Владимир Богомолов - Повесть о красном Дундиче
Вот наконец и лысый взлобок, а там, за ним, Дундич помнит, — приволье степи.
Поскакавшие за красным командиром белые скоро убедились, что вороного им не догнать.
— Стреляйте в лошадь, — приказал урядник.
За спиной Дундича часто захлопали винтовочные выстрелы. Всадник распластался на коне.
— Быстрее, Борька! Еще быстрее! — шептал он коню.
Казалось, беда миновала и на этот раз: всего несколько метров оставалось до густого боярышника. Но возле рваного края размоины вороной упал на передние ноги, перебросив через себя хозяина.
Быстро поднявшись, Дундич увидел в руке обломок сабли. Он швырнул его в прошлогодний бурьян, подскочил к коню, начал тормошить, просил встать, но все было тщетно. А когда Борька в последний раз с шумом вздохнул, Дундич застонал…
Из хутора к нему скакали белые, а из-за балки спешил к своему командиру Шпитальный. Стреляя из карабина, он подъехал к Дундичу, протянул ему руку и, когда тот очутился за спиной, дал шпоры Черкесу.
За балкой один боец передал командиру своего коня, другой — пику.
Дундич оглянулся, мгновенно оценил обстановку: белый эскадрон обложил их со всех сторон. Нужно собраться вместе, отстреливаться, пробиваться к дальнему бугру, за которым наверняка наши услышат выстрелы, помогут. Не ему лично, он и не из таких передряг выходил. А вот товарищи, особенно новобранцы не из казаков, которые и в седле-то сидят, как на коряге, — почему они должны погибать из-за нерасчетливой лихости своего командира? Значит, нужно дать им возможность оторваться от казаков, приняв удар на себя или… срочно слать нарочного в полк за подмогой.
Еще до встречи с Марией он, наверное, избрал, не колеблясь, первый вариант, но сегодня… Нет! Он решил помедлить послать человека в полк, а отряду занять круговую оборону.
— Князский, ко мне! — крикнул как можно зычнее Дундич, — Никола, скачи в полк! Остальные за мной. К тому бугру!
Отстреливаясь, отряд поскакал к невысокому, черному от полыни кургану. По по прошли и полпути, как один, самый зоркий, в бешеном восторге завопил:
— Наши-и-и!
И все вокруг, с еще большим азартом крича и отстреливаясь, повернули горячих коней навстречу врагу.
Из-за кургана, как штормовая волна, выкатилась кавалерия. Но почему она считалась нашей, сначала трудно было догадаться. И, лишь когда над всадниками затрепетало красное полотнище, все облегченно вздохнули. Преследователи не стали испытывать судьбу, повернули к зарослям краснотала, к хутору.
Через несколько минут бой уже метался по просторной улице хутора. А когда эскадрон Литунова, обойдя хутор, ворвался в улицу с противоположного конца, белью кинулись врассыпную, стали искать спасение в тесных переулках, в густой заросли левад, за сараюшками, за скирдами лугового сена.
Нагнав в переулке бородатого казака, Дундич приказал ему бросить шашку. Казак кинул ее в серые от шали лопухи и, пока Иван нагибался за оружием, дал шпоры коню, и тот, перепрыгнув через изгородь, унес его в леваду, поросшую вишенником и боярышником.
Дундич поднял шашку, взмахнул ею и крикнул вслед удиравшему:
— Спасибо за клинок! Но больше не попадайся!
И тут он увидел возле себя Стрепухова. Лицо командира было красным, взгляд горел, Дундич догадался, что ярость комполка вызвана не только схваткой с кадетами, но и его авантюрной вылазкой.
Так и оказалось. Стрепухов, схватив повод Дундичева коня, сказал, придыхая:
— И ты мне после боя на глаза не являйся!
Он хлестанул своего коня и снова ускакал на улицу, все еще гремящую, звенящую, ревущую…
Дундич хотел рвануться за командиром, которого ценил за толковые рассуждения, спокойный характер, за простоту. А теперь увидел в бою и еще больше зауважал. Это ж надо: поднял полк, оголил участок фронта и ради чего, кого? Ради мальчишеской выходки своего зама. Нет, мудро решил Дундич, сейчас я уйду от него в сторону, а после боя разберемся. Простит — никогда больше не подведу.
После боя Иван нашел место, где убили Борьку. Опустился перед конем на колени, нежно провел ладонью по холодному носу, губам и тихо сказал:
— Прощай, друже.
В это время тяжелая рука легла на его плечо. Он оглянулся. За ним стоял командир полка. Петр Яковлевич с укоризной поглядел в глаза своего зама и сказал:
— Безрассудство не храбрость. На его месте мог оказаться ты Понимаешь, голова — два уха?
