Владилен Леонтьев - Антымавле — торговый человек
Смотрит Антымавле на веселого мальчишку, и грустно становится: свой бы уже, наверно, таким был.
Имлинэ будто виноватой себя считает, когда видит Антымавле с мальчиком.
Были дни — лед расходился и льдина, как остров, плавала в море, но потом лед опять окружал льдину. А однажды вдалеке, там, где прячется на ночь солнце, показались синеватые сопки, а чуть правее — Одинокая скала.
— Умкилир — Медвежий остров, — определил Тымнеквын. — Отсюда умки по всему морю расходятся.
Высоко в небе висит солнце, греет, будто хочет растопить льды. Хорошо! Редко бывает такое тепло в конце лета. Небо чистое, и только с одной стороны, где родной берег, тянутся сплошной стеной облака.
Моржи стали встречаться чаще. Чем ближе к острову, тем их больше. Но может случиться, что течение изменится и льдину раньше отнесет в другую сторону. Упускать удобного случая нельзя, и люди начали охоту.
Спустили на воду байдару, бесшумно подходят к большой льдине. На краю — стадо моржей.
— Можно винчестером, — прошептал Тымнеквын. — Пусть убьем, сколько успеем.
Подошла байдара к льдине, соскочили Антымавле с Эвычем на лед и тихо, скрываясь за ропаками, стали подкрадываться к моржам.
Моржи, спят крепко, во сне тыкают друг друга клыками. В стаде и старики и молодняк — выбор большой, но одни самцы. Самки с детенышами отдельно где-то плавают. С краю лежит здоровый старый шишкарь. Он один старается бодрствовать, изредка подымет голову с огромными клычищами, пошевелит усами, фыркнет и снова уткнется клыками в лед. Разносится над водой сладкое посвистывание, фырканье…
Подкрались охотники, но вдруг моржи зашевелились, раздалось рыканье. Отпрянули охотники, притаились в торосах.
— Другой плывет, — догадался Эвыч и показал рукой. На льдине появился новый гость — молодой морж-двухлетка. Поднял старый самец голову, приветствовал пришельца ласковым ударом в спину. Гость стал потихоньку пробираться в общую кучу. Светло-коричневая масса зашевелилась, но постепенно моржи успокоились.
Раздались выстрелы, громкое эхо покатилось над морем. В стаде поднялась суматоха. Моржи задрали тупые морды кверху, стараясь рассмотреть виновников шума, затем один, за другим метнулись к воде. Один лишь, шишкарь, подняв голову, с любопытством смотрел на людей, выбежавших из-за торосов.
— Ты, как льдина стоящая, пошел в воду! Ху-ху! — кричал, как на собаку, Антымавле, стараясь согнать шишкаря.
Долго еще вокруг кипела вода. Моржи яростно обламывали, кромку льдины, наполняли воздух неистовым ревом. Особенно бесновался пришелец. Он постоянно возвращался назад, цеплялся клычками за край льдины, фыркал и ревел. Можно было бы убить его выстрелом тут же и загарпунить, но разве возьмет столько мяса байдара. Пусть живет.
— Смотри, как большой сердится, — шутил Антымавле и осторожно прикладом винчестера сталкивал его в воду.
Маленькие клычки не выдерживали, пришелец скатывался с льдины. В конце концов моржи исчезли, и охотники, взобравшись на высокий ропак, дали знать, что все кончено.
Работы хватало всем. Мужчины в дождевиках — укенчи, с засученными выше локтей рукавами свежевали туши, женщины возились с потрохами. Много возни было с кишками — большой ценностью в чукотском хозяйстве. Найдя конец, женщины ловко перебирали кишки в руках и выжимали на лед их содержимое. Затем складывали в три полосы и сплетали, как женские косы.
Не сидели без дела и ребятишки. Маленький Эвыч, правда, больше занимался лакомствами: то черпал ладошкой свежую, еще горячую моржовую кровь, то просил срезать с позвонков и ребер хрящи и с наслаждением грыз их, то тщательно жевал болонь сердца.
Лед кругом был запятнан кровью, валялись розоватые кости, лежали в сторонке головы пяти моржей, а рядом — свежие куски копальгина, скатанные шкуры.
К вечеру следующего дня не стало видно острова, зато четко вырисовывался берег. Погода изменилась. Правда, на море по-прежнему было тихо, но вдалеке виднелись кучи облаков. И когда повисли клочки туч над береговыми вершинами, Тымнеквын уведомил людей, что скоро подует северяк, а течение уже сейчас помогает им вернуться домой, несет льдину куда нужно.
Только вчера льдина была напротив Рыркайпия, а сегодня ее уже проносило у мыса Онман. Когда она поравнялась с большой горловиной Кувлючинской губы и лед снова стал отходить в море, люди спустили байдару и на веслах пошли вдоль берега к Инрылину. Ветер и течение помогали им. А потом северяк стал свежеть, и Тымнеквын предложил поставить парус.
