Вениамин Каверин - Девять десятых судьбы
- Господа, Смолянинов говорит, что большевики продержатся восемь дней, - сказал, немного покраснев, молоденький прапорщик, которому поручили заведывать чаем, - хотите пари со мною, что через пять дней, не позже первого или второго, от них и следа не останется?
- Отлично, я держу пари, - быстро сказал третий офицер.
Пари было слажено в несколько минут.
- Да вы вообразите себе, что большевикам никто не оказывает ни малейшего сопротивления, - говорил рыжеусый офицер, - ну, вот допустим, что мы стоим сейчас не под Петроградом, а где-нибудь у чорта за пазухой, в Острове... Допустим, что большевикам ничего не угрожает... Ну, и что же произойдет? Да ничего не произойдет, пустота, гладкое место... Но за то потом...
Рыжеусый офицер вдруг загорелся.
- Потом мы взялись бы за дело!
- Русские очень плохие политики, - вежливо сказал Тарханову француз, взявшись двумя пальцами за ладью и размышляя о том, куда ее двинуть.
- И очень хорошие солдаты, - докончил он быстро и, оставив ладью, решительно взялся за королеву.
Разговор прекратился было, но вскоре заговорили снова, на этот раз о Керенском.
Старый подполковник рассказал о том, как какой-то сотник на его глазах отказался подать Керенскому руку.
- "Поручик, я подаю вам руку".
- "Виноват, господин Верховный главнокомандующий, я не могу подать вам руки. Я - корниловец".
Молоденький прапорщик так живо представил себе эту сцену, что пролил свой чай на ковер.
- Ну, и что же Керенский?
- Да ничего! Велел взыскать с этого офицера да и только.
- Он же баба! - снова заговорил рыжеусый, - он же баба, слюнтяй страшный! Какой же он верховный, главнокомандующий? Он помощник присяжного поверенного, а не главнокомандующий.
Подполковник остановил было его, но тут же прислушался с интересом.
- Мне Книрша рассказывал, как он упал в обморок, когда ему принесли телеграмму от Духонина. А пока адъютанты прыскали одеколоном и махали на него платками, Книрша поднял с пола телеграмму.
- Знаете, что там было написано? "От имени армий фронта заявляю о полном подчинении Временному Правительству".
Все рассмеялись.
- А что, господа? - продолжал разгорячившись рыжеусый, - ведь сказать по-правде, разве нам такой человек нужен?
Тарханов медленно отвел глаза от шахматной доски, обернулся к рыжеусому офицеру. Он ответил ему кратко.
- Он нам еще нужен.
- Зачем?
Тарханов как-будто с прежним вниманием обратился к шахматной игре. Он пробормотал, немного погодя.
- Он нужен нам как приманка.
- Какая приманка? Для кого приманка?
- Для кого? Для известного сорта рыбы.
Все вдруг замолчали.
- Вот она где у нас сидит, эта известная рыба, - проворчал подполковник.
Щеголеватый офицер быстро вошел в комнату.
- Поручика Тарханова Верховный главнокомандующий просит присутствовать на штабном совещании, - сказал он поспешно.
Тарханов извинился перед своим партнером и вышел.
- Этот... этот того, - неопределенно сказал рыжеусый, кивая вслед ему головой, - из этого человека будет толк, помяните мое слово!
VI
Вторая молодость мага и волшебника Временного Правительства наступила тогда когда он решил наконец взглянуть вокруг себя открытыми глазами.
Это простое решение было принято после пяти месяцев руководства полторастамиллионной страной и после того, как семимиллионная армия отказалась исполнять его приказания.
Иными словами, этот человек, имя которого бессмертно главным образом в истории денежного обращения, поступил точно так же, как разбойник, державший с хирургом пари о том, что он откроет глаза после своей смерти.
Как легко, может догадаться каждый, открыть глаза после своей смерти стоит только для того, чтобы снова закрыть их.
Все было решено накануне ночью. Теперь, на утро этот человек сидел на председательском месте, в неизменном френче; у него было бледное, бритое и нездоровое лицо, на котором красными полосками лежали тяжелые опухшие веки.
Вокруг круглого мраморного стола, собрался почти весь корпусный штаб. Здесь были и случайные люди - политические деятели, бежавшие накануне из Петрограда, комиссары Северного фронта, отказавшегося повиноваться распоряжениям верховного командования.
По правую руку от председателя сидел статный, красивый человек, средних лет, с выправкой отличного спортсмена, в полувоенном платье. Через плечо его на кожаной ленте висел полевой бинокль.
