Василий Шукшин - Том 3. Рассказы 1972-1974 годов
– В чем дело?
– Позови Ирину, – сказал Санька.
Мужчина мгновенье решал, как поступить… Из глубины квартиры ему что-то сказали. Мужчина резко захлопнул дверь. Санька тут же нажал на кнопку звонка и не отпускал. Дверь опять раскрылась.
– Что, выйти накостылять, что ли?! – уже всерьез злобно сказал мужчина.
Санька подставил ногу под дверь, чтобы мужчина не сумел ее закрыть.
– Выйди на минутку, – сказал он. – Я спрошу кое-что.
Мужчина чуть отступил и всем телом ринулся на дверь… Санька взвыл. Егорка с этой стороны – точно так, как тот за дверью, – откачнулся и саданул дверь плечом. Санька выдернул ногу и тоже навалился плечом на дверь.
– Семен! – заполошно крикнул мужчина.
Пока Семен бежал в тапочках на зов товарища, молодые деревенские бычки поднатужились тут… Цепочка лопнула.
– Руки вверх! – заорал Санька, ввалившись в коридор.
Мужчина с розовым лицом попятился от них… Мужчина в тапочках тоже резко осадил бег. Но тут вперед с визгом вылетела коротконогая женщина с могучим торсом.
– Вон-он! – Странно, до чего она была легкая при своей тучности, и до чего же пронзительно она визжала. – Вон отсюда, сволочи!! Звоните в милицию! Я звоню в милицию! – Женщина так же легко ускакала звонить.
– Пошли, Санька, – сказал Егорка.
Санька не знал, как подумать про все это.
– Пошли, – еще сказал Егор.
– Нет, не пошли-и, – свирепо сказал розоволицый. И стал надвигаться на Саньку. – Нет, не пошли-и… Так просто, да? Семен, заходи-ка с той стороны. Окружай хулиганов!
Человек в тапочках пошел было окружать. Но тут вернулся от двери Егор…
…Из «окружения» наши орлы вышли, но получили по пятнадцать суток. А у Егорки еще и права на полгода отняли – за своевольную поездку в город. Странно, однако, что деревенские после всего этого в Санькину историю полностью поверили. И часто просили рассказать, как он гужевался в городе три дня и три ночи. И смеялись.
Не смеялся только Егорка: без машины стал меньше зарабатывать.
– Дурак – поперся, – ворчал он. – На кой черт?
– Егор, а как баба-то? Правда, что ли, шибко красивая?
– Да я и разглядеть-то не успел как следует: прыгал какой-то буфет по квартире…
– А квартира-то, правда, что ли, такая шикарная?
– Квартира шикарная. Квартиру успел разглядеть. Квартира шикарная.
Санька долго еще ходил по деревне героем.
Ванька Тепляшин*
Ванька Тепляшин лежал у себя в сельской больнице с язвой двенадцатиперстной кишки. Лежал себе и лежал. А приехал в больницу какой-то человек из районного города, Ваньку вызвал к себе врач, они с тем человеком крутили Ваньку, мяли, давили на живот, хлопали по спине… Поговорили о чем-то между собой и сказали Ваньке:
– Поедешь в городскую больницу?
– Зачем? – не понял Ванька.
– Лежать. Так же лежать, как здесь лежишь. Вот… Сергей Николаевич лечить будет.
Ванька согласился.
В горбольнице его устроили хорошо. Его там стали называть «тематический больной».
– А где тематический больной-то? – спрашивала сестра.
– Курит, наверно, в уборной, – отвечали соседи Ванькины. – Где же еще.
– Опять курит? Что с ним делать, с этим тематическим…
Ваньке что-то не очень нравилось в горбольнице. Все рассказал соседям по палате, что с ним случалось в жизни: как у него в прошлом году шоферские права хотели отнять, как один раз тонул с машиной…
– Лед впереди уже о так от горбатится – горкой… Я открыл дверцу, придавил газку. Вдруг – вниз поехал!.. – Ванька, когда рассказывает, торопится, размахивает руками, перескакивает с одного на другое. – Ну, поехал!.. Натурально, как с горки! Вода – хлобысь мне в ветровое стекло! А дверку льдиной шваркнуло и заклинило. И я, натурально, иду ко дну, а дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине. Тогда я другую нашарил, вылез из кабины-то и начинаю осматриваться…
– Ты прямо, как это… как в баню попал: «вылез, начинаю осматриваться». Меньше ври-то.
Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.
– Я вру?! – Некоторое время он даже слов больше не находил. – Хот… Да ты что? Как же я врать стану! Хот…
И верно, посмотришь на Ваньку – и понятно станет, что он, пожалуй, и врать-то не умеет. Это ведь тоже – уметь надо.
– Ну, ну? Дальше, Вань. Не обращай внимания.
