Любовь Руднева - Голос из глубин
Судно шло по направлению к Святой Елене, и вскоре в бинокль Андрей смог различить контур острова.
Он сказал Ветлину:
— Есть свой смысл в том, что последнее пристанище Наполеона — умолкший вулкан, ну, верхушка подводного вулкана, скажем поточнее. Самый пик его срезан выветриванием горных пород. Потому склоны круты и обрывисты, смотрите, как отчетливо видно издали, на подходе. Да, вулкан с вулканом состукались тогда.
Ветлин отдавал команды, а потом, рассматривая в бинокль Святую Елену, ответил:
— Как же изрезаны склоны глубокими ущельями. Я уже раньше говорил вам, из-за постоянного волнения и мелководья, у берега наше судно подойти к берегу острова не сможет. А вон, видите, — он указал рукой вправо, — это ущелье развернуто к океану, там и образовалась удобная бухта, к ее причалу мы сумеем подойти на шлюпке.
Теперь Андрей в бинокль внимательно рассматривал небольшой городок.
— Забавно, — проговорил Ветлин, — как меняются масштабы с Гулливерова Нью-Йорка или там Рио-де-Жанейро к крохотной, лилипутской, а тоже ведь столице пусть и малого острова. Но какого! А звучит столичное имечко гордо-прегордо и украшает карту Южной Атлантики — Джеймстаун.
Конечно ж, думалось вновь и вновь, как врезана в этот вулканический остров судьба личности трагической, мало того — породившей или развязавшей трагедию миллионов своих современников.
И сколько ж более чем за полтораста лет прохлынуло меж ними людских судеб… А к той поре не переставали по разным поводам возвращаться правители, ученые и просто пытливые люди.
Теперь Андрей и Ветлин смотрели на старинную крепость Джеймстауна, выплывавшего из океанских вод. Построили его вездесущие предприниматели Вест-Индской компании. Ветлин радовался предстоящей прогулке по суше, по уютному городку. Он обернулся к Андрею и, еще не веря себе, полуспрашивал-полуутверждал:
— Неужели пойдем в странноватые такие гости?! А перед тем рассмотрим вблизи, что за дома построили здесь еще в семнадцатом — восемнадцатом веках. Глядите, отсюда видна и другая небольшая крепость, ну скорее усадьба, я узнавал — это уж точно восемнадцатый век. Там и оказалось последнее пристанище Наполеона, в Лонгвуде.
Андрей почти деловито ответил, как бы устыдясь волнения, которое нахлынуло на него:
— Сорок миллионов лет острову! Явимся непрошеные с рюкзаками и геологическими молоточками к Наполеону и, конечно, будем брать образцы с разных террас, базальты со Святой Елены. Весь материал этот сгодится в сопоставлении с образцами, которые получим при исследовании подводных хребтов. Камни красноречивы.
Но хорошо б найти на месте знатока реликтовых растений, поднабраться ума. Тут и чудеса есть — древовидные маргаритки с прозаическим именем капустных деревьев. Вездесущий обыватель, кабы застал нас здесь врасплох, уж обязательно обвинил: почему-отчего такие-сякие нетерпеливо ожидают встречи с каким-то малым островом! Подумаешь, мол, предания, история, образы и все такое прочее… И хоть полторы тысячи миль отделяют нас от Южной Африки, но именно она тут в соседстве. И у острова свои постоянные отношения с сильнейшими пассатами — самыми невероятными превращениями в атмосфере и океане. А еще день-другой, и мы окажемся у подводного хребта, главного «сюжета» нашего рейса.
— Что ж, дорогой Андрей Дмитриевич, повезло и вам, и мне.
Ветлин, не одергивая себя, продолжал размышлять вслух о Бонапарте, только чуть лукаво улыбаясь:
— Еще какой-то часик, и мы пойдем на шлюпке к Святой Елене, ошвартуемся там же, где он. Что океану наши с вами даты, у Атлантического счет иной, для него времечко с 1815 года по наш убывающий двадцатый век вовсе не столь объемно. Как и того, насильно сюда доставленного, нас тоже ждет сильное океаническое волнение при подходе к острову, но мы-то сами себе хозяева!
9
Меж тем на судне все пришло в движение, громко переговаривались ученые и матросы, обменивались впечатлениями.
Каждому не терпелось как можно подробнее рассмотреть наплывающий из океана остров. Иные наверняка прикидывали, как потом и не раз будут по памяти, по слайдам восстанавливать каждую деталь захода.
Когда Шерохов вместе с капитаном и своими спутниками вышагнули наконец с бота на причал, оглядели вблизи голые скалы, старинную пушку, нацеленную на океан, мелькнуло у Андрея: «На изгнанника, верно, сразу надавила громада обнаженного камня».
