Борис Шергин - Архангельские новеллы
Говорит судья рыба Сом:
— Каки у тя, у Леща, есь свидетели, что озеро ваше, лещово?
Лещ говорит:
— Нас, лещей, каждой знат. Спроси рыбу Семгу да рыбу Сига. Живут в озери Ладожском.
Спрашиват судья Ерша:
— Ты, ответчик Ерш, шлессе ли на таковых лещовых свидетелей, Семгу да Сига?
Ерш отвечает:
— Слаться нам, бедным людям, на таковых самосильных людей, на Семгу да Сига, не мочно. Рыба Семга да рыба Сиг люди богатые. Вместе с лещами пьют и едят. И хотят они нас, малых людей, изгубить.
Судья говорит:
— Слышишь, истец Лещ, Ерш отвод делат... Еще какие у тея есть свидетели, посредственники?
Лещ говорит:
— Еще знают мою правду честна вдова Щука да батюшко Налим. Живут в Невы реки, под городом Питером.
Спрашивает судья Сом:
— Честна вдова Щука да батюшко Налим тебе Ершу, годны ли свидетели? На их шлессе ли?
Ерш в уме водит:
— Рыба Налим... У его глаза малы, губища толсты, брюхо болышо, — ходить тяжело, грамотой недоволен... Он не подет на суд... А Щука... она пестра, грамотой востра, вся в меня, в Ерша. Она меня не выдаст.
И Ерш говорит:
— Честна вдова Щука да батюшко Налим — то общая правда, на тех шлюся.
Посылат судья рыба Сом Ельца-стрельца, пристава Карася, понятого Судака по честну вдову Щуку, по батюшка Налима.
Побежали Елец-стрелец, пристав Карась, понятой Судак из Онега-озера на Ладогу, с Ладоги на матушку Неву-реку. Стали щупать, нашли Щуку. Учали батюшка Налима искать. День искали и два искали, не пили, не ели и спать не валились. На третьи суточки — день к вечеру, солнце к западу — увидали под островом Васильевским колодину. Колодину отворотили, под колодиной батюшко Налим сидит...
Елец-стрелец, пристав Карась, понятой Судак челом ударили:
— Здравствуешь, сударь-батюшко Налим! Зовет тебя судья рыба Сом с большим усом во славное озеро Онего во свидетели, —на посредство...
— О-о, робята! Я человек старой, у меня брюхо большо', мне иттить тяжело, язык толстой, непромятой, глаза малы — далеко не вижу, перед судьями не стаивал, у мня речь не умильна... Нате вам по гривенке. Не иду на суд!..
Привели на суд Щуку.
Суд завелся.
Вот судья рыба Сом допрашивает Ерша:
— Сказывай, ответчик Ерш, каки у тя на Онежское озеро есь письма и крепости, памяти и грамоты?!
И Ерш ответ держит:
— У моего-то папеньки была в озери Онежском избишка, в избишки были сенишки, в сенищках была клетишка, в клетишки сундучишко под замчишком. В этом сундучишке под замчишком были у меня, доброго человека, книги и грамоты и судные записи, что озеро Онего — наша ершова отчина. А когда, грех наших ради, наше славное озеро Онего погорело, тогда и тятенькина избишка, и сенишки, и клетишка, и сундучишко под замчишком, и книги, и грамоты, и судные записи — все сгорело, ничего Вытащить не могли...
В те поры Леща и Щуку и всех добрых людей, которые рыбы из озера Онега, горе взяло:
— Врешь ты, страхи'ля! Нища ты коробка, кисла ты шерсть. Наше славное озеро Онего навеку не га'рывало, а у тебя, у бродяги, там избы не бывало!
А Ерша стыд не имет. Он соржал не по-хорошему да опеть свое звонит:
— Удивляюсь, что тако?! Был у моего тятеньки дворец на семи верстах, на семи столбах. На полатях бобры, под полатеми ковры, самоваров было, быват, десять — и то все сгорело... А лещовы девки не хвалёнки, а хулёнки, суки оне и навязихи. Оне сами за нами ершами как сомошеччи гоняются. Кабы лещихам волю дать, робят бы в озеро не вошло... А нас, ершей, знают в Питере и в Москве и в Соломбальской слободе, и покупают нас, ершей, дорогою ценою. И варят нас с перцем и с шафраном, и великие господа, с похмелья кушавши, поздравляют... А Лещ что за рыба? Мно'жко ли в ем еды? Ребра одны!..
И честна вдова Щука пе стерпела:
— Подстёга ты, подтыкало! Банно ты поддавало! На овчины ты сидишь, про соболи сказывашь. Тридцать ты лет под порогом стоял, куски просил... А кто тебя знает да ведает, тот без хлеба обедает... Останитца у голи кабацкой от пропою копейка, дак на эту копейку вас, ершей, без талону сотню выдадут. А и уху сварят, — не столько наедят, сколько расплюют.
И Ерш к Щуке подскочил и ей плюху дал:
— Ах ты рвана дыра! А я думал, ты честна вдова щука...
И Щука запастила во весь двор:
— По'рвало тебя бы, разо'рвало тебя бы!! А озеро Онего век было Лещово, а не Ершово! Лещово, а не Ершово!
Судья возгласил:
— Быть по сему! Получай, Ерш, приказ...
Ерш на ответ:
— Я вашими приказами гузно тру!.