– Я, значит, смотрю вверх – вижу: дыра такая голубая, это куда я провалился… Я туда погреб.
– Да сколько ж ты под водой-то был?
– А я откуда знаю? Небось недолго, это я рассказываю долго. Да еще перебивают…
– Ну, ну?
– Ну, вылез… Ко мне уже бегут. Завели в первую избу…
– Сразу – водки?
– Одеколоном сперва оттерли… Я целую неделю потом «Красной гвоздикой» вонял. Потом уж за водкой сбегали.
…Ванька и не заметил, как наладился тосковать. Стоял часами у окна, смотрел, как живет чужая его уму и сердцу улица. Странно живет: шумит, кричит, а никто друг друга не слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху все люди одинаковы, кажется, что они никуда не убегают: какой-то загадочный бег на месте. И Ванька скоро привык скользить взглядом по улице – по людям, по машинам… Еще пройдет, надламываясь в талии, какая-нибудь фифочка в короткой юбке, Ванька проводит ее взглядом. А так – все одинаково. К Ваньке подступила тоска. Он чувствовал себя одиноко.
И каково же было его удивление, радость, когда он в этом мире внизу вдруг увидел свою мать… Пробирается через улицу, оглядывается – боится. Ах, родная ты, родная! Вот догадалась-то.
– Мама идет! – закричал он всем в палате радостно.
Так это было неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость человеческая, что все засмеялись.
– Где, Ваня?
– Да вон! Вон, с сумкой-то! – Ванька свесился с подоконника и закричал: – Ма-ам!
– Ты иди встреть ее внизу, – сказали Ваньке. – А то ее еще не пропустят: сегодня не приемный день-то.
– Да пустят! Скажет – из деревни… – Гадать стали.
– Пустят! Если этот стоит, худой такой, с красными глазами, этот сроду не пустит.
Ванька побежал вниз.
А мать уже стояла возле этого худого с красными глазами, просила его. Красноглазый даже и не слушал ее.
– Это ко мне! – издали еще сказал Ванька. – Это моя мать.
– В среду, субботу, воскресенье, – деревянно прокуковал красноглазый.
Мать тоже обрадовалась, увидев Ваньку, даже и пошла было навстречу ему, но этот красноглазый придержал ее.
– Назад.
– Да ко мне она! – закричал Ванька. – Ты что?!
– В среду, субботу, воскресенье, – опять трижды отстукал этот… вахтер, что ли, как их там называют.
– Да не знала я, – взмолилась мать, – из деревни я… Не знала я, товарищ. Мне вот посидеть с им где-нибудь, маленько хоть…
Ваньку впервые поразило – он обратил внимание, – какой у матери сразу сделался жалкий голос, даже какой-то заученно-жалкий, привычно-жалкий, и как она сразу перескочила на этот голос… И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно просит. Он велел ей молчать:
– Помолчи, мам.
– Да я вот объясняю товарищу… Чего же?
– Помолчи! – опять велел Ванька. – Товарищ, – вежливо и с достоинством обратился он к вахтеру, но вахтер даже не посмотрел в его сторону. – Товарищ! – повысил голос Ванька. – Я к вам обращаюсь!
– Вань, – предостерегающе сказала мать, зная про сына, что он ни с того ни с сего может соскочить с зарубки.
Красноглазый все безучастно смотрел в сторону, словно никого рядом не было и его не просили сзади и спереди.
– Пойдем вон там посидим, – изо всех сил спокойно сказал Ванька матери и показал на скамеечку за вахтером. И пошел мимо него.
– Наз-зад, – как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел развернуть Ваньку за рукав.
Ванька точно ждал этого. Только красноглазый коснулся его, Ванька движением руки вверх резко отстранил руку вахтера и, бледнея уже, но еще спокойно, сказал матери:
– Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.
Но и дальше тоже ждал Ванька – ждал, что красноглазый схватит его сзади. И красноглазый схватил. За воротник Ванькиной полосатой пижамы. И больно дернул. Ванька поймал его руку и так сдавил, что красноглазый рот скривил.
– Еще раз замечу, что ты свои руки будешь распускать… – заговорил Ванька ему в лицо негромко, не сразу находя веские слова, – я тебе… я буду иметь с вами очень серьезный разговор.
– Вань, – чуть не со слезами взмолилась мать. – Господи, господи…
– Садись, – велел Ванька чуть осевшим голосом. – Садись вот сюда. Рассказывай, как там?..
Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, потом пришел в движение и подал громкий голос тревоги.
– Стигнеев! Лизавета Сергеевна!.. – закричал он. – Ко мне! Тут произвол!.. – И он, растопырив руки, как если бы надо было ловить буйно помешанного, пошел на Ваньку. Но Ванька сидел на месте, только весь напружинился и смотрел снизу на красноглазого. И взгляд этот остановил красноглазого. Он оглянулся и опять закричал: – Стигнеев!
