Анна Караваева - Родина
«Н-да… не очень-то ты, брат, фасадом вышел!» — с веселой иронией подумал он.
— Одно жалко, Марья Сергеевна, — сказал он соседке, — на двенадцать лет старше я моей Катерины, — и Матвей даже вздохнул. — Когда я первую свою жену похоронил, было у меня решение больше не жениться, да появилась Катерина Лосева на моем жизненном пути… и вот два года, как опять женат! — и он с счастливой улыбкой развел руками.
— Не по-хорошему мил, по-милу хорош, Матвей Петрович.
— Это верно. А знаете, почему она меня выбрала, почему на меня внимание свое обратила? — Матвей выгнул широкую грудь. — За мастерство она меня выбрала, за то, что я первым в цехе был и всегда работал художественно. Вы не подумайте, Марья Сергеевна, кузнецы тоже могут художниками своего дела быть. А Катя таких людей ценить умеет, она ведь из семьи Лосевых. Эта семья знаменитая! Пращур их еще до Демидовых здесь работал, а прадеды всегда в первейших мастерах ходили.
Войдя в комнату, Матвей встретился глазами с большим портретом жены. Он заказал его вскоре после свадьбы. Катя смотрела на него, подняв густые, серпиком, брови, и улыбалась затаенно весело, чуть прикусив нижнюю губу. Кузнец подмигнул портрету: «Эх, день-то какой нынче, Катенька!» — и открыл дверцу шкафа.
Он надел праздничный костюм и уже начал «мучиться» с завязыванием галстука, когда Катя вошла в комнату.
— Ты чего нарядился? — удивилась было она и, вдруг вспомнив, весело и гордо улыбнулась. — А! Ведь сегодня в клубе вечер-концерт в честь знатных стахановцев… и прежде всего в твою, твою честь!.. Пожалуйста, не скромничай: ведь переходящее знамя твоя бригада еще с февраля держит!.. Ну, до чего ж ты молодчина, Матвеюшко мой!.. Дай я тебе галстук завяжу!.. — и Катя, с торжественно-строгим лицом, зашуршала синим шелком под твердым выбритым подбородком мужа.
Домой они вернулись в первом часу ночи.
— Ох! — с блаженным вздохом произнесла Катя и, припав головой к плечу мужа, невольно загляделась вниз, на огни завода.
Раскинувшись далеко вокруг, как море, они сияли мощными россыпями, освещая осеннюю ночь золотым пожаром, от которого, казалось, бледнели звезды. Высокая стеклянная крыша кузнечного цеха жарко горела огнями, как гребень алмазной горы. Как хорошо помнилась Матвею чумазая подсобная кузница, которая пятнадцать лет назад стояла на месте этого красавца-цеха! Помнил он и себя, долговязого, неуклюжего парня из глухой лесной деревни. Сначала он был чернорабочим и знал одну кувалду. Как он завидовал каждому кузнецу и как он был счастлив, когда его взяли в кузницу молотобойцем! Он подковывал заводских битюгов, ковал крючья, топоры. Что было у него тогда, кроме медвежьей силы мускулов? А теперь он не представляет себе работы без чертежа и кует, легко сказать, детали для тяжелых и средних танков!
— Матвей! — прервал его воспоминания сонный голосок жены. — Это ты заранее или уже на сцене придумал так хорошо, когда насчет знамени сказал?
— А что я такое особенное сказал?
— Удержу, мол, знамя до конца войны.
— Маленько не так, Катенька, было говорено: «Буду стараться удержать».
— Лучше бы так сказал, как я думала.
— Лучше всего лечь тебе спать. Вот неугомонная!
На другой день Катя объявила мужу:
— Я завела альбом на тебя. Смотри — хорошо?
В самодельном альбоме, разрисованном цветными карандашами, Матвей увидел наклеенную на первом листе заметку заводской многотиражки о вчерашнем вечере в клубе.
— Ну как? — спросила Катя. Она стояла посреди комнаты, заложив руки за спину и покачиваясь на носках. — Видишь, вокруг заметки какую я рамку нарисовала? Вот теперь и у нас с тобой вроде есть свой заветный рубль…
— А при чем же тут рубль?.. Ах, это ты вспомнила сказку про кузнеца Андрея Лосева?!
— Какая тебе сказка! Самая настоящая правда!
— Рубль-то сохранился?
— Он был, по-настоящему был, но потом его в музей увезли, в Петербург.
— Откуда же он был в вашем роду, рубль-то?
