Анатолий Голубев - Мир без милосердия
— Видел. Поздравляю. Но на месте отца я бы не купил тебе такую машину. Это самоубийство. Зачем триста шестьдесят лошадиных сил одному человеку? Чисто американская мода! — Дональд пожал плечами, как бы подчеркивая этим всю несерьезность приобретения. — Хотя сам, признаться, люблю большие вещи, крупных людей, далекие расстояния.
— Вот и отлично. Предлагаю сесть за руль и попробовать. Отправимся на моей машине. А «волво» пусть подождет дома и поскучает с Барбариным «моррисом». Не родился бы после этого какой-нибудь мотоциклик! — Он звонко рассмеялся, довольный собственной шуткой.
— Рандольф, Рандольф! Что ты говоришь?! — с порога воскликнула Барбара, услышав последние слова Мейсла.
Она сдержанно поздоровалась с Дональдом, но при этом улыбнулась так ласково, что Роуз поразился умению Барбары мгновенно менять выражение лица.
Она была одета в серый дорожный костюм из мягкой ткани. Узкая, несколько коротковатая юбка и открытый жакет облегали ее фигуру и делали полноватую Барбару изящной. Может быть, костюм был излишне откровенным, с точки зрения сегодняшней моды, но такой наряд и стремительность движений скрадывали массивность фигуры.
— Все разговоры по дороге. Иначе мы ничего не успеем сделать, — решительно заявила Барбара и сунула в руки Дональда небольшую сумку с продуктами, а Рандольфу пустую корзинку для бутылок.
Пока укладывали вещи в низкий спортивный автомобиль Рандольфа, Дональд вдоволь поиздевался над автомобильной страстью Мейсла-младшего.
— Нет, что это за рыдван? Сидеть согнувшись в три погибели ради моды — мальчишество! Да к тому же платить такие деньги!..
Вначале Мейсл-младший отмалчивался, но потом всерьез стал уговаривать Дональда сесть за руль. Рандольф первым поспешно пробрался на заднее, фактически запасное сиденье, поскольку модель «ягуара» была двухместной.
Огромная серая машина, по очертаниям своим действительно напоминавшая прыгающего ягуара, легко взяла с места.
Первые минуты Роуз как бы примеривался к машине. Он осторожно вел ее, пристроившись за зеленым «бьюиком». И ничего не отвечал на поминутные «Ну как?! Ну как?!», несшиеся из-за спины.
Машина шла, словно ни вес трех человек, ни полуторатонная масса самого автомобиля не значили для мотора ничего.
Когда они вырвались на загородное шоссе, Дональд инстинктивно нажал на педаль акселератора, и зеленый «бьюик», маячивший впереди, отлетел назад, будто он и не двигался со скоростью семидесяти километров в час.
Опьянение мощностью мотора охватило водителя. Дональд уже ничего не мог с собой поделать и все увеличивал и увеличивал скорость. Он любил быструю езду, любил автомобиль. Но ему еще не приходилось сидеть за рулем такой мощной машины.
«А ведь великолепное ощущение! Словно вся мощь вселенной у тебя в руках. Одно движение руля — и вписываешься в стометровые повороты».
Поглощенный наблюдением за дорогой, Дональд вел машину молча. Стрелка спидометра прыгала в пределах 100—120. Барбара, захваченная стремительностью движения, откинулась на спинку и тоже молчала. Затих, наконец, сзади и Рандольф, наблюдая, как мастерски вел машину Роуз.
Ехать надо было часа два с половиной. Но скорость как бы скрадывала время. Автострада заканчивалась через несколько десятков километров, и далее дорога шла по узкому местному шоссе, на котором сверхмощность мотора была бесполезной.
По обе стороны дороги стремительно вырастали и исчезали цветастые корпуса небольших заводов, коричневые и ярко-желтые строения ферм. Но постепенно, чем глубже они забирались в графство Эссекс, пейзаж менялся. Исчезли заводы. Реже стали попадаться фермы. Правда, они теперь были крупнее. Затем стали мелькать аккуратные домики, прятавшиеся за живой изгородью. Их островерхие крыши да трубы каминов то здесь, то там протыкали редкий занавес по-осеннему оголенных ветвей.
Роуз очень любил Эссекс. Это был уголок старой, рафинированной Англии, в неприкосновенности сохраненный для туристов. О графстве с упоением писалось в проспектах, которые Дональд видел в крупнейших бюро путешествий. «Посетите Англию — посетите Эссекс». В разгар сезона графство кишело туристами. А вот в дни глубокой осени благоговейная тишина хранилась, кажется, самой природой.
