Олег Куваев - Территория
…Вечером над палатками прогрохотал самолет АН-2. Посадочная полоса находилась на речной косе, метрах в четырехстах от базы. У самолета Жора увидел знакомого милицейского майора в кожаном желтом пальто и Чинкова.
— Докладывайте, Апрятин, — сказал Чинков.
— Труп найден мною шестнадцатого июля на склоне… — начал Жора.
— Это вы доложите майору, — поморщился Чинков. — Докладывайте о результатах.
— Все идет как положено, — пожал плечами Жора. — Карты на базе.
— Самолет сможет там сесть? — спросил майор.
— Исключено.
— Пешком?
— Двое суток. — Жора глянул на оплывшую фигуру майора.
Чинков тяжко и медленно шел по косе у воды, разглядывал отмель. Лениво вполоборота махнул, чтобы Апрятин и майор шли на базу. Майор пожал плечами и строго сказал Жоре: «Ведите на базу, товарищ начальник партии».
…В палатке Будда тяжело уселся на стул и невозмутимый смотрел на стол. Гурин при виде вошедших встал, коротко кивнул и снова улегся с излюбленным французским романом (на обложке матадор и девица). Жора за ствол подал майору наган с позеленевшими патронами в барабане и завернутую в полотенце полевую сумку, вернее, ее остатки. Но майор все косился на Гурина. На задней обложке девица была вовсе без ничего и блеск ее ягодиц на глянцевой обложке кощунственно освещал палатку. И сам Гурин в свежем тренировочном костюме, в каких-то кедах с белой непачкающей подошвой выглядел кощунственно. Не палатка геологов, а приют иностранных туристов.
— С какой целью вы ведете канавные работы, Апрятин? — тихо спросил Чинков.
— При заброске партии с самолета были замечены развалы кварца. Решили проверить канавами.
— И что показал ваш кварц?
— Жилы пустые, — сказал Жора. — Низкотемпературный молочный кварц и… более ничего.
Майор все косился на Гурина, закрывшегося обложкой, как будто происходящее его не касалось.
— Кто это у вас валяется на койке, Апрятин? — скрипуче спросил Будда.
— Андрей! — окликнул Жора. Гурин сел.
— Как ваша фамилия?
— А ваша?
— Я Чинков. Главный инженер управления, где вы работаете, — монотонно сказал Будда.
— Андрей Игнатьевич Гурин. Инженер-геолог.
— Если вы действительно инженер-геолог, будьте добры к столу, — Чинков отвернулся от Гурина. Майор засунул наган в полевую сумку. Сверток с бумагами придвинул к себе.
— Вы приняли решение? — спросил Будда у майора.
— Пусть захоронят. Составят акт, — вздохнул майор. — Дело ясное.
— Проверьте, прошу вас, как с техникой безопасности на базе Апрятина.
Майор вышел.
— Почему пусты канавы, Апрятин?
— Думаю, что наш лист находится в переходной зоне от золотоносных областей Реки к оловоносной провинции Территории, — единым дыханием выговорил Жора.
— Что вы скажете о золотоносности вашего района? — быстро спросил Будда.
Жора только пожал плечами.
— Мы ведем геологическую съемку. Отто Янович выбрал наш район чем-то вроде печки, от которой будут танцевать…
— Меня не интересует, что замышлял Отто Янович, — Чинков встал, и лицо его налилось кровью. — Здесь не полигон для научных изысков. Слушайте приказ, Апрятин: к осени вы дадите мне полный отчет именно о золотоносности вашего района.
— У партии существует утвержденный проект, — тихо сказал Жора.
— Мне наплевать на проект. Я его отменяю, — яростно ответил Чинков.
Гурин выдвинулся вперед, локтем задвинул Жору за свою спину и весело сказал:
— О чем, собственно, спорить? Мы ведем работу в основном в горной части. Надо спуститься в тундру. Прошлиховать верховья основных водотоков. Шлихи мыть быстро. Лишь на тяжелую фракцию. Канавные работы прекратить. Канавщиков перевести на шурфовку. Две-три обзорных линии в устьях главных ручьев. Не о чем спорить!
— Разумно! — по-человечески вздохнул Чинков. Он благосклонно глянул на Гурина и медленно вышел из палатки.
— Статуя командора, — пробормотал Гурин. — Мыслящая статуя командора.
Это было невероятно, но Чинков услышал его. Он медленно всем корпусом развернулся к Гурину, разлепил губы на чугунном лице и вдруг белозубо улыбнулся.
— Спасибо, что хоть мыслящая, Гурин, — медленно сказал он.
— Доктор. Моя здешняя кличка Доктор, — улыбнулся в ответ тот. Чинков благосклонно кивнул головой.
В это время Жора Апрятин вышел из-за спины Гурина. Дергающейся напружиненной походкой он подошел вплотную к Чинкову. Все еще улыбаясь, Чинков смотрел сверху вниз на темя Апрятина, а Жора смотрел в землю.
