Евгений Толкачев - Марьина роща
Многие старшие гимназисты и студенты агитировали за революцию, не понимая тонкостей партийных программ. Впрочем, в те времена только самые сознательные рабочие состояли в эсдеках, а массы мало понимали разницу. Кто был против царского режима, тот и считался революционером.
Октябрь и ноябрь были самыми грозными днями для царя. Войска колебались, в Спасских казармах что ни день — митинги, полиции мало… Ну, не все, конечно, стремились к революции. Я не говорю про дворян там и капиталистов. Мещанству тоже скоро надоел «беспорядок». Да и многие интеллигентные успели устать от революции. Как грибы-поганки стали появляться в Москве всякие диковинки. В Грузинах, например, открылся «трактир рыжих», где весь штат был рыжеволосым. А на Миусской площади в одно воскресенье кучка бездельников собрала целую толпу, совершая по-новому «таинство брака». Жених с невестой подписались на листочке с надписью «Исайя, ликуй», привязали его к детскому воздушному шарику и пустили в воздух. Готово, брак заключен! Стали открываться разные «Лиги свободной любви». На Лесной улице в окне появилось объявление, что здесь в скором времени откроется «Клуб плешивых». Вот как некоторые понимали свободу!.. Ну, вмешались трамвайщики и прекратили всю эту гадость…
ПРОДОЛЖЕНИЕ ТРАДИЦИЙ
В десятых годах Москва строилась. Давно не наблюдалось столь интенсивного строительства. Один за другим вырастали многоквартирные желтые и серые махины с дощечками «1912 год», «МСМХIII», «1914 год» на фронтонах. Наряду с вычурными купеческими особняками росли хмурые зализанные кубики импортного урбанизма. Но до того они бывали скучны, эти кубики, что не выдерживал заказчик или строитель, и на голом кубе вдруг вырастала такая заковыристая башенка, что зрители только руками разводили. Уже дважды подводился под крышу, спешно страховался и дважды рассыпался восьмиэтажный дом Титова на углу Калашного переулка. На окраинах росли целые поселки доходных домов…
Предприимчивые бельгийцы, отлично заработав на многих коммунальных предприятиях Москвы, решили осчастливить Марьину рощу. За линией, в депо добровольной пожарной дружины было созвано собрание домовладельцев. Солидный докладчик с ухватками адвоката и бархатным голосом сообщил уважаемому собранию, что группа бельгийских предпринимателей по согласованию с земством и городской управой получила концессию на постройку городка с многоэтажными домами в распланированной части Марьиной рощи, по образцу Тестовского поселка. Дома будут построены по последнему слову техники, со всеми удобствами: электричеством, водопроводом, газом, телефонами, асфальтовьими тротуарами… Но возникает вопрос: как быть с уважаемыми домовладельцами? Их дома стоят на земле, когда-то арендованной французским поземельным обществом у графа Шереметева и переданной уважаемым застройщикам мелкими участками на правах субаренды. Затем граф Шереметев отказался от своей земли в пользу города. Если не ошибаюсь, господа домовладельцы уже два года никому не вносят арендной платы?.. Это отнюдь не в укор, избави бог, ведь вносить-то некому. Граф уже не владеет этой землей, а городское управление (тяжелый вздох), внимательно рассмотрев документы и тщательно взвесив все обстоятельства, находит, что договоры субаренды не имеют определенного срока и, следовательно, могут быть прекращены по желанию владельца земли в любое время. Затем управа находит, что многие строения данного района не соответствуют правилам застройки и требованиям санитарии. Все это заставляет городскую управу, в неусыпных заботах о благе городского населения, ставить вопрос о благоустройстве Марьиной рощи. Или господа домовладельцы благоволят в короткий срок полностью благоустроить район, или уступить его тому, кто сможет это сделать, в данном случае — бельгийскому обществу.
Здесь поднялся такой шум, что оратор долго не мог продолжать свой доклад.
Но концессионеры не хотят жестких мер и предлагают уважаемым домовладельцам полюбовную сделку. Застройку предположено производить поквартально, и нет надобности сносить сразу все дома. Будет выработан точный график работ. Господа домовладельцы могут обменять свои строения на удобные квартиры в будущих домах, причем квартиры таких заказчиков будут планироваться и отделываться согласно их вкусам и указаниям. Владельцы более ценных домов могут войти в переговоры о денежной компенсации. Но, безусловно, всем предоставлено право переноса своих домов на участки, выделенные городской управой в других близких к городу районах.
Пылкие слушатели пожелали немедленно разорвать докладчика на клочки и на этом закончить обсуждение. Но по кличу брандмейстера пожарная дружина отстояла адвоката, усадила в пролетку и проводила до границ «цивилизации».
