Юрий Смолич - Рассвет над морем
Но Столяров знал Рутенберга еще лучше. Столярову известна была вся его биография: эсер-террорист в прошлом и личный друг Керенского, являясь одним из руководителей военных сил контрреволюционного Временного правительства, он пытался вместе с палачом Кишкиным подавить Октябрьское восстание в Петрограде во время осады Зимнего дворца.
Быстрым взглядом окинул Столяров просторную комнату: в кабинете главы городского самоуправления ему доводилось быть впервые. Помещение было просторное, светлое и обставленное добротно: роскошный персидский ковер покрывал весь пол, дорогая мебель из палисандрового дерева под темным штофом, портреты дюка Ришелье и адмирала де Рибаса на стенах, мраморная статуя богини Фемиды в одном углу и бронзовые куранты под стеклянным колпаком — в другом. Столяров решительно подошел к столу.
Рутенберг оторопело глядел на неизвестных ему людей.
— Освободите место, будьте добры! — сказал Столяров и жестом отстранил заместителя главы думы от стола.
Рутенберг попятился. Столяров сел в кресло.
— Прошу, товарищи! — пригласил он членов президиума Исполкома Совета, указывая на кресла и диваны.
Члены президиума Исполкома Совета сели.
— Итак, — объявил Столяров, — заседание президиума продолжаем. Сегодня на повестке дня первым вопросом стоит утверждение народных комиссаров всех отделов Исполкома Совета. — Он взглянул на Рутенберга, который все еще торчал рядом, растерянно и злобно поглядывая из-под бровей. — Посторонних лиц прошу выйти.
— Простите… — начал было зло Рутенберг. — Я замещаю главу думы, который…
— Власть в городе, — ответил Столяров, — принадлежит Совету рабочих депутатов. Контрреволюционная, кадетско-меньшевистская дума распущена. Можете идти. Народ будет судить вас, наемников иностранного капитала.
Шурка Понедилок вдруг заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Точно его стегнули кнутом, Рутенберг стремглав выскочил за дверь.
— Товарищ Понедилок! — сурово прикрикнул Столяров. — Призываю вас к порядку!
Шурка Понедилок вскочил со своего палисандрового кресла, обитого фиолетовым штофом с золотыми разводами, и вытянулся:
— Прошу прощения, товарищ председатель Исполкома. Последний раз! На поминки контры… и на прощание с матросской вольницей! А дальше амба! Дисциплина будет во! — Шурка показал большой палец.
Столяров сурово кивнул:
— Садитесь!.. Итак, мы должны немедленно назначить комиссаров: продовольствия, военных дел, внутренних дел, финансов, печати, связи, юстиции, просвещения, охраны здоровья, транспорта, социального обеспечения, а также коменданта порта.
— И избрать председателя Совета комиссаров![59] — добавил Никодим Онуфриевич Столяров.
— Я предлагаю выбрать председателем товарища Столярова Александра Никодимовича, — сразу же предложил Петро Васильевич Птаха.
Как раз в это время совсем близко застрекотал пулемет. Первая короткая очередь пронеслась, очевидно, где-то высоко, выше дома, вторая, длинная, прошла ниже; все стекла в окнах кабинета, выходившие на Николаевский бульвар, со зловещим лязгом посыпались на подоконники, и было слышно, как звон битого стекла пробежал вдоль всего фасада.
Два бойца прикрепляли красный флаг к флагштоку на шпиле думы, и это по ним ударила первая очередь. Стрелял деникинский броневик, появившийся из-за угла, от управления Ропита. Броневик остановился около здания Английского клуба и бил теперь по окнам, которые выходили к Оперному театру. Вслед за броневиком катил мотоциклет с коляской.
В ту же минуту затрещали пулеметы бойцов, державших охрану Совета. Броневик немедленно исчез по Ланжероновской. Мотоциклет ткнулся в тротуар, описал петлю и остановился, зацепившись за дерево. Один мотоциклист вывалился на мостовую, другой запрокинулся в коляске: оба офицера были убиты.
— Забаррикадироваться! — приказал Столяров.
Все члены Исполкома вместе с бойцами охранного отряда бросились тащить доски, бревна, камни, прикатили какой-то поломанный фаэтон, опрокинули будку из-под сельтерской воды. Баррикаду сооружали полукругом напротив Николаевского бульвара и перекрестка Пушкинской и Ланжероновской улиц.
