Григорий Федосеев - По Восточному Саяну
… Алексей, засучив выше локтя рукава голубой косоворотки, как заправский пекарь, мастерски управлялся с тестом. Он не заметил даже, как подбежала его любимая собака.
— Черня! — вскрикнул повар, когда пес лизнул его в лицо. — Я же говорил, что ты не заблудишься! С полем тебя, дружище! — Ишь как брюхо раздуло.
Мы сняли котомки и уселись у огня отдыхать. Павел Назарович, Лебедев и Кудрявцев уплыли рыбачить и вот-вот должны были вернуться. Остальные были заняты своими делами: кто у костра, кто на берегу реки. Пугачев занимался с Самбуевым в палатке.
Самбуев очень плохо владел русским языком и совсем не умел читать, хотя по-бурятски читал хорошо. Пугачев взял на себя труд научить его в это лето русской грамоте.
— М-а-а-м-а… К-а-а-ш-а… — тянул медленно Самбуев.
— Часа три сидят, — таинственно доложил мне Алексей. — Шейсран уже девять букв знает, говорит: «Легче дикую лошадь объездить, чем русскую букву запомнить!»
Учитель и ученик лежали на брезенте перед открытым букварем, и Самбуев, водя длинными пальцами по буквам, тянул медленно и напряженно:
— П-а-а-п-а… М-а-а-ш-а… — а пот буквально ручьем катился с его лица, будто он нес большой груз.
— Хорошо, — сказал Пугачев, — теперь покажи, где слово «мама».
Самбуев долго смотрел на крупные буквы, водил по ним пальцем и вдруг заявил:
— «Мама» тут нету…
— А ты знаешь, что такое мама? — допытывался учитель.
— Знаю. Папа работай, мама дома живи.
— Правильно, ну, теперь покажи, где слово «мама».
Самбуев, не думая, ткнул пальцем в слово «Маша» и произнес:
— Мама…
— Неверно! — поправил его Трофим Васильевич. — А покажи, где Маша.
Тот вдруг пристально посмотрел на учителя и обиженным тоном сказал:
— Маша Кирилл Лебедев рюкзак клади, другой Маша не знаю.
— Скажи, Шейсран, когда ты читаешь, то думаешь по-русски или по-бурятски? — спросил Пугачев.
— Нет, русский думай не могу, голова болит, бурятский читай, думай хорошо.
— Если ты хочешь научиться читать по-русски, то нужно во время чтения думать по-русски и понимать, что обозначают те слова, которые ты читаешь, иначе не научишься.
— Хорошо, — ответил ученик. — Завтра утром встаю, весь день думай только русский, а нынче давай довольно!
— Пока не покажешь, где Маша, я тебя не отпущу.
Самбуев недоверчиво посмотрел на учителя, и довольная улыбка расплылась по его лицу. Он полез за пазуху и из внутреннего кармана достал завернутую в газетный лист фотографию, подаренную Лебедевым.
— Ты думаешь, это Маша? — спросил он.
— Нет, Шейсран, ты не понимаешь, давай читать снова! — упорствовал учитель.
С реки донесся голос Лебедева. По пенистым волнам крутого переката скользила долбленка с рыбаками. Все бросились встречать их. Я тоже спустился на берег.
— Рыба пошла! — крикнул Павел Назарович и стал выбрасывать из лодки на берег крупных хариусов.
Мое внимание было отвлечено другим. Голубая вода Кизира, как мне показалось, приняла мутно-бирюзовый цвет и потеряла свою прозрачность. Это обстоятельство не на шутку встревожило меня, и я сейчас же поделился своими мыслями с Павлом Назаровичем.
— Может, вода прибывает и начинает мутнеть, дни-то ведь теплые стоят, — сказал он и тут же добавил: — Неплохо поторопиться с отправкой лодок. Ой, как худо будет идти в большую воду, да и опасно.
На душе стало тревожно. Мы двигались слишком медленно, даже подумать страшно — за одиннадцать дней прошли двадцать восемь километров. А весна мчалась вперед. Она уже достигла верховьев Кизира, его многочисленных притоков и там, сгоняя снег с крутых откосов гор, заполняла вешней водою русла бесчисленных ручейков. Они-то и приносили в Кизир муть, которая превращала голубой цвет воды в бирюзовый. Теперь можно было сказать, что зима ушла безвозвратно; но как ни радостен был приход весны, мы были против ее поспешности. Мы не успели в лучшее время забросить груз на Кизир, весна опередила нас.
Лагерь на устье Таски был последним завершающим перед большим походом. Теперь впереди борьба, успехи, и может быть, и горести. С завтрашнего дня мы уже полностью отдаемся своей работе.
В восемь часов вечера праздник для нас закончился. Началась упаковка снаряжения, продовольствия и прочего экспедиционного имущества для заброски лодками по Кизиру в глубь Саяна.