В мягких утренних туманах лежала до самого снега изумрудная трава. Пока мог видеть глаз, с холма на холм карабкались зеленые квадраты наделов, и трудно было найти границу между приусадебным газоном и полем, между площадкой для гольфа и великолепным выпасом.
Осенью тощие кроны некогда пышноголовых деревьев не застилают панораму и делают весь край как бы полупрозрачным, нарисованным нежной акварелью.
Словно сошедшими со старинных картин кажутся и внезапно выныривающие из боковых аллей всадники, и бесшумно перебегающие дорогу под самыми колесами фазаны, и с огненным взмахом хвоста рыжая лисица.
Пока Рандольф заправлял машину горючим на маленькой колонке, Роуз купил в магазинчике напротив полдюжины пива, две бутылки французского вина и флакон виски. После остановки за руль сел Мейсл-младший. До поворота оставалось немного, а он лучше знал дорогу. Когда подъезжали к яхт-клубу, Роуз про себя подумал: «А паршивец водит машину смелее меня! В нем больше рискованности, больше шика, чего никогда мне не хватало...»
Они не успели поставить машину на стоянку, как подбежал служащий в голубой форме. Рандольф назвал фамилию и сказал, что он звонил сегодня утром.
— Да-да, пожалуйста, мистер Мейсл. Только вот беда — вы запоздали. Отлив в разгаре. Выйти в море нелегко.
— Выберемся, — самоуверенно заявил Рандольф, разглядывая вереницы яхт.
Многие из них, похуже и подешевле, стояли не у причалов, а у самого берега. Стояли в полном смысле этого слова. Вода — словно какой-то сказочный гигант одним глотком осушил половину морской губы, ушла, обнажив на всем протяжении залива грязные полосы ила. Они тянулись извилистой линией разной ширины, в зависимости от крутизны дна.
Яхта Мейслов, средний морской круизор с громким названием «Нефертити», остался на плаву, лишь слегка осев с кормы.
Странное дело, Дональду нередко приходилось ступать на палубу яхты, но он всегда испытывал непонятное волнение. Его, словно перед выходом на поле в день ответственного матча, била легкая дрожь. Он никогда не грезил романтикой моря, но всякий раз при виде белоснежных крыльев-парусов, прислушиваясь к шуршанию волн в полной тишине морского простора; он возбуждался, как мальчишка-болельщик при виде футбольного мяча.
— А ты умеешь обращаться с этакой штуковиной? — спросил Дональд, когда восхищенная Барбара унесла в каюту продукты.
— Подумаешь, премудрость! — спокойно и на всякий случай тихо, чтобы не было слышно в каюте, произнес Рандольф. Но потом совесть в нем заговорила, и он добавил смущенно: — По правде говоря, не очень. Мы с отцом ходили несколько раз. Отец показывал...
«Морские волки» из них были и впрямь никудышные. Только с помощью рабочих клуба удалось поставить паруса. Благо некому было посмеяться. Все, кто собирался походить под парусом, уже давно ушли в море. Так, в одиночестве, и это было как нельзя кстати, они двинулись, лавируя по узкому от обмеления фарватеру, вспоминая указания старого клубного лоцмана.
Яхта медленно катилась под слабым ветром. Во время каждого неловкого поворота и смены галсов зловеще скребла килем по дну, грозя остановкой, и остановкой надолго. Посоветовавшись, решили убрать паруса и запустить мотор. Двигатель завелся сразу, и под привычной механической тягой Рандольф увереннее повел яхту по фарватеру.
Все же перед самым выходом из узкой губы сели на мель. Пришлось раз десять дружной тройкой перебегать с борта на борт, раскачивая судно, в то время как надрывно завывавший двигатель толчками гнал яхту к чистой воде. Наконец выбрались в залив. Берега губы внезапно развалились надвое, открыв необъятный морской простор, кишащий чайками и серебристыми бликами мелких волн.
Паруса снова стали на место и, оглушительно хлопнув несколько раз, вобрали в себя ветер. Смолк мотор. Непривычная тишина резанула ухо. И только ласковое хлюпанье волны о нос нарушало ее.
Переодевшись в просторной каюте с миниатюрной кухней, столиком и двумя диванами, Дональд вновь поднялся наверх и, устроившись на высоком креслице, взялся за штурвал.
— А где постели?
— В носовом и кормовом отсеках. Две постели впереди и две сзади. В каюте тоже можно устроить пару человек.
— Весьма рационально.
Барбара, сославшись на прохладу и желание одеться потеплее, сошла вниз. Вслед за ней нырнул в каюту Рандольф. Роуз остался наверху один. Поглядывая на паруса и шелковые ленточки указателей направления ветра, он медленно перебирал штурвал. При каждом неверном маневре Роуз ощущал, как никли паруса, яхта теряла ход, будто врезалась в более плотные слои воды.