Бежит байдара по воде, огибает льдины, журчит вода у бортов. Режет нос волну, взлетают брызги, летят в байдару. Хоть волна и мелкая, но беспокоит Тымнеквына: капля по капле — и наберется вода. Байдара перегружена, всего на ладонь борта над водой возвышаются.
— Кишки! — приказал Тымнеквын.
Зашевелились люди, вытащили связки сырых кишок. Распустил их Антымавле, связал несколько полос посредине ремнем и к носу прикрепил, а кишки по воде вдоль бортов спустил. Тянутся они у бортов, сбивают брызги, ни одной капли в байдару не попадает. Успокоился старик.
Ветер крепчает, быстрее идет байдара, все ближе к Инрылину подходит. Прошли Гуйгун, осталось за последний мысок завернуть. А волны все сильнее и сильнее. Будь байдара порожней — не страшно это, а сейчас худо. Стали волны сзади накатывать. Отчерпывают воду женщины, поглядывают с тревогой на берег. Виднеется уже яранга Рыно, показываются из-за мыска другие. Направил Тымнеквын байдару к берегу. А море словно отомстить решило людям: все яростнее в корму хлещет, все больше воды бросает.
Еще издалека заметил Ринтылин байдару, пожелал удачно пристать к берегу, а потом побежал к стойбищу.
— Идут, идут! Полные! — закричал он.
Всполошились все, кто оставался дома, бегут встречать удачников.
Врезалась байдара в берег, нос приподнялся, корма ниже опустилась. Заливают волны байдару. Соскочили люди на берег, торопятся, сгружают. Появился и Рэнто. Видно, вернулся из тундры. Вместе с Рыно людям помогает.
— Беда! Скорее! — кричит Тымнеквын, а сам не сходит с кормы. Гребет веслом, чтоб не развернуло байдару.
Но не успевают люди, на глазах погружается байдара в воду. Схватил Рэнто два надутых пыгпыга, связал их ремнем, вскочил в байдару, к корме бросился.
— Что делаешь, сумасшедший, — вырвалось у Ринтылина. Не слышит Рэнто, оттолкнул Тымнеквына, будто на корме перышко было. Засучил рукава, свесился с кормы и стал вжимать в воду пыгпыги.
Большую силу надо иметь, чтобы погрузить надутый пыгпыг. Хорошо бы один, а то два толкает в воду Рэнто. Один пыгпыг большого моржа на воде удерживает, два пыгпыга — детеныша кита. Посинело лицо Рэнто, выпрямились ноги, уперлись в заднюю банку сиденья, вздулись жилы на руках. Жмет Рэнто в воду пыгпыги, старается под киль связанными концами подвести. Поняли люди, замерли, переживают. Приседают, тужатся, будто вместе с Рэнто погружают пыгпыги.
— То-ооо-ок! То-ооо!.. Еще! — кряхтят старики.
Антымавле бросился на помощь Рэнто, но тот глянул на него, словно разъяренный умка, один остался.
Собрал Рэнто все силы, подвел пыгпыги под киль. Тяжело дыша, стал на корме. Еще бы! Почти китенка целого удержал на воде. Перешагнул по байдаре не спеша. А чтобы показать, что не устал, прихватил одной рукой кусок копальгина и швырнул его на берег. Самодовольно посмотрел на Антымавле, будто, кроме него, и не было никого на берегу.
Поднялась на воде байдара, и волны ей не страшны.
Добычу между всеми поровну разделили. Дали и Рыно и Рэнто, хотя они и не были в плавании. Все равно они члены байдарной артели. Не обидели и Ринтылина. Он еще при подходе объявил, что все время с плохими келет боролся, уводил их в сторону, удачи просил у Кереткуна. Ринтылин считал свою долю законной, да и никто в этом не сомневался. Хозяин байдары он.
Идут вести из стойбища Инрылин, идут вести в стойбище Инрылин
Пыныль — весть — не вызывают как хорошего духа для беседы и откровений. Она сама какими-то неизвестными путями вселяется в людей и тревожит умы.
Вести облетают тундру, словно у них есть крылья и быстрые ноги, не знающие преград и бездорожья.
Пыныль может быть маленькой, как только что родившийся мышонок. Взбудоражит людей на день-два и юркнет в норку, забудется. Может быть очень большой, как умка, и тогда годами держится в стойбищах, забываясь на некоторое время и снова возвращаясь.
Пыныль бывает хорошей и худой. Хорошая пыныль радует человека. А худая пыныль вселяет страх и тревогу, сжигает, как пламя горящей тундры, все, что осталось от хорошей пыныль.
Есть открытые и тайные пыныль. Открытая пыныль — родня хорошей, тайная — с злыми духами дружбу водит, передается из уст в уста шепотом. Ее не положено знать всем людям, но какой бы тайной ни обладала она, ее все равно знают все.