В девять, одновременно с прибытием в помещение думы Исполкома Совета, полк имени Старостина, Морской батальон, комсомольская дружина и другие рабочие дружины, созданные в последние дни, разбившись на небольшие отряды, начали занимать важнейшие учреждения города: почту, телеграф, государственный банк, телефонную станцию, водопровод. И везде рабочие отряды сразу же встречали отпор. Сопротивление чинили офицерские роты из дивизии Гришина-Алмазова, офицерские дружины из резерва генерал-губернатора Шварца, отряды контрразведчиков… По гудку завода Гена на Пересыпи и гудку Главных железнодорожных мастерских близ Товарной только что созданные дружины заводских комитетов начали занимать заводы на окраинах. Здесь операция проходила почти без задержки: белая офицерня еще с вечера постаралась улизнуть из заводских районов. Но в центральных районах белогвардейцы держались уверенно и вызывающе. Рабочих-дружинников они встречали огнем, на улицах бесчинствовали, хватая и расстреливая на месте каждого, кто казался им похожим на большевика. Целый батальон белых офицеров с двумя пушками осадил тюрьму и начал артиллерийский обстрел казематов, чтобы вместе с тюрьмой уничтожить и всех политических заключенных. Одновременно десятки небольших банд Мишки Япончика рассыпались по городу и стали громить и грабить магазины и склады.
Надо было обеспечить контроль над всеми узлами коммуникаций, сломить сопротивление белогвардейской обороны, отстоять тюрьму, усмирить грабителей, а также ликвидировать все белые банды, которые рыскали по городу из конца в конец, чинили беспорядок и насилие, пытаясь террором устрашить население и поднять его против большевиков.
В городе, кроме того, находилось еще несколько десятков тысяч французов и греков — при артиллерии, бронечастях, танках и боевой авиации. Двух-трех тысяч бойцов рабочих дружин было недостаточно не только для того, чтобы вступить в бой с вооруженными силами оккупантов, но и чтобы обеспечить охрану новых органов власти.
Двадцать пять дружинников у подъезда Совета — это было все, на что мог рассчитывать Совет, чтобы удержаться в помещении бывшей думы…
Столяров подозвал Шурку Понедилка.
— Шурка! — негромко сказал Столяров, положив молодому матросу руку на плечо. — Курьера к Котовскому в плавни, как ты знаешь, послали еще затемно. Сейчас… — Столяров взглянул на бронзовые часы под стеклянным колпаком в углу, — сейчас его отряд должен был уже быть здесь. Может, Григорию Ивановичу пришлось по дороге вступить в бой?
— А что вы думаете! — согласился Шурка, следя за взглядом Столярова.
Столяров искоса сквозь выбитое окно посматривал на мотоцикл, стоявший на противоположной стороне площади. Убитые офицеры лежали на том же месте.
— Возможно… — взглянул Столяров на Шурку, — и посыльного по дороге могли… убить.
— И даже очень, — подтвердил Шурка.
— Не послать ли нам еще курьера?
— Правильно, товарищ Столяров! — немедленно поддержал Шурка. — Я смотаюсь в один момент. Только, конечно, если на мотоцикле не прострелен бачок.
Не теряя времени на разыскивание дверей, Шурка выпрыгнул прямо в окно и побежал через площадь к мотоциклу Он бежал быстро, вобрав голову в плечи и петляя. В эту минуту вокруг было тихо, но ведь броневик мог притаиться тут же за углом, около театра, да и с Пушкинской улицы могли неожиданно застрочить пулеметы. Все с тревогой наблюдали за Шуркой.
Но Шурка благополучно перебежал площадь и стоял уже около мотоцикла. Он вытащил из колясочки труп на мостовую и сразу захлопотал у мотора: покрутил какие-то вентили, навалился всей тяжестью на кикстартер. Вдруг раздались выхлопы, и мотоцикл задрожал в Шуркиных руках. Держа машину одной рукой за руль, Шурка другой сорвал бескозырку и помахал ею над головой. Потом он с разгону плюхнулся в седло, сделал крутой вираж и промчался через площадь. Минуя баррикады и подъезд, Шурка подкатил прямо под окно, из которого выглядывал Столяров и другие члены Исполкома.
— Полный порядок! — крикнул Шурка. — Новенький, прямо из арсенала. Всю жизнь мечтал о такой машине! Такого и у Уточкина не было: «Индиан»! И бензина полный бачок, хватит на оба конца. Какой будет адрес Григория Ивановича?
— Село Маяки, кузня дядька Гаврила над плавнями.
— Есть село Маяки, кузня дядька Гаврила над плавнями! Наше вам!
Он загрохотал мотором, собираясь двинуться в путь.
— Ты бы отцепил коляску, а то задерживает только, — предложил кто-то «из дружинников.
— Мерси, мосье, вы абсолютно правы.
