Николай Смирнов - Джек Восьмеркин американец
Страдная пора
Яшка так и не выехал в поле этой весной. Две полоски, что остались под овес и просо, ездила пахать Пелагея. Пахала рано утром, до зари, чтоб люди не срамили, что она при мужике пашет. Но как-то остановили ее мужики у околицы и стали расспрашивать, как она думает обойтись без пшеницы и картошки. Пелагея ничего не могла ответить. Тогда старик Сундучков, тот, что телку купил, стал ей советовать подать на Яшку жалобу в сельсовет и потребовать, чтоб его силой отправили в город, в больницу. Пелагея ничего не ответила и пошла домой.
Дома она увидела, что и Яшка наконец принялся за яровые.
По краям картофельного участка он сделал узкие полоски, удобрил их хорошо и начал сажать семена, что привез в мешке из Америки. Каждое зернышко сажал отдельно одно от другого, на определенном расстоянии. Но семян было так мало, что Пелагея сочла этот посев за баловство. Она подошла поближе, посмотрела и сказала:
— Ну, что ж, мешок соберем. А что с мешком делать? На пироги только…
Махнула рукой и подозвала Катьку. Отвела ее за яблоню и тихо сказала:
— Добрые люди советуют Яшку в больницу отправить.
Катька ответила:
— Не пойдет он, идол, в больницу. Пойдем лучше мы с тобой, мать, побираться, как в голодный год. Сошьем мешки и пойдем на той неделе. Наберем сухарей на зиму. А то по морозу трудно будет ходить.
Пелагея обняла Катьку, они сели под яблоню и начали шептаться. Обеих точила злость и обида. У людей радость — ждут урожая, а у них и родиться нечему. И ведь какая весна пропадает!
Весна действительно была в том году ранняя, теплая. Яблони цвели небывало пышно, так что от цветов не было видно веток. Белыми лепестками засыпали они сад.
На покатые грядки, что засеял Джек табаком, целый день жарило солнце, так что он иногда даже оставлял рамы на день. Как-то Пелагея шла в амбар мимо грядок и увидела, что Яшка поднял одну раму и смотрит. Пелагея зашла ему за спину и тоже глянула. И тут увидела она, что на грядке взошли чудные зеленя, ярче озими после дождя. Пелагее стало легче на сердце. Она перекрестилась и пошла по своему делу: ей надо было зерно отвезли на мельницу для помола. Пока она запрягала лошадь, Яшка на четвереньках стоял перед грядками, как будто их пропалывал.
Пелагея уехала на мельницу, а когда вернулась, то увидела толпу мужиков у своего двора. Она сейчас же догадалась, что опять Яшка чудачит.
Действительно, за время отсутствия матери он из жердей сделал переносную лестницу, поставил ее к яблоне и теперь обрывал завязи. Делал он это тщательно и медленно, внимательно присматриваясь к каждой веточке, как будто что ворожил.
Яшка работал на лестнице, а мужики стояли поодаль и гоготали, что вот нашелся в Починках человек, который деревья полет. Пелагее сделалось очень обидно, и она, не помня себя, вдруг закричала тонким голосом:
— Добрые люди, вы же видите… Помогите мне его связать и в город, и в город…
Мужики перестали смеяться. Некоторые из них даже подошли к лестнице. Раздались голоса:
— Слазь, Яков. Будет тебе мать мучить.
Яшка повернулся на лестнице, но не слез, а стал пространно объяснять, что в Америке всегда обрывают плохие завязи. Так яблоки получаются крупнее, и общим весом с яблони больше. Мужики слушали Яшку внимательно. А потом Бутылкин сказал Пелагее:
— Слышала? Чего же ты орешь как зарезанная? Может, оно и правда так. Вот посмотрим, что осенью выйдет, а тогда на будущий год все на деревья полезем.
Пелагея ничего не поняла из объяснений Яшки. Вернее, поняла только одно: сын сел ей на шею и нет ей против него никакой поддержки, даже от крестьянства.
Впервые в голову Пелагеи пришла мысль, что лучше было бы, если б Яшка помер или остался в Америке навсегда. Жизнь для нее теперь сделалась сплошным мучением.
В середине мая растеньица на грядах сильно подросли, и им стало тесно. Джек хорошо вспахал картофельные участки, прошелся и бороной, а потом опять плугом — наделал борозд. Утром заявил, что надо приступить к высадке табачков в поле. Объяснил, как это делать, и заставил женщин взяться за работу.
И вот началась страдная пора, по сравнению с которой жатва показалась Пелагее праздником.
Табачки были мелкие, с булавку, и очень хрупкие. Рассаживать их было трудно, тем более что Яшка работал тут же. Он сразу замечал все промахи и заставлял их исправлять.
