Григорий Володин - Синий луч
— Взяли, — растерянно ответил тот.
— А спички в непромокаемой обертке?
— Не-ет, — заморгал глазами Коля.
— Насидитесь без огня! Без огня ничего не сварите, придется рыбу сырую есть. Вот что мы сделаем, — Горчаков шагнул к подросткам. — Я ничего не скажу родным, а вы… берете меня с собой. Договорились?
— Родные знают, — улыбнулся Коля. — Да только Сашина мать…
— Коля! — остановил его Саша.
— Не пускает? — договорил за Колю Горчаков и, увидев, что тот утвердительно наклонил вихрастую голову, быстро добавил: — Известное дело! Ай, как скоро забывается, что сам убегал когда-то из дому! Искал — а может, за той горой богатство, легкая жизнь! — Горчаков сокрушенно покачал головой. — На все бы решился, а вот уговаривать Сашину маму, чтобы она вас отпустила, не буду.
— Почему? — чистосердечно удивился Коля.
— Эх ты, малыш, — усмехнулся Горчаков и, видя, что Коля обиженно нахмурился, поправился: — Да не умом и ростом, а сердцем ты малыш, Коля. Смотри, вон Саша понимает. Почему? Одна она останется, Саша ей сейчас дороже всех на свете. Ни за что она не отпустит его! А вдруг что случится! Ураган, молния — простудиться можно…
— Да нам совсем недалеко! — воскликнул Коля. — Если хорошенько попросить тетю Галю — отпустит.
— Как ты думаешь, Саша? — повернулся к нему Горчаков.
— Я еще поговорю с мамой.
— Ты уже разговаривал? — удивился Горчаков.
— Да, поэтому и сидим здесь, — махнул рукой Коля. — Готовились всю зиму, а теперь все может сорваться.
— Как же вам помочь? — Горчаков облокотился на верстак, нетерпеливо забарабанил пальцами по выструганной жерди. — Ничего сразу не придумаешь. Давайте лучше с парусом покончим, а потом будем решать дальше. — Он сволок в сторону палатку, расстелил посредине сарая две простыни — одну к другой. Опустившись на колени, черным карандашом наметил косой срез. — Так. Это мы отрежем и пришьем туда, чтобы парус больше был. А это надо вырезать для красоты. Покрой наш будет, как у каспийских рыбаков.
— Дядя Георгий, давайте все трое… тайком? А? — Коля присел рядом.
— Трое? Тайком? — Горчаков помолчал, будто обдумывая, и рассмеялся: — Вам-то, пожалуй, ничего не будет, а мне каково? Нет, Коля, не могу! — И снова принялся вычерчивать парус. На полу из простынь вырисовывался острый, как крыло чайки, парус. Он казался стремительным. — А где же нам взять ножницы и нитки? — Горчаков вопросительно поднял глаза на Сашу.
— Я принесу, — Саша еще раз взглянул на чертеж паруса, и в его воображении встала будущая запись в путевом журнале: «Идем под парусом. Ветер восточный, пять баллов». Он, довольный, улыбнулся. — Я быстро — одна нога здесь, другая там! — и выбежал.
Горчаков, продолжая возиться с парусом, как бы мимоходом спросил:
— Надолго едете?
— Как получится, — серьезно ответил Коля. — Дело покажет.
— Интересно, — повернулся к нему Горчаков, — открывать новые земли, что ли?
— Нет, — усмехнулся Коля. — Понимаете, какое дело… Сашин отец до войны еще как-то плыл по Донцу, и вот с ним случилось… — Услышав шаги Саши, Коля замолчал.
— Готово! — поднялся Горчаков. — Теперь осталось сшить, и можно отправляться!
…Поздней ночью, когда, наконец, подул легкий ветерок, Горчаков подал команду:
— Парус поднять!
Коля, волнуясь и спеша, потянул за веревку, и над его головой взвился парус.
— Смотри, Саша, — и Горчаков стал показывать, как управлять лодкой.
Галина Аркадьевна, оставшись на берегу, с грустью глядела на убегающую от нее белокрылую лодку.
«Вот она, сильная мужская рука, и оторвала от меня Сашу, — подумала она. — А мне хотелось, чтобы он всю жизнь был со мной».
Глава девятая
Жаркий полдень. Раскаленный белый песок жжет босые ноги. Сгибаясь, тянут лямку Саша и Коля. На лодке за рулем Горчаков.
— Эй, ребята, давайте меняться! — весело закричал он. — Уже моя очередь!
— Он думает — мы не осилим, — устало вздыхая, сказал Саша. — Я не брошу, пока не дотяну до той косы. А ты?
— Я тоже! — ответил Коля. — Кричи ему, что мы не хотим.
Саша обернулся, закричал:
— Мы до той косы! — и показал вперед.
— Я не согласен, — прогудел в ответ Горчаков.