Через преграды к Чебулаку
Второго мая лагерь пробудился рано. Тучами грязнилось небо. С гор дул свежий, прохладный воздух, глотаешь его, как ключевую воду, и не можешь насытиться. В нем и аромат земли, и запах набухших почек, и прель тающих снегов. Весна входила в горы с робким звоном ручейков, шелестом прошлогодней травы да журавлиным криком в небе. Но еще не было зелени. Природа пробуждалась медленно, ее пугали ночные заморозки и холодные ветры.
Тучи постепенно увеличивались, соединялись, смешивались одна с другой, и скоро за ними исчезли вершины гор. Все живое, разбуженное утренней зарей, смолкло, затаилось. Глухо шумел Кизир, не шевелился мертвый лес, как обреченный, он ждал последней бури, чтобы уйти в покой.
Лодки были загружены с вечера. Кудрявцеву, командиру «флотилии», предложено ценой любых усилий добраться до правобережного притока Кизира — реки Кинзелюк — и там, недалеко от устья, сложить груз. Если по каким-либо причинам товарищи туда не доберутся, им разрешалось разгрузиться на устье Паркиной речки.
Кудрявцев и отправляющиеся с ним пять человек представляли этот путь только по рассказам Павла Назаровича. Помимо того, что они должны были толкать шестами тяжело груженные лодки вверх по быстрой реке, им предстояло пересечь третий порог, самый опасный, и бесконечное количество шивер и перекатов. Успех зависел не только от ловкости шестовиков, но также от их напористости и осторожности.
Время, потребное для выполнения задания, инструкция не ограничивала — оно было слишком неопределенно и зависело прежде всего от весеннего паводка. Если высокий уровень воды в Кизире продержится долго, то путь будет чрезвычайно тяжелым. Но мы надеялись на весну дружную и без дождей. В этом случае вода с гор скатится быстро, и уровень Кизира войдет в норму скоро. Чтобы Кудрявцеву было легче разыскать нас при возвращении с вершины реки, мы наметили места трех будущих лагерей на Кизире.
Шесть человек уходили в далекий и трудный путь. Они уже стояли в лодках и, опираясь на шесты, ждали последней команды.
Павел Назарович еще раз по-хозяйски осмотрел долбленки, ощупал, ладно ли лежит груз, накрытый брезентами и увязанный веревками. На его озабоченном лице вдруг сошлись брови, что-то предупреждающее было во взгляде, направленном на Кудрявцева.
— Помни, Арсений, с водой не шути, тем паче на Кизире, промажешь — не успеешь захлебнуться, как упрячет. На авось не рискуй! Лучше семь раз отмерь, а раз отрежь, — и, обращаясь ко всем, старик добавил: — В омутах Кизира много соболиных, беличьих да колонковых шкурок, котомок, ловушек, да и не один промышленник туда ушел. С меня тоже не раз река брала ясак. Говорю, осторожнее, очертя голову не лезьте.
— Можно трогать? — крикнул Кудрявцев.
— Счастливого пути! — ответили мы.
Три пары шестов приподнялись и толкнули лодки вперед. Дружные удары слышались тише и тише, а ползущие близко у берега лодки все уменьшались, пока не исчезли из виду.
Темно-лиловая туча все больше заволакивала горы. В их прорехах раза два показалось солнце, позже бесследно исчезнувшее в мутной гуще. Стая гусей нестройно пролетела над водой, как бы следуя за тучами. Туда же летели, перекатываясь по тайге, косяки мелких птиц, будто там, в глубине гор, можно было укрыться от непогоды.
Порыв ветра донес глухой неясный гул из недр леса. Заржала отбившаяся от табуна лошадь. Над рекою просвистела пара гоголей. Еще несколько минут — и пошел мелкий дождь.
Ветер усиливался, встрепенулся костер, захлопали борта палаток. Разгулялась, зашумела непогодь. Усилился дождь. Подхлестываемый сильными шквалами ветра, он потоком лил во всех направлениях. Небо точно взбесилось. Палатка дрожала от напора. Отовсюду, словно раскаты грома, доносился треск и стон падающих деревьев.
Мы уже были готовы выступить в поход на Чебулак, но из-за непогоды пришлось задержаться. Со мною собирались пойти Павел Назарович и Днепровский. Они сидели с котомками, выглядывая из палатки и надеясь, что ветер угонит тучи.
Мы готовились совершить первый далекий маршрут. Наш путь пересекали: два перевала, расположения которых ни мы с Днепровским, ни Павел Назарович не знали; порожистая река Ничка; ее большой приток Тумная, а за ней-то и возвышается скалистый голец Чебулак — наша конечная цель. Задача этого маршрута — определить возможность постройки на Чебулаке геодезического пункта и наметить более значительные вершины соседних хребтов для следующих пунктов. Попутно мы должны были наметить подходы к гольцу для геодезистов, которым придется посетить Чебулак после нас.
