Николай Богданов - Партия свободных ребят
За обедом сажает поближе, за общий стол. Лучшие куски наравне с двояшками теперь и Гараське даст.
И, растянув в улыбку губы, говаривает жене: «Подбавь-ка на Гараськину долю щец понаварней!» Или: «Подлей-ка Гараське в кашу молочка топленого».
А однажды, когда Гараська чистил жеребенка со звездочкой на лбу, вдруг такое сказанул, что у Гараськи под сердцем засосало:
— А что, вот вырастет Звездочка, отдам я ее тебе за труды… Не все тебе, парень, в батраках ходить, будешь сам хозяином!
Не поверил Гараська своим ушам, взглянул в глаза хозяину и видит в них какое-то лукавство. Играют в карих Никишкиных глазах волчьи огоньки.
— Ну что, не веришь, думаешь, я плутатор какой?
Я за твою верную службу могу и наградить. Я в своем хозяйстве царь захочу одарить конем и одарю!
Молчит Гараська, сдерживает громкое биение сердца, ждет, чего скажет кулак дальше. А он ничего больше не говорит. Треплет по холке жеребка, хвалит его красоту, резвость. Разжигает у батрачонка аппетит.
Тайная стража
А весна все ближе. Сверкает март — аж глазам больно.
Капели с крыш с рассвета до темна поют. И слышно, как ручьи роют сугробы и ночью. И вот уже взгорбился лед на реке. Засинели в лугах озера талой воды. В одно веселое воскресенье деревенские бабушки напекли ребятам жаворонков с глазами из брусники. И ребята не стали их есть, а только попробовали и, надкусил, выставили и а коньках крыш, на скворечницах.
И, словно на приманку, прилетели вдруг настоящие жаворонки.
Ребята их услыхали сразу. Жаворонки не таятся — как только появились, сразу подымаются вверх над проталинками и звенят-звенят, словно принесли с собой колокольчики весну-красну будить.
Красна будет эта весна для бедноты Метелкина. Спаялись люди вокруг Ивана Кочеткова и его стального коня.
Уговорились артелью сеяться, артелью хлеб убирать и весь урожай делить по справедливости. Никто чтобы обиженным не был. Радостно: кончается кулацкая кабала той весной.
Радовались и мальчишки в красных галстуках. Всем не терпелось поскорей увидеть, как выйдет стальной конь на поле, как вспашет первую борозду. Широкая это будет борозда — в ширину четырехлемешного плуга. Так в Метелкине еще не пахали.
И радостно и неспокойно как-то бедноте. К пожарному сараю, где ночует трактор, стали снаряжать на дежурство не всех мужиков, а самых надежных. Мало ли что…
Прежде чем спать пойти, Иван Кочетков сам дежурных поверяет. Придет, осмотрит пожарный сарай. Если охапки сена, брошенные дежурным лошадям на ночь, слишком близко к сараю брошены — отодвинет. Курящим сторожам велит дымить подальше от сарая, над бочонком с водой.
Но пионерам и этого мало — решили учредить свою тайную стражу. А мужикам и невдомек, почему это с ними увязываются ночевать мальчишки.
Однажды прибегает в школу Гараська и весь дрожит.
И прямо к учительнице — забыл, что звать ее надо либо Анна Ивановна, либо товарищ Аня, — прильнул к ней и шепчет:
— Тетенька Анна, беда!
— Что с тобой, Герасим, откуда беда, какая?
И тут прошептал ей Гараська на ухо такое! Анна Ивановна сразу собрала совет отряда и, взяв со всех слово молчать и хранить все в тайне, сказала:
— Ребята, нам надо усилить бдительность. Кулаки подговаривали Герасима поджечь пожарный сарай.
— Коня мне за это обещали… «А тебе, — говорят, — проще простого, ваши мальчишки там с дежурными все время вертятся, на тебя никто и внимания не обратит. Не подумает. Тем более, — говорят, — ты в красном галстуке.
Вот, — говорят, — и пойдет тебе пионерство на пользу — коня получишь!»
Говорит это Гараська, а у самого губы трясутся.
— Ну, а ты что же, в глаза им плюнул? — так и вскочил горячий Сережка.
— Нет…
— Эх ты, рохля!
— Постой, Сережа, так нельзя ему было, ему надо быть хитрей, он в кулацком окружении, — остановила вожатая.
— Я сказал только одно — боюся… Ну и заплакал еще.
— И правильно, чтоб отвязались, гады, — сказал Степан.
— Ага, это лучше. Чтобы подумали, что ты просто глупый, трусливый, для них безопасный! — догадался скорый в мыслях Сережка.
— Они этого дела не оставят, уж если задумали. Надо за ними следить зорче, — пробасил Иван.
И поручено было Гараське притворяться трусливым и глупым и следить, что затевают кулаки против стального коня.