В первый день все трое высадили четыре тысячи табачков. Со всем полем провозились десять дней. Джек вставал рано, в три часа, и сейчас же будил женщин. Работать было до того трудно, что к вечеру ныло все тело. Пелагея и Катька часто вспоминали, до чего легко и хорошо жилось им в прошлом году, когда Яшки не было. Сейчас спины у них болели, как будто раскололись.
За десять дней в поле было высажено шестьдесят тысяч высадков. Пелагея была рада концу работы, думала, что пришел отдых. Но оказалось, что надо еще таскать воду из колодца — поливать табак.
Колодец был далеко, и воду таскали ведрами целые сутки. Джек даже по ночам носил воду: все боялся, что табачки не примутся. Но они прижились хорошо, окрепли, и поле зазеленело.
Теперь уже все в Починках знали, что Яшка разводит американскую махорку. Затею эту считали пустяковой и невыгодной. Некоторые крестьяне сажали немного махорки у себя на огородах, а высадки покупали в городе. Но занимать под табак целое поле никому в голову не приходило, тем более что Яшка принужден был ради этого отказаться от картошки и пшеницы. Катьку допрашивали девки, как она из табаку будет хлеб печь осенью. Девчонка сначала отшучивалась и крепилась, но как-то расплакалась перед всей деревней.
Начала просить.
— Девоньки, милые, не трожьте меня Христа ради. Я уже себе мешок сшила. Как пройдет покос, пойду в город сухари под окнами собирать.
И после этого не выходила гулять к девкам, а все больше дома сидела.
Джек получает кредит
За хорошей весной пришло лето, раскаленное, как жар в печи.
Собаки весь день дышали учащенно, золотая пыль стояла в воздухе, и по вечерам трава не покрывалась росой. Крестьяне начали беспокойно поглядывать на небо. Засуха была частой гостьей в тех местах, и последствия ее были всем хорошо известны. Говорили, что дождь нужен непременно, иначе погорят всходы.
На плантации у Джека тоже не все было благополучно. Его ковшичков с водой явно не хватало, и табачки опустили свои неясные листья. Джек без отдыха таскал ведра, но полить всего поля из колодца не мог. Труд его изнурял. Он похудел и плохо спал. Ночью во сне бормотал что-то, а один раз под утро вдруг закричал:
— Горит… Горит…
Пелагея разбудила сына и спросила:
— Яша, Яша, что с тобой?
Джек дико ворочал глазами и ответил отрывисто:
— Табак мой горит, мать! Горит табак!
И опять повалился на постель.
Пелагея понимала, отчего Яшка мучается, но помочь сыну ничем не могла. Вместе с ним и Катькой она поливала поле и ясно видела, что втроем здесь ничего сделать нельзя.
Наконец Джек окончательно выбился из сил.
Как-то днем он бросил ведра, лег под яблони и долго лежал без движения. Потом поднялся и пошел в избу.
Пелагея двинулась за ним следом и увидела, что Яшка выводит что-то углем на большом листе бумаги.
Сама Пелагея была неграмотной, но писание сына почему-то показалось ей подозрительным. Она вышла в сени, подозвала Катьку и шепотком просила ее прочесть, что такое пишет Яшка.
Катька вошла в избу, побыла там недолго, потом выскочила, бледная, к матери. Закрыла глаза и сказала:
— Мама…
Дальше говорить не могла, залилась слезами.
— Что? — закричала Пелагея, видя, что пришла настоящая беда. — Говори, что?
— Мама… Он лошадь продать хочет. Написал: «Продается мерин пяти лет в избе у Восьмеркиных»…
Этого Пелагея вынести уже не могла. Она явилась в избу с громким протяжным воем, схватила бумагу, разорвала ее и без слез закричала:
— Ты что же, нас совсем по миру пустить хочешь, сынок? Один твой табак проклятый жевать будем осенью. Да я на тебя в суд подам.
Катька поддержала мать и даже плюнула Джеку в спину.
Джек побледнел, но сейчас же совершенно спокойно начал объяснять, что при огородном хозяйстве, которое они ведут, лошадь держать невыгодно. Если за все лето подвода понадобится несколько раз, то всегда можно нанять. И заплатить за это есть чем — овес после мерина останется.
— Вон! — закричала Пелагея, не желая ничего слушать. — Вон!.. Чтобы духу твоего не было! Все равно не позволю мерина продавать. Он нами нажит, сынок дорогой, пока ты по Америке шлялся. Не твоя лошадка.
Джек тяжело вздохнул.
— Надо продать мерина, мать, — сказал он твердо. — Деньги нужны.
— На что, на что? Скажи, злодей, на что?
![Николай Смирнов - Джек Восьмеркин американец [Первое издание, 1930 г.]](/uploads/posts/books/135090/135090.jpg)