Иван Гавриленко - Меж колосьев и трав
Уже догадываясь, что видит сон, Иван спросил все-таки у рядом стоящих: «А на фронтоне-то ее имя зачем?»
«Зачем нужна такая высота? — спросили его. — Чтобы прославилась навеки красота!»
«Глупости! — подумал Иван. — Какая у этой Дуси-выжиги красота? Вот у меня на Дальнем Востоке была девчонка — та да, есть о чем вспомнить!»
…В это время зыкнула дверь, по полу растекся холод клубами пара, и Ивану, чтобы не потерять тепло, пришлось перевернуться на другой бок.
Да, там, на Дальнем Востоке… Иван вспомнил Хабаровск, кинотеатр в районе мелькомбината, редкие осинки в парке. ЕЁ. Она, разувшись, мыла в луже ноги, забрызганные во время ходьбы по дождю. Они собирались идти в кино на американский фильм «Война и мир», в котором русские бояре жили в теремах с куполами. Но тут откуда-то выскочила лошадь, впряженная в повозку-платформу с пивными бочками. Поток автомашин напугал жеребенка, он стремительно пересек улицу и звал мать с той стороны тоненьким пронзительным ржанием. Услышав его призыв, лошадь вздрогнула, забилась в оглоблях, заржала тонко и гневно и вдруг рванулась, стараясь высвободиться из хомута.
— Держите! Держите ее! — истошно закричал возчик, стараясь удержать лошадь вожжами. Подвода накренилась, затрещала — с нее покатились бочки. Одна катилась прямо на Ивана…
Тут снова зыкнула дверь, и клубы холода у порога сказали голосом Рятлова:
— Ведро у тебя есть?
Хозяин позвенел дужкой ведра.
— Есть…
Иван поднялся с пола, увидел стол среди избы, на котором стояли грязные тарелки и бутылки, и окончательно определился, где он, — в Пилюгине!
Вчера до Бугуруслана они так и не доехали, недалеко от Пилюгина машину сволокло юзом в набитый снегом кювет, и Рятлов, после недолгого рытья снега лопатой, распорядился:
— Подожди меня тут. Я за трактором пойду…
Он ушел, а Тонков подождал его немного и заснул под тонкий шум метели.
За машиной Рятлов не вернулся, прислал вездеход, и когда Тонков с трактористом добрались до избы пилюгинского знакомого Егора Демидовича, там уже стояли на столе бутылки и дымилось большое блюдо с пельменями. Ивану поднесли выпить «с устатку», он одолел половину граненого стакана, захмелел и удалился спать: происшествие в Петрополье его совсем доконало. А за столом «гудели» всю ночь, не переставая, и гостей было многовато. Около полуночи, Иван слышал, выходили с ведрами во двор — к машине за пивом. Кто-то предлагал даже вкатить бочку в избу, да в последний момент там у них не склеилось, может, просто поленились. А разговоры не замолкали ни на минуту.
— Посеял я картофелю, ладно, взошла она, — рассказывал хозяин дома. — А председатель сельсовета Иван Иванович мне говорит…
— Какой Иван Иванович, — раздавался басок Егора Демидовича. — У которого на голове кудрей кипяток? — И Рятлов под общий смех показывал, что Иван Иванович лысый. — Это хорошо!
— Хо-ро-шо? — удивлялся хозяин.
— Конечно, хорошо.
— Да чего хорошего-то?
— Ну как же! И картофель ты посеял, и Иван Иванович этот… А ты вот попробуй, как я…
— Да зачем мне это. Я не могу так.
— А ты все-таки попробуй, попробуй!
— Да куда мне!
Кто-то вдруг откровенно начинал льстить Егору Демидовичу:
— Да вы, никак, не курите!
— Не курю.
— Совсем?..
— Совсе-ем. Да ты только послушай… Не курю — это одно, а второе, что главное, — нельзя мне курить…
— Но-о? — восхищались вокруг.
Иногда пробовали петь. Рятлов тоненько выводил, прохаживаясь — делая «выходку» — на кругу:
Ах, Тиш, ты, мой Тиш,
На тебя не угодишь…
Однако ума Егор Демидович не пропивал — нет, не пропивал. Когда в очередной раз гости зачем-то вывалились во двор и хозяин особенно настойчиво приступил с какой-то просьбой, Рятлов осадил его:
— Не видишь, что вокруг? Успеем еще, наговоримся, — однако и сам не вытерпел: — Тебе какой размер? Ну, ладно, может, и достану…
Ивану постелили на полу. Он засыпал, просыпался — гулянье все никак не кончалось…
А вот теперь наступала расплата: простудно ломило тело, на душе было смутно после мучивших всю ночь снов, вспомнилась вчерашняя покалеченная лошадь…
Иван вышел на улицу — сине было вокруг. Хозяин гремел ведрами у колонки: он подавал их снизу Егору Демидовичу в кузов машины, а тот — крепкий, свежий, несмотря на ночь кутежа, с румянцем во всю щеку, взобравшись с ногами на днище бочки, не спеша лил воду в темное отверстие из-под пробки.
