощи ветров и волн, выкручивала такие коленца, что сам черт голову сломит, не протиснется. Вот прямо, глаза зажмуривай, скала, на нее несется кораблик с безумной скоростью, еще миг — и в лепешку, но — нет, нырнул в щель, выскочил в чащу, вскипятил бурун своими винтами и помчался в ореоле сиво-белых стеклянистых брызг.