..........
И Ерш хвостом вернул, головой тряхнул, плюнул в глаза всей честной братии, только его и видели.
Пошел Ершишко, пошел хвастунишко на худых санишках о трех копылишках, с малыма ребятишками по быстрым водам, по глубким местам... По пути у Леща в дому все рамы выхвостал... Из Онега-озера пошел Ерш на Бело-озеро. С Бела-озера в Волгу реку.
Река Волга широка и долга. (А мы на даче жили, дак старому воробью по колено!) Стоит в Волги-реки рыба Осетёр. Тут осетрова отчина и дедина.
Закланялось Ершишко рыбе Осетру, челом бьет, затылком в пол колотит:
— Ой, еси, рыба Осетёр, пусти меня в Волги-реки одну ночь перележать. За то тебя бог не оставит... Родителям вашим царство небесное...
А рыба Осетёр хитра и мудра. Она знат Ерша.
— Не пушшу!
Дак Ерш на него с кулаками:
— Убью!.. Молись Николы, пока глаза полы!..
Ерша схватили, с крыльца спустили.
Ерш придумыват: «Рыба Осетёр хитра-мудра, а если будет вода мутна, Осетер в гости пойдет и невода не минует...»
Начал Ерш Волгу-матушку со дна воротить, с берегов рыть. Волга река замутилась, со желтым песком вода смешалась. Стали люди поговаривать:
— О, сколько рыбы поднелось! Воду замутили...
Люди невод сошили, стали рыбу промышлять...
А Осетёр хитра'-мудра', видит — вода мутна — и она дома сидит и в гости не ходит.
Это Ершу хуже ножа. Он мимо осетровых хором свищет, рад око'нницы выстегать.
— Эй ты, Осетрина! Стара ты, корзина. Кой кур в подполье загнела'сь? Не хошь перед смертью на лоно природы выехать... Мутной ты воды боиссе?! Выходи битьсе, я тебе рожу-ту на спину заворочу!.. Только счас на квартеру сбегаю...
Побежал Ерш да и попал в невод... Пошли Ершовы телеса в медной котел, а Ершова душа в вечную муку.
Простите его, отцы и братия,
Поминайте его грешную душу!
Уху сварили,
Хлебать сели,
Не столько съели,
Сколько расплевали.
А хоть рыба костлива,
Да уха хороша!
Сказка вся,
Больше врать нельзя!
Всего надо впору,
Я наплел целу гору.
ЛИСА-ИСПОВЕДНИЦА
Зело умилительно!
Шла лисица из-за девяти пустынь. Не пила и не ела, тошнехонько есть захотела. Увидала петуха на древе высоком, взвела на него ясным оком и рекла таковы словеса:
Гой еси, возлюбленное мое чадо, петел! Сидишь ты на высоком месте и держишь на уме недоброе.
...Ох, петухи: живете вы на миру бесстрашно, любите жен помногу — кто десять, кто двадцать, кто тридцать!.. Где вместе сойдетесь — там из-за своих жен и деретесь... А я-то, постница и молитвенница, иду ныне из дальних пустынь. Не пила и не ела, много труда претерпела, все тебя, мое чадо, исповедать хотела! Сойди, чадо, на земельку да покайся.
ПЕТУХ
— Ох, мати духовная, я еще не постился и не молился, придите в иное время.
ЛИСА
— Золотые твои словеса, возлюбленное чадо! Надобно нам поститься и молиться. Токмо я, духовная ваша мати, не могу на всяк час здесь пребывати. А в иное время, кто тя покает?
ПЕТУХ
— О, мати духовная, лисица! Сахарны твои уста, ласковы словеса, льстивый твой язык... Боюсь я тебя. Как да в молодых годах съеден буду от тебя напрасно.
ЛИСА
— Терпел Моисей, терпел Елисей, терпел Илия— потерплю же и я... Не горазды речи выговариваешь, чадо духовное! За гордость будешь погублен, аки фараон. Фараон-от возгордился, в море утопился, а мы возгордимся — куда годимся?! Последнее время близко, концы к концам приходят... Сойди, чадо духовное, пониже, будешь ко спасению поближе, прощен и разрешен и во царство небесное допущен!
Петух умилился и прослезился. Стал спускаться с ветки на ветку, с сучка на сучок, с пенька на пенек. Сел перед лисицей:
— Благослови, мати духовная...
— Ух! — взвилась лисица, как ястреб-птица, скрипит острыми зубами, зрит свирепыми глазами. Крылышки, перышки на стороны расклала: — Я те благословлю!.. Что, попался, вор-разбойник?!
ПЕТУХ
— Ох, о-о-ох, мати духовная!.. Так-то ты меня спасаешь,жития меня решаешь,цветное мое платье рвешь?!
ЛИСА
— Плюю я на твое цветное платье, а плачу тебе давнишнюю обиду! Помнишь ли, вор-бездельник, шла я, постница и молитвенница, приворотила к мужику, хотела малого куренка съесть. А ты, пасть худая, ногами затопал, крыльями захлопал, запел, заревел истошним гласом... Куры заговорили, гуси загоготали, собаки залаяли, кони заржали, коровы замычали, прибежали мужики с топорами, бабы с помелами, меня, постницу и молитвенницу, из-за малого куренка чуть живота не лишили! Не быть тебе, вору, живу!
