Иван Шутов - Апрель
— Мост строится и будет закончен в обещанные сроки, — резко ответил Александр Игнатьевич.
Но Гольд не унимался.
— А если бы, — вкрадчиво проговорил он, — если бы к вам пришел человек с предложением денег? Очень крупной суммы?
Александр Игнатьевич порывисто повернулся к Гольду, взял его за отворот голубого пиджака. Тот удивленно взглянул на спокойное лицо Лазаревского, затем перевел взгляд на его большую, сильную руку.
— Я бы вышвырнул этого человека вместе с его деньгами туда, — Александр Игнатьевич снял руку с отворота и показал на канал: там, на мутной воде, плавали большие светлые щепки.
Гольд поежился, разгладил примятый отворот.
— Я пошутил, господин майор, — смущенно пробормотал он. — Все это невинная шутка, не более.
— Не советую шутить со мной впредь подобным образом. От вашей «невинной» шутки на версту несет провокацией. Для шуток с вами у меня нет времени. И, видно, о шутках у нас различные представления. Перейдем к перилам. Соблаговолите их доставить на строительство через неделю, не позднее. Я выдам вам расписку, что перила приняты, и вы получите в финансовой части деньги. Предупреждаю, что после этого я с вами ни в какие объяснения относительно перил не вхожу. Все!
Александр Игнатьевич повернулся к Гольду спиной и неторопливо направился в кузню. Гольд пожал плечами: «Отказаться от даровых денег? Ничего не понимаю!»
И он помчался в обратном направлении, забыв о советах врача. Размеренной и спокойной жизнью Гольд решил жить, когда у него будет достаточно денег. Он чувствовал, что они приближаются к нему. Он летел им навстречу.
Обедать Александру Игнатьевичу в этот день не пришлось. На середине Кертнерштрассе машина вдруг зафыркала, запыхтела и остановилась. Василий смущенно крякнул:
— Вот досада, товарищ майор! Бензин кончился.
— Плохо ты стал хозяйничать, Вася. На тебя не похоже. Не рассчитал?
— Нет, не то, Александр Игнатьевич. Рассчитал, да израсходовал бензин вроде как на инженерную разведку. Целый день вчера по городу мотался: перила для моста разыскивал. Хочется мне этого жулика, что за свои перила норовит побольше содрать, от нашего строительства отстранить! Ну его!.. И, знаете, наглядел! В конце города большущее кладбище, там есть чугунная ограда — полтора метра высоты, хорошего литья. Лучших перил для моста и не нужно. Замолвите слово генералу Карпенко, а мы снимем.
— Нет, Вася, это не годится. Не нужно давать повода для упреков. Скажут: в одном месте город восстанавливают, в другом — разоряют. Мы строим новое, из новых материалов.
— Тогда, товарищ майор, у меня другое предложение. Возле кладбища есть мастерские — делают памятники для могил. Я с каменотесом разговорился. Он первый меня спросил: «Чего ищешь, товарищ?» Хорошо, оказалось, по-русски Говорит. Еще при царе в плену был в Сибири и выучился. Я с ним покурил и околичностями выпытал что нужно. Он дал мне адресок литейной мастерской. Перед войной она отливала для могил памятники и кресты. Теперь хозяина там нет, а вагранка и оборудование сохранились.
— Ты думаешь, мастерская отольет перила лучше, чем это мог бы сделать завод?
— На заводе, верно, сделали бы и скорее и лучше, — согласился Василий, — да ведь сложно, Александр Игнатьевич, ради перил и фонарей пустить в ход большой цех. Других-то заказов нет! Один наш. Дела, скажем, на одну смену, а хлопот все равно что завод наново пускать.
Соображения Василия показались Александру Игнатьевичу резонными.
— Мастерская, говоришь, заброшена? Наверно, оборудования в ней нет. А рабочие руки? Понадобятся литейщики, формовщики, модельщики.
— Неужели их нет в таком городе?
— Есть, конечно, но надо их разыскать, организовать. А у нас мало времени.
— Да в нашем дворе, Александр Игнатьевич, живет инвалид-трубочист, до войны он литейщиком работал. Должен знать, кто этим делом занимался.
— Хорошо. Едем в мастерскую! — решительно сказал Александр Игнатьевич. — Да ведь у тебя бензина нет.
— Это я в момент добуду. Тут недалеко наши шоферы стоят. Возьму у них горючего.
Через двадцать минут машина Лазаревского мчалась по улицам и площадям города.
— Весна, товарищ майор, — весело проговорил Василий, мельком глянув на молоденькую продавщицу фиалок, торгующую на тротуаре у разрушенного здания Оперы. — Весна!