— Прошу вас, — с бешеной официальностью произнес Жора, — никогда не кричать на меня. Во-вторых, прошу дать точные указания о поисках золота.
— Раз вы инженер, то должны знать это, — Чинков, казалось, забавлялся.
— В-третьих, прошу дать письменное указание об отмене проекта. Без этого я не могу изменить план работ.
Чинков молчал. Гурин с нескрываемым любопытством поблескивал очками, переводил взгляд с Чинкова на Апрятина, с Апрятина на Чинкова.
— Скажите, — вдруг благодушно спросил Чинков. — А на черепе у того товарища не сохранилось волос?
— Нет, — растерянно сказал Жора. — По-моему, нет.
— Если светлые волосы, значит, Гагин. Мой однокашник.
— Я не понимаю, какое отношение…
— А тут нечего понимать, Апрятин. Инженер-геолог не просто инженер. У него есть кодекс чести. Ваши коллеги погибли именно во время поисков золота Территории. Результаты работ неизвестны. И для того чтобы выполнить элементарный товарищеский долг, вы требуете бумажку. Вам не стыдно, Апрятин?
— Демагогия… — с трудом начал Жора.
— Демагогией занимаетесь вы. Приказ вам известен. Как его выполнить, вам расскажет Гурин. Вашему деду стыдно должно быть за вас, Апрятин.
Чинков развернулся и монументом поплыл прочь от базы. Жора так и стоял с опущенной головой.
— Вот это босс! — с восхищением сказал Гурин. — Ах, как красиво он тебя обыграл, Георгий. Умница! Монстр!
— Он плохой человек, — сказал Жора.
— Тебя высекли. Прими это как мужчина, Георгий. Ты с ним знаком?
— Второй раз вижу.
— Значит, и он тебя видит второй раз. Но как он тебя угадал! Личного дела для этого мало. Результат: приказ его ты обязан выполнить. Иначе он тебя высечет еще раз. Если же ты завалишь проект — никаких бумажек он тебе не оставил. Тебя высекут другие.
— Я не буду заваливать проект Отто Яновича.
— Этого он и хотел. С одной мышки две шкурки.
— У меня есть свидетель. Ты.
— Ни черта ты в людях не понимаешь, Георгий. Неужели ты видишь во мне жлоба-свидетеля? Клянусь говорить правду, и только правду. Это мне унизительно.
— Значит, ты за него?
— Я — единичный философ. Следовательно, во всех случаях я за себя. Но мы с тобой в одной партии. Из классовой солидарности беру на себя всю работу по проекту. Ты выполняй задание Чинкова.
— Может быть, поменяемся?
— Не делай из меня холуя. Тебе дан приказ. Он великий, Георгий. Я это сразу понял.
— В чем ты видишь его величие? В хамстве?
— Есть цель. Есть ум. И абсолютно нет предрассудков, именуемых этикой.
— У меня другие понятия о величии.
— Величие столь же разнообразно, как и порок. Кстати, тебе великим не быть. Нет в тебе нити. Посему исполняй приказы.
— А тебе быть?
— Я в этом не нуждаюсь. Отмаялся величием в юности. Кстати: страдальца того я схороню. Чин чинариком все исполню с помощью раба Феникса. Крест или столбик прикажешь поставить?
— Решай сам.
— Ты более велик, чем я. Я исполняю твои приказы. Я более велик, чем раб Феникс. И буду приказывать ему. Видишь, как уютно все получается?
— Циник ты, Андрей. Противно.
— Я не циник. Я единичный философ. Мне не противно, а просто смешно.
11
Баклаков очнулся, будто вышел из темной заброшенной комнаты. Обнаружил, что одет в пыжиковые штаны и рубашку. Под ним была шкура и над головой, и по сторонам все тот же олений мех. Чувство уюта сливалось с благостным чувством выздоровления. Баклаков сел. Передний край полога был подвернут. Снаружи доносились мягкие шлепки. Он высунул голову из-за полога и увидел тундру, залитую желтым светом. Справа от входа на корточках сидела девушка. Она была в тренировочных брюках, но без рубашки. Баклаков видел смуглое плечо и острую грудь с маленьким темным соском, край темной от румянца щеки и ухо, полускрытое прядью длинных прямых волос.
Девушка месила тесто. Скатывала его в тугой клубок, отрывала часть, расшлепывала и пальцем выдавливала углубления в лепешке. Она почувствовала взгляд Баклакова и медленно повернулась. Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу. Девушка разжала темные, как бы запекшиеся губы, улыбнулась и, повернувшись к Баклакову спиной, подняла валявшуюся рядом рубашку. С каким-то расслабленным изумлением он смотрел на тонкую спину, непостижимо расширяющуюся к бедрам и выступы позвонков под кожей и беззащитную шею. Потом он опомнился и исчез за пологом.