Обсуждение волнующего вопроса было перенесено в дома и в «клубы»-трактиры. Больше всех бушевали мелкие домовладельцы. Вложив последние средства в свои домишки, они почувствовали себя настоящими хозяевами, а перестав платить аренду графу, и совсем утвердились в своих бессрочных правах собственников. Как же это так? На чьей земле стоит мой домик? На городской — значит, на ничьей. Значит, я полный хозяин и дома и земли. И вот — пожалуйста… Да что же это? Грабеж!.. Да я!.. Да мы!..
Рощинские богатеи избегали высказываться, и не разобрать было, что им выгоднее: известно, мудрецы, дальновидные…
Примерно через месяц пожарные созывали жителей на новое собрание; в депо явилось десятка два ребятишек, прослышавших, что прошлый раз было шибко весело, забрели два дремучих старичка да любопытная богомольная бабка; из домовладельцев — никого. Так и не состоялось собрание. Вскоре и бельгийцам и городской управе стало не до благоустройства Марьиной рощи: настал 1914 год.
* * *…Время сглаживает мелкие ямы и ухабы житейского пути, особенно если путь монотонный и спокойный. Шло время, старился Петр Шубин, забыл про скандал с Савкой; трактир уверенно поддерживал благосостояние, забылись ранние удачи с получением кулаковского трактира, с «Привольем»… Все шло гладко.
Поскольку Шубин не мог познать закономерностей в своей судьбе, он верил в случай. Действительно, все удачи приходили как будто без особых усилий с его стороны, все совершалось как-то само собой. Значит — случай. Он верил, что новый случай обязательно придет. Но когда?
…В один из обычных воскресных приездов Андрей Иванович Рыбкин как-то странно юлил перед зятем, потом заявил:
— Выручай, зятек! Нужны деньги. Неустойка вышла. Пожалел дружка, поручился — и вот… Брать ссуду в банке, сам понимаешь, нежелательно: пойдут разговоры, подрыв кредиту… Выручай!
— Сколько надо?
— Тысяч восемьдесят. А лучше сто. Срок два-три года, за это время дружок встанет на ноги. Обеспечение любое.
Петр подумал и ответил:
— Хорошо, достану. И никакого обеспечения мне не надо.
Андрей Иванович даже прослезился.
А через два месяца, в неурочный день, в Марьину рощу прискакал разгоряченный Угар, и кучер Прохор угрюмо сказал:
— Поедем, Петр Алексеевич. Беда у нас.
Встретила Петра обезумевшая от горя теща. Андрея Ивановича привезли из лабаза чуть живого. Он лежал на высокой постели, тяжело дышал, иногда открывал глаза, и было в них невыразимое отчаяние от невозможности сказать что-то важное. Его много рвало, он ослабел окончательно.
Домашний врач спешно собрал консилиум. Приехали специалисты, прибыл сам профессор Клейн. После тягостного получасового ожидания специалисты пошли мыть руки, переговариваясь по-латыни, а профессор, небрежно пряча сторублевку, сказал Петру:
— Как будто отравление. Подробности вам неважны. Надежда на режим и волю божью. Режим обеспечит домашний врач, а об остальном позаботьтесь сами.
Никакой режим не помог. К утру старика не стало.
Купца второй гильдии хоронили с подобающим почетом. Десятки нищих осаждали дом, и для всех был кусок и денежка. Петр сбился с ног, выполняя все требования траурного церемониала. Сведущие в этом деле старухи перевернули вверх ногами весь тихий купеческий дом.
Наконец, миновали чадные дни. Петр стал приходить в себя. Съездил в лабаз, попытался ознакомиться с состоянием дел, но из слов старшего приказчика ничего нельзя было понять: все, мол, благополучно, как тридцать лет торговали, так и теперь, слава богу, торгуем, а хозяин, вишь, чего-то покушал в недобрый час, потому и помре волей божьей.
Пробовал Петр сам разобраться в торговых книгах, но не сумел. Клал на счетах: с одной стороны — все выходило хорошо, а с другой — ничего не поймешь…
Обратился к теще. Та замахала руками:
— Ах, я ничего не знаю, делай, как хочешь!..
Пригласил эксперта-бухгалтера из специальной конторы, потом второго ему в помощь. Эксперты листали книги, щелкали на счетах и не спешили с ответом. А Петр мучился: его заем Андрею Ивановичу ведь не был никак оформлен. Ну хорошо, дело наследует теща, может быть, частично жена, а он-то тут при чем? Кому известно про сто тысяч? Кто знает, что похоронная канитель тоже обошлась немало, а счет его в банке совсем отощал? Тут он впервые усомнился в своей тактике осторожности и скрытности. Не потому он не взял векселей, что такова его благородная натура, а потому, что это было бы признанием размеров его капитала. Сможет ли вдова вести лабаз, и стоящее ли это дело? Проклятые бухгалтера все тянут с ответом…