Городская весна в представлении Лазаревского была связана не только с букетиками фиалок и подснежников, не только с голубым ясным небом и теплыми ветрами, но и с лесами строительств. Вместе с грачами, прилетевшими на старые гнезда в развилках вязов и осин, веселое оживление приносят в город и строители. Запах бетона и свежих досок, штабели алых кирпичей — необходимое дополнение к городской весне. Но на хмурых стенах венской Оперы, на восстановление которой советская администрация отпустила необходимые материалы, ничем не отразился приход новой весны. Обгорелые кирпичи стен, синие от окалины листы кровельного железа… Все то же, что и в прошлую военную весну, когда из широких полукружий окон валили дымы непогасшего пожарища.
У Штадтпарка машину задержало неожиданное происшествие. Посредине проспекта с поднятой вверх рукой стоял американский солдат. Задержав движение, он неторопливо отправился к тротуару, где его поджидал другой солдат. А третий лежал, обхватив руками чугунную тумбу. Подхватив под руки пьяного, американцы протащили его волоком по мостовой до противоположной панели. После этого движение на Ринге было восстановлено.
— Ну и гуляют! — неодобрительно проговорил Василий. — Неизвестно только, по какой причине. Наверно, по той, что вина в городе много. И нужно же так надраться!
Литейная мастерская помещалась на окраине Флоридсдорфа — венского пригорода. За высоким и ветхим ее забором весело звучала губная гармоника. Калитка была наглухо забита гвоздями, но скрипучие ворота раскрылись при первом толчке. Александр Игнатьевич и Василий вошли во двор, небольшой, густо поросший бурьяном по углам; посредине двора громоздилась куча железного лома, к ней был прислонен черный чугунный крест. На молодой травке у пролома в заборе сидел вихрастый малыш в потрепанной курточке. Он наигрывал на гармонике танго-болеро. Две девочки — одна светловолосая с коротенькими косичками, другая в пестрой косынке — кружились в танце.
Скрип ржавых петель прервал эту идиллию. Увидев чужих, мальчишка быстро спрятал гармошку в карман и вскочил на ноги. Смущенные девочки глянули на пролом в заборе, намереваясь, видно, задать стрекача.
Александр Игнатьевич улыбнулся:
— Можете продолжать веселиться, ребята. Мы вам не помешаем.
Ответив улыбкой, мальчик опустился на траву. Его примеру последовали и девочки. Все трое сосредоточили внимание на пришедших в этот всеми забытый двор старой литейной.
Мастерская помещалась в большом деревянном сарае со стеклянным фонарем на крыше. Александр Игнатьевич и Василий вошли в сарай.
Солнечные лучи тускло пробивались сквозь закопченные стекла фонаря. В глубине сарая чернела вагранка. Осмотрев ее, Александр Игнатьевич убедился, что она может еще послужить. Два ручных литейных ковша и несколько мелких опок лежали в углу. Земляной пол был неровный, бугристый. На высоких бугорках к тусклому солнечному свету тянулась молодая зелень.
Мастерской, видно, давным-давно никто не интересовался. Всюду валялись осколки разбитых опок и заплесневелые куски шамотного кирпича.
— Можно, Александр Игнатьевич, в этот сарай живую душу вдохнуть и заставить вагранку чугун варить?
— Можно, Вася. Переоборудовать только надо. Добыть опоки нужных размеров, ковши, но не это главное. Душа — это прежде всего люди.
Выйдя из мастерской, Александр Игнатьевич подсел к детям, разговорился с ними.
— Здесь жила Фрици, — сказал мальчик, протянув руку с гармошкой в сторону мастерской.
— Кто это Фрици?
— Сова. Она очень страшно кричит по ночам.
— Придется Фрици поискать себе квартиру в другом месте, где-нибудь на кладбище.
— А разве вы собираетесь здесь что-то делать?
— Возможно.
— Тогда вам придется спросить разрешения у дядюшки Вилли.
— Он хозяин мастерской?
— Нет, но у него живет Грета — вот эта девочка. Она сирота. Ее отец был хозяин.
Голубоглазая девочка с короткими косичками потупилась при этих словах.
— Как тебе живется, Грета, у дядюшки Вилли? — спросил Александр Игнатьевич.
— Хорошо, — коротко ответила девочка.
— Дядя Вилли хороший, — убежденно проговорил вихрастый музыкант. — Он, правда, любит поворчать, но всякий раз, когда мы уходим играть, дает нам по бутерброду.
— Ну, малыш, веди меня к дядюшке. Мне нужно с ним познакомиться.
Дядюшка Вилли был хозяином «Веселого уголка» — небольшой пивной на углу улицы. Обычная захудалая пивная, в которой посетители больше играют в кости и болтают, чем пьют пиво. Сидя за прилавком, хозяин «Веселого уголка» от скуки клевал носом. Газета и квадратные очки в роговой оправе лежали на его коленях.