И еще думал Шерохов о том, как торопится воображение наново прокручивать давние трагические истории, едва сам ты ступаешь на ту землю, где они происходили. Тем обостреннее такое развертывается, чем реже места эти посещают. И пока поднимались не спеша по дороге вверх, разглядывая гиганты кактусы и кактусы-кустарники с привычной симпатией к их колючкам. Но опять пробежало знобким дуновением: тому, изгнаннику, сперва виделся лишь голый камень то с желтым, то с фиолетовым отливом, потом растения с колющей кожицей.
— Я вот люблю кактусы, а на многих они нагоняют тоску причудливыми толстыми листьями, кусачими на ощупь, — как эхо, но, видимо, следуя течению своих мыслей, произнес Ветлин. — Вглядывался еще перед рейсом в старинные гравюры, не знаю, как сейчас на самом острове, но издали точно передан его абрис, и не то что топография важна, а дух отторжения от далекого материка.
— Какие тут жесткие травы, — Андрей на ходу провел по ним рукой, как по встрепанным волосам малыша-туземца.
— И жесткие травы наверняка теснили Наполеона, потому он так много сил тратил, разбивая вокруг своего жилья сад. Может, хотел, чтобы цветы, запахи спасали. А микроклимат в Лонгвуде поганейший.
Вошли в уютный городок, современные постройки не мешали рассмотреть физиономию домов семнадцатого или восемнадцатого века. Среди вывесок привлекала внимание огромная фирмы Соломон, той самой, что вслед за бывшим императором обосновалась тут в качестве поставщика. Окружали строения привычные ивы с недвусмысленно грустновато свисающими прядями, по-своему не менее женственные, чем березки. Тут росли и родственники Шата, дубы с фигурными листьями, и жители тропиков баньяны.
Все выглядело умытым, обновленным, дома и газоны на немногочисленных улицах города. Редкие прохожие не без сдержанного любопытства, как бы мимоходом, поглядывали на пришельцев, уж конечно весть о советском судне распространилась быстро, но даже маленькая девочка — она шла им навстречу, — решилась разглядеть их как следует только после того, как они прошли мимо. Она высвободила руку из материнской, остановилась, рассматривая северян из дальней страны. Когда же заметила, что двое, Шерохов и капитан, тоже обернулись и даже ласково поздоровались с нею по-английски, смущенно заулыбалась, уставясь на свои красные туфельки.
— Странно, — сказал Андрей, — может, зовут ее Жозефина, как любимую жену Бонапарта, или она Елена и тут родилась. Здесь, где стерегли его долгих шесть лет три тысячи солдат и офицеров — британское воинство. И ходит она гулять вон туда, — Шерохов махнул рукой в направлении крепости.
— Зелень там вроде бы темнее, и волнами сюда, как пряди водопада, эвкалиптовый настрой. — Ветлин жадно втянул в себя воздух. — Влаги на плато больше…
У ворот нижней крепости, как окрестили ее Шерохов и Ветлин, встретил их молодой чиновник, смахивавший на спортсмена. Англичанин приветливо поклонился и пояснил, что здесь канцелярия губернатора, но тот поручил ему встретить гостей и проводить в резиденцию. Они и направились туда. Поместье находилось над Джеймстауном, по дороге в Лонгвуд, там и было первое пристанище изгнанника.
Они прошли через холл, украшенный батальными картинами во славу английского флота, и уже на пороге просторного кабинета их поджидал пожилой, подтянутый джентльмен. Губернатор откровенно признался: приезд гостей всегда оживляет несколько монотонную островную жизнь.
— Тем более мне не надо будет отвечать на тысячу вопросов о Наполеоне, о его ста днях последнего царствования и шести годах пребывания здесь. Об этом вам со всеми подробностями с превеликим удовольствием расскажет французский консул, он автор, кажется, шести книг о Бонапарте и всех перипетий его пребывания тут. Лонгвуд волей королевы Виктории, уступившей его отечеству Наполеона, уже столетие территория Франции. Я же — англичанин и по-прежнему с ним не примирился. А вот у вас жил я больше ста дней и меньше шести лет, догадайтесь, в качестве кого?
— Конечно же дипломата! — воскликнул Ветлин.
Губернатор удовлетворенно закивал головой. Он несколько раз вставлял в свою добротную английскую речь русские словечки и сразу же предложил «тшай».
Пили чай, узнавали от гостеприимного хозяина подробности о Москве «времени моего воцарения в ней», острил он, потом долго рылись с наслаждением, с его разрешения, в шкафах, где стояли английские фолианты семнадцатого, восемнадцатого веков.