Иван взобрался на скат, держась за борт, посмотрел на их работу, спросил:
— Вы что же это здесь делаете, друзья, а?
— Ты пиво вчера пил? — не поворачивая головы произнес Рятлов. — Ну, вот!
— Я расплачусь, — сказал Иван. — Приедем домой — и расплачусь…
— А ты знаешь, сколько вчера выпили? Денег не хватит, расплачиваться если.
— Все равно нельзя…
— Послушай, — оторвался тогда от своего дела Рятлов. — Чей вчера трактор был? Мой? А вызвали его для кого? Ну, непорядок, верно… Но с людьми надо было расплатиться, как ты думаешь? Молчишь? Ну, вот и я так думаю.
И у Ивана не нашлось, что на это ответить.
После, в дороге, уже уверенный в молчаливом согласии спутника, Рятлов похлопал Ивана по руке дружески:
— Горячка ты, не соображаешь. А в нашем деле соображать надо.
Тонков неприязненно покосился на Егора Демидовича.
«Ведь вот человек: до чего не коснется, все испортит. И как его только такого начальство при себе терпит? Ну, а что начальство, хоть бы и самое умное, — возразил он сам себе. — Он, Егор Демидович, в любое время и в любой обстановке сейчас все достанет. А начальству того и надо. Откуда и как достали, ему за работой разбираться некогда, да, может, и неинтересно. Вот Рятлов и пользуется!»
Меж тем машина потихоньку одолевала первый за Пилюгиным подъем. И чем выше она поднималась, тем более просторная ширь открывалась справа от нее. Видны стали занесенные снегом сараи еще одной деревушки, подальше — свиногородок Пилюгинского совхоза и уж совсем далеко высовывались из-за горушки заиндевевшие верхушки нескольких сосен из старинного — еще барского, княгини Волконской — парка. А когда взобрались на самую вершину увала, вдруг увидели у обочины в кристалликах инея сине-желтый легковой автомобиль, рядом с которым стоял, видимо, поджидая кого-то, капитан милиции.
— А ну, останови! — распорядился Рятлов. — Поздороваться надо.
И выскочил из машины.
«Весь мир у него — друзья, — вздохнул Иван. — Хотя дружбой, конечно, это не назовешь: какая уж там дружба, если что-нибудь добыть или достать надо».
Снаружи тотчас завязался оживленный разговор, и Ивану показалось, что с губ собеседников уже перепорхнули знакомые слова о таинственном «размере».
Вернулся Рятлов в машину в приподнятом настроении.
— Учись!
— Че-му?
— Жизни. А то какой грозой ты на меня сегодня утром налетел, а?
«Еще и смеется, — вздохнул про себя Иван. — Значит, уверен в себе. Небось думает, обвел дурака вкруг пальца. Ан, врешь, Егор Демидович, не купишь — меня полсела в армию провожало!»
Приехали они рано. Иван отогнал освобожденный грузовик в гараж, обиходил его и потом часа два отсыпался, пока не разбудило его осторожное материно покашливание.
Мать болела давно, ей не становилось ни лучше и ни хуже и ничего не хотелось.
— Проснулся? — спросила она ласково. — Нюрка сейчас придет, они с соседкой Клавкой побежали — автолавка приехала. Устал?
— Было дело…
— Сынок, — неуверенно попросила мать. — Сходил бы ты в магазин, пива чего-то так вдруг захотелось.
Тонков собрался и пошел.
На дворе сияло солнце, оплавляя вчерашний неурочный снег, по дороге сочились ручейки.
У палатки с пивом топтались мужики, хорошо поработавшие в предыдущую ночь, когда пообрывало ветром провода и девять скважин на промысле вышли из строя. Многие из них уже успели основательно «подкрепиться» и, благодушные в предвкушении премии, которая, судя по результатам месяца, сама шла им в руки, радостно приветствовали Ивана.
— А-а! — зашумели они. — Рассказывали, как вы вчера… Ты что, за пивом? Бери, чудак, без очереди.
Щурясь на праздничное солнце, Тонков подождал, пока наполнят пивом его посудинку, расплатился и, добавив мелочи, попросил еще кружку, чтобы выпить здесь же, блаженствуя среди своих.
Он отхлебнул — и поперхнулся. «Вода!» — ужаснулся он.
Однако мужики, пропустившие с утра не по одному стаканчику, не замечали этого и пили пиво с удовольствием. Один из них, оператор Мишка Есипов, когда Тонков допил свое, протянул ему еще одну — от себя, в знак уважения.
Отказаться было нельзя, и Тонков снова стал пить. А надо было еще нести и матери…
И тут откуда-то из-за конторы появился Рятлов.