Он наклонил свое проницательное и в то же время неподвижное лицо к маленькому, сгорбленному, лохматому человеку со скомканной бороденкой, который быстро говорил ему что-то, часто моргая веками.
Когда Тарханов вошел в гостиную, где происходило совещание, речь шла о наличных силах третьего конного корпуса.
- Итак, наличные силы, которыми мы располагаем, - говорил маленький казачий офицер, нервно потирая длинные сухощавые руки, - это три сотни девятого Донского полка, две сотни десятого Донского полка, одна сотня тринадцатого Донского полка, восемь пулеметов и шестнадцать конных орудий. Таким образом, людей едва хватит на прикрытие артиллерии. Итти с такими силами на Царское село, где гарнизон насчитывает десять тысяч, и далее на Петроград, где не менее двухсот тысяч, - невозможно. Посмотрим теперь, какие надежды имеются на подход подкреплений. По последним сведениям начальник Ревельского гарнизона отменил погрузку трех Донских полков, впредь до выяснения обстоятельств. Две кавалерийские дивизии исчезли в пути. Судя по телеграфным сообщениям, никаких эшелонов на север не идет. При создавшемся положении единственным разумным исходом будет... - Он перевел дыхание и небольшими крысиными глазками быстро оглядел всех присутствующих. - Единственным разумным исходом будет: вступить в переговоры с большевиками.
Чопорно одетый, весь подтянутый, генерал с жесткой бородой и смелыми чертами лица, возразил офицеру.
- Подсчет сил, произведенный есаулом Ажогиным, грешит неточностями, сказал он, - мы можем и должны рассчитывать на подход подкреплений, я только-что получил сведения о том, что первый осадной полк в составе восьмисот человек погрузился в Луге и сегодня ночью будет в нашем распоряжении. Я согласен с есаулом Ажогиным, что при других условиях итти с столь незначительными силами на Петроград - было бы просто безумием. Но гражданская война - не война; ее правила иные; в ней решительность и натиск играют главную роль. Занятие Царского и наше приближение к Петрограду должно повлиять морально на гарнизон и укрепить положение войск, верных Временному Правительству. Я подаю голос за наступление на Царское Село.
Тарханов встретил его взгляд, жесткий и повелительный.
Легким движением бровей он дал понять, что знает, как должно вести себя на этом совещании.
Человек со скомканной бороденкой заговорил о политическом положении в Петрограде: "войска отказываются итти за большевиками, в полках раскол. Нет никаких сомнений в том, что большевики через два-три дня окажутся изолированными. Второй съезд покинут всеми фракциями, кроме большевистской. Фронтовая делегация объявила съезд незаконным. Наступая на Петроград, мы выполняем требование Центрального Исполнительного Комитета первого созыва..."
Листок бумаги, сброшенный случайным движением, слетел со стола и, ныряя в воздухе, плавно опустился на пол. Человек со скомканной бороденкой внезапно замолчал, следя за его планирующим спуском.
Тарханов вскочил и подал листок человеку во френче, сидевшему на председательском месте.
"Наличные силы... приличные силы... отличные силы... разорвать связь..." - успел прочесть Тарханов. Председатель молча поблагодарил его, кивнув головой.
- Ваше мнение, Борис Николаевич? - сказал он.
- Мое мнение известно вам, Александр Федорович, - быстро и сухо ответил спортсмен с биноклем, в полувоенном платье.
- Ваше мнение, поручик?
Тарханов поднялся и кратко изложил свое мнение, приводя в пример взятие Гатчины, где лейб-гвардии Измайловский полк сдался одному сотнику с десятью казаками, указывая на то, что в ближайшие два дня силы отряда по скромным ожиданиям должны увеличиться в пять или шесть раз и, принимая во внимание колеблющиеся настроения Царскосельского гарнизона, он предлагал на рассвете 28 начать наступление на Царское Село.
- Главным козырем большевистской игры, - вдруг заговорил проникновенным и истеричным голосом председатель, - является немедленный мир. В ночь на двадцать шестое они захватили самую сильную в России царскосельскую радио-станцию (он с каждым словом повышал голос) и тотчас же стали рассылать по всему фронту свои воззвания о мире, провоцируя утомленных солдат, толкая их на стихийную демобилизацию, на постыдные "замирения" по-ротно и по-взводно. Необходимо во что бы то ни стало разорвать все связи между петербургскими большевиками и фронтом; через несколько дней будет уже поздно. Никакого иного выхода, кроме предложенного вами, господа, я не вижу. Поэтому властью, врученной мне Временным Правительством, предлагаю вам, генерал, завтра на рассвете начать наступление на Царское Село.