Подвиг бронедивизиона
Ворошилов увидел подводы с бочками, возвращающиеся в сопровождении эскадрона, и почувствовал, как холодный пот выступил под козырьком кожаной фуражки. Не ожидая, пока войдут и доложат, почему подводы и охрана возвратились без бронедивизиона, командарм выбежал из кабинета и устремился к парадной лестнице, бросив на ходу дежурному:
— Буденного ко мне.
В дверях Климент Ефремович столкнулся с командиром эскадрона.
— Где броневики? — спросил командарм, точно комэск должен был принести их в руках, а они оказались пустыми.
— На базе, — озадаченный тревогой Ворошилова, не очень уверенно ответил комэск.
— Нет там, нет! — нетерпеливо сказал командарм. — Звонили оттуда. Вам что приказывали?
— Заправить броневики бензином. Заправили. Потом нам сказали: «Езжайте, мы вас догоним», — объяснил вошедший, а сам подумал: «В самом деле, не могут же машины тащиться медленнее повозок. Значит, что-то случилось. Может, бензин не годный, может, моторы так промерзли за ночь, что никак не отогреются». Он уже прикидывал, как помочь мехчасти, оставленной возле станции.
Бронедивизион красные отбили у белых во время контратаки под Воропоновом. Красновцы пошли на самый решительный штурм Царицына. Они бросили в бой не только всю кавалерию, но и технику — два английских танка и шесть броневиков. Сначала бойцы готовы были бежать от танков и броневиков, но, увидев их неуклюжесть, медлительность, бывалые окопники связками гранат одному перебили гусеницу, другого заставили остановиться. А броневики командарм приказал заманить за овраг и взорвать мост.
Бой окончился лишь к закату. Броневики, расстреляв бое запас и израсходовав бензин, остались на окраине города, окруженные конниками и пехотинцами. На все уговоры сдаться команда отвечала редкими оружейными выстрелами и криками о том, что утром их все равно выручит генерал Краснов.
Не ожидая рассвета, Дундич приказал бойцам подобраться скрытно к бронемашинам, обложить их соломой и поджечь. Команду он отдавал нарочно так громко, что ее не могли не слышать водители и стрелки. И, когда первые бойцы с охапками соломы подкрались к броневикам, зажгли пучки, нервы белых не выдержали Они сдались.
— То-то, — говорил им Иван Антонович, довольный своей придумкой. — Неужели мы похожи на скаженных, чтобы такие золотые машины жечь. Они еще послужат мировой пролетарской революции Скоро из штаба фронта приехали три механика. На шесть броневиков этого было явно недостаточно. Из пленных доукомплектовывать экипажи Дундичу не хотелось. Он охотнее пустил бы в расход всю эту контру, чем приглашать перейти на сторону Красной Армии. Но другого выхода не было. Тем более что приказом командарма, врученным Дундичу одним из прибывших, коротко и ясно предписывалось ему лично принять на себя командование бронедивизионом. Очевидно, кто-то в штабе сказал, что Дундич бывший механик.
Ехать в штаб, спорить, доказывать, что, кроме трехдюймовок и пулеметов, он никогда ничего из военной техники не ремонтировал, а механиком был всего несколько месяцев на табачной фабрике в Белграде, где машины по производству папирос мало похожи на боевые автомобили, — обо всем этом ему не хотелось говорить сейчас, когда он только что принял вновь под свое начало эскадрон, успел уже побывать в тылу белых, наделать паники в хуторе Попове, выхватив из штаба полковника.
Дундич понимал: сейчас ему вовсе не резон ссориться со штабным начальством. Уж если Семен Михайлович Буденный не сумел отстоять его, значит, так на роду написано. Единственное, на что мог надеяться Иван Антонович, — это скорая смена. Разберутся в штабе, прикинул он, подыщут настоящего механика и пришлют на дивизион, а его снова бросят в седло. Нет, что бы там ни говорили эти парни в кожаных тужурках и фуражках с квадратными очками на околыше, живой конь лучше. Он не подведет, а эти стоят как музейные рыцари: с виду грозные, но абсолютно безопасные. Без бензина на них не то что далеко — близко не уедешь.
Поручил он своим механикам побеседовать с пленными, прощупать их, что они за народ. Комэск не допускал мысли, чтоб все они были идейной контрой. А сам — на коня и в штаб.
Не стал лишний раз на глаза командарму попадаться, а прямо к начальнику тыла.
Тот сидел над стопкой бумаг. По напряженно наморщенному высокому лбу было видно, с каким трудом дается ему выкраивание боеприпасов, продовольствия, фуража. Услышав звон шпор, приподнял голову от стола. На худом бледном лице ничего, кроме досады. «Еще один проситель», — без труда прочитал Дундич в глазах начальника тыла и не стал его разочаровывать.