— Пошли! — Саша, тяжело шагая, поправил лямку — веревка резала плечо. Когда Коля влег в лямку, сразу стало легче. — А вдвоем тянуть — совсем другое дело, — улыбнулся Саша.
— Дня через два доберемся? — Коля повернул голову, стараясь заглянуть в лицо другу.
— Здесь течение сильное, перекаты частые — задержат.
— Но уж вниз мы покатим! А здорово дядя Георгий все умеет. И обед приготовит, и палатку поставит… А из ружья стреляет, как снайпер! Вот бы нам так!
— Будем тренироваться — сумеем. Он сколько прожил. Где только не побывал!
Обливаясь потом, ребята тянули лодку. Горчаков, полулежа на корме, нежился в лучах яркого солнца. На душе у него было спокойно и радостно. Он напал на верный след. Хотя еще и не ясно, что надо предпринять в дальнейшем, но все шло хорошо. Галина Аркадьевна, взяв слово с Горчакова, что он не проговорится ребятам, рассказала о цели их путешествия. А потом уговорила упиравшегося Сашу ехать только вместе с Георгием Игнатьевичем На вчерашней ночевке Горчаков подслушал разговор ребят (они еще таились от него), что «санит» они возможно найдут в вещах Тропинина. Им хотелось получить синий луч. Поверили и они… Ну, теперь не так просто получить луч, формула-то исправлена…
Горчаков весело рассмеялся.
— Эй, бурлаки! — закричал он. — Шабаш вашему пути! — и резко повернул руль. Лодка ткнулась в берег. — Садись!
Горчаков надел через плечо петлю лямки, пошел по берегу, обдумывая, что предпримет дальше. Необходимо добиться, чтобы они ничего не таили. А то, чего доброго, утаят и «санит», если найдут его в лодке, когда-то оставленной Тропининым. «Санит»… Хотя бы десяток граммов! Тогда старость обеспечена. Горчаков, сжав кулаки, быстрее зашагал по песку…
* * *
С высокой меловой горы, у подножья которой расположился лагерь, открывался вид на реку. Здесь Донец, наткнувшись на насыпь, под прямым углом поворачивал к востоку и там, за мощным обгорелым дубом, промыв себе новое русло, недолго пробирался лесом и вновь выбегал к меловым кручам. На правом берегу реки по вершинам гор бесконечной змеей извивались окопы, к ним вели то полукольцами, то изгибаясь спиралями ходы сообщений от далеких блиндажей и укрытий. Здесь, зарывшись в меловые горы, фашисты хищными глазами рассматривали необозримые дали Левобережья.
За рекой, по самому обрыву берега, стояли русские, и даже котелок воды из Северного Донца фашистам стоил жизни. Белые россыпи берегов были устланы трупами в серо-зеленых мундирах…
Прошло несколько лет. Остались в меловых горах окопы, валяются в ходах сообщения простреленные немецкие каски, заржавевшие тесаки, разнесенные в щепы приклады. Обладатели их разгромлены.
А просторные дали остались. Зарубцевались бугристыми наростами раны на деревьях, зазеленели вершины на высоких дубах, из пеньков потянулись молодые сильные ветви, выросли буйные травы на Левобережье, закрывая бывшую линию обороны.
Саша и Коля с волнением и гордостью рассматривали рубеж, где стояли советские бойцы, и с презрением отшвыривали с дороги заржавевшие каски фашистов.
Горчаков, не интересуясь, почему именно здесь остановились, со злой тоской взял ружье и, переправившись на левый берег, направился к лесу. Выстрелил в воздух. Слабый выстрел в лесу показался ребятам далеким-далеким. Горчаков, прячась в мелколесье, подполз к самому берегу и стал наблюдать за тем, что делали на берегу подростки.
Саша и Коля с киркой и лопатой приблизились к насыпи, долго осматривали ее подножье, потом перешли к обрывистому берегу. Посоветовавшись о чем-то, они приступили к работе. Подростки рыли две узкие траншеи параллельно бывшему руслу Донца.
«Соображают, замухрышки! — удивился Горчаков. — Ишь, рассчитали, что лодка могла стоять носом к берегу — такими траншеями они быстро наткнутся на нее… А впрочем, сегодня они ее не найдут, а там посмотрим».
Горчаков отполз в густые кусты, поднялся и направился в глубь леса. Он не обращал внимания на солнечные полянки, на взлетающих из-под ног зябликов, чижей, не слышал ласкового воркования горлинки, его не трогал плач желтой солнечной иволги. Вдруг он остановился.
Высоко приподнявшись, зажав в пасти неоперившегося птенца иволги, на него смотрела большая змея. Горчаков отступил немного назад и с любопытством стал следить за ней. Змея пристально глядела на него, и он еще отступил, чтобы не испугать ее. Успокоившись, она опустилась и поползла своей прежней дорогой. Горчаков наблюдал, как в траве извивалось сильное тело пресмыкающегося. По сторонам плоской змеиной головы жалко свисали беспомощные крылья задушенного птенца.