— Этот рубль царь Петр Андрею Лосеву подарил. Хочешь, расскажу, как это вышло? Приехал царь Петр на Урал, на свои заводы посмотреть и о мастерах узнать. Вошел он в кузницу, а там Андрей Лосев ковал. Царь ему говорит: «Покажись-ка, мастер, каков ты есть». А Лосев Андрей не из робких был, кует себе, только искры во все стороны летят да железо звенит-позванивает. Царь ему опять говорит: «Покажись, каков ты есть!» Тут Лосев даже осердился: «Экой несмышленый пришел! Или не видишь, как я роблю? Каков труд, таков и человек! Понимать надо!» Царь засмеялся: «Спасибо за выучку, кузнец!» — и стал смотреть на ковку. И так замечательно ковал Андрей Лосев, что царь даже удивился и сказал: «Таких мастеров и в заморских краях не видал!» Потом вынул из кошелька рубль и дал Лосеву. «На, говорит, старик, храни сей заветный рубль, счастливый рубль, храни да помни!» Мы, Лосевы, с гордостью привыкли жить! — И Катя любовно опять разгладила первый лист своего альбома.
— Вообще все это, Катенька, ты ни к чему загнула… — начал было Матвей. — По-моему, во всем этом нет ничего особенного: ну, получил знамя и держу… Только и всего…
— Не возражай, не возражай! — прервала его Катя. — Я знаю, что делаю.
Однажды Матвей пришел домой с незнакомым молодым человеком.
— Вот, Катя, товарищ этот — корреспондент из газеты «Металлургия», желает написать о методе моей бригады. Сооруди-ка нам самоварчик!
— Ах, очень рада! — расцвела улыбкой Катя. — Моему мужу есть что порассказать!
Оживленная беседа шла уже к концу, когда корреспондент спросил:
— Скажите, товарищ Темляков: на какой срок надеетесь вы удержать переходящее знамя в вашей бригаде?
— Он же сказал: «До конца войны!» — вмешалась Катя. — До конца Отечественной войны!
Корреспондент снисходительно улыбнулся в ее сторону и сразу стал ей неприятен. Она посмотрела на мужа и даже притопнула тихонько, словно приказывая: «Ну, ответь-ка ему по-свойски, ну!»
Но Матвей глядел в окно на беспросветный октябрьский дождь и, казалось, глубоко раздумывал..
— Вопросец вы мне задали, товарищ! — бормотал он, потирая ладонью крепкую, медно-красную шею. — Сам я об этом еще не думал, но вот сейчас…
— Что тут думать, не понимаю! — опять вмешалась в разговор Катя, но Матвей серьезно отмахнулся и повторил:
— Надеюсь ли я долго удержать знамя за своей бригадой?.. — Он опять потер себе шею, промолчал и вдруг твердо сказал: — Нет, не надеюсь удержать.
— Что?! — вскрикнула Катя. Ей показалось, что она ослышалась. — Да ты понимаешь, что говоришь, Матвей? — Она сердито засмеялась: — Он что-то путает, товарищ! Он путает, конечно.
— Нет, простите, я понял товарища Темлякова совершенно точно, — и корреспондент, пожав плечами, перевернул новую страничку своего блокнота. — Теперь мне в высшей степени интересно: по-че-му вы так думаете, товарищ Темляков?
— Причина есть, само собой разумеется, — с тем же напряженно серьезным лицом ответил Матвей. — Теперь я ее особенно ясно вижу. Видите ли, несколько дней назад Никифор Сакуленко вызвал меня на соревнование. Нашим двум бригадам приказано освоить новую деталь. Трудная деталь, фигуристая, а плановое задание увеличено. Взялись мы здорово, а потом я… малость отстал. Сегодня ночью хотел наверстать и опять отстал.
При этих словах Катя бессильно опустилась на диван. Не следовало выдавать свои чувства при постороннем человеке, и она с великим трудом принудила себя молчать.
— У Сакуленко производственный опыт больше моего. Он ведь работал на превосходных заводах, — таких у нас на Урале тогда еще не было. Ну, и общие знания у него выше, чем у меня, он и в чертежах больше разбирается.
— Все это не могло не сказаться в решительный момент, товарищ Темляков.
— Определенно. Мы, конечно, стараемся наверстать упущенное, однако в нашем стахановском деле обманывать себя не годится: есть у меня основание думать, что нашей бригаде, возможно, придется впоследствии знамя в другие руки передать.
Едва за корреспондентом захлопнулась дверь, Катя, бледная, яростная, подскочила к Матвею:
— Что это делается? Ты с ума сошел? Знамя, знамя отдать!
— Погоди, Катя, послушай…
— Знать ничего не хочу. Я все вижу, что будет: появится о тебе статья, что ты не надеешься знамя удержать… и мне придется наклеивать… в альбом такую позорную заметку о тебе! Нет, нет, я лучше… я…
Моргая от слез, она вдруг схватила со стола альбом и стала рвать его на мелкие клочки.
— Вот тебе «альбом», вот тебе «заветный»! Я поверила в тебя, в силу твою, а ты уже готов отступить перед чужой подлостью!
— Стой, стой! Какая подлость? Откуда?
— Это Сакуленко подло поступает, это он потом хочет от тебя знамя отнять, столкнуть тебя с дороги…
— Тише ты, сумасшедшая. Марья Сергеевна дома!