Ивану Кочеткову об этом случае не докладывали, но почему-то он стал ночевать в пожарном сарае, устроив себе постель рядом с трактором.
Паруса над половодьем
Вот и грянул разлив. Цна и Мокша в нижнем течении вскрываются с громом, с треском. Текут они с юга на север. Их талые воды с верховьев, где весна наступает раньше и солнышко пригревает горячей, набегают буйно, радостно и взламывают лед в какую-нибудь одну ночь.
Вчера еще по горбатому льду можно было перебегать с берега на берег, перескакивая через закраины. А в ночь вдруг как подует теплый сырой ветер, на реке раздадутся пушечные удары, звон, скрежет, произойдет какая-то сказочная битва, и расколется ледяной панцирь. Река выльется из берегов и пойдет затоплять луга, леса, выгонять из нор лис, пугать зайцев, загонять на острова злых волков.
И тут начинается для метелкинских ребят удалое веселье.
Ну как не прокатиться на льдине! Ну как не погнаться на лодке за лисой, сидящей на унесенном водой дереве!
Ну как не заплыть в лес и не помочь по древнему обычаю деда Мазая зайчишкам, застигнутым половодьем!
Еще накануне по селу веет чудесным, бодрящим запахом смолы, которую варят на кострах, чтобы осмолить проконопаченные лодки.
Здесь и маленькие — рыбацкие, и большие — базарные ладьи, и громадный дощаник для перевозки людей и лошадей вместе с телегами на ту сторону разлива, размахнувшегося здесь километров на пятнадцать.
В эту весну раньше других принялись уделывать свои базарные ладьи кулаки Салины, Алдохины и другие богатеи. Им есть что на базар везти. Нарочно до весны свой товар берегут, чтобы продать подороже.
Пока бабы ставили заплаты на домотканые холщовые паруса, а старики конопатили и смолили лодки, кулацкие сынки вместе с батраками выкатывали к берегу бочонки с солеными огурцами, которые хранились подо льдом пруда, бочки с рубленой капустой. Корыта с посоленными в них свиными окороками. И все это с песнями, с шутками, с каким-то вызовом, словно желая похвалиться перед бедняками тем, что не с пустыми руками поедут они на базар.
— Здорово нынче спекульнем, — подмигивая Ивану, говорил Силантий Алдохин, — по твоей милости. Прежде бы овес, пшеницу соседям на семена взаймы дал, а теперь вот на базаре продам!
Он злился, что Кочетков достал семена для бедноты в совхозе. Там взаймы «так на так» дали — сколько возьмешь, столько и отдашь. Государство не наживается. А кулакам надо было отдавать за мешок семян два мешка из нового урожая.
Силантий только виду не подает, что злится. Зубоскальством старается досаду скрыть.
— Ух, весна ныне ранняя, грязюгу такую развезло, что на базар, кроме нас, никто ничего и не подвезет. Мы будем на базаре цари. Приплывем в лодках, под парусами, как варяги. И будем ценой владеть!
— Ворюги вы, а не варяги!
Кулаки только похохатывают.
— Чего-то они сегодня уж очень откровенно на базар собираются? удивился дед Кирьян. — И все дочиста, всем гамузом, будто нарочно сговорились!
— А пусть плывут с попутным ветром, без них в селе воздух чище, попыхивая трубкой, отвечал Иван Кочетков, а сам тоже задумывался.
Собирались базарничать и Салины.
— И тебя возьмем, доставим удовольствие. — Никифор похлопывал Гараську по плечу тяжелой рукой. — Собирайся, точи зубы орехи грызть, востри язык на конфеты!
Словно и забыл, что отказался батрачонок погубить коня стального ради коня живого.
И не напоминает, не корит за робость.
Удивительно это Гараське и страшно. Уж очень опасны улыбки кулака. На губах-то ласка, да в глазах опаска…
Так и ходят в зрачках волчьи огоньки.
Но его дело батрацкое, подневольное. Сказано — собирайся на базар, надо собираться. Пиджачок на подкладке из пакли Гараська почистил, сапоги, от покойного отца оставшиеся, дегтем смазал.
— Молодец, — хвалит его кулак, — не босиком же по базару гулять… Обязательно надевай сапоги, да наверни поболе портянок, чтобы с ног не свалились!
Вместе со всеми таскал Гараська свиные окорока, катал бочонки с огурцами, отвозил на подводе мешки овса и пшеницы.
И вот настал час отправки. Ветер немного переменился и стал почти попутным. С «Дубинушкой», весело столкнули на воду длинные черные лодки, выдолбленные из громадных ветел. Подняли холщовые паруса, разукрашенные заплатами. Захлопали они, ловя ветер, а поймав, надулись важно и потянули длинные лодки на стрежень, резать носами пенные барашки.
