Олег Кириллов - ВСЕ НА ЗЕМЛЕ
— Вот и гляди, — почти добродушно посоветовал Дорошин. И добавил: — Карасей в пруду еще не дергал?
И пошел у них мирный разговор относительно карасей и того, какой все-таки отдохновительный момент для руководителя рыбалка, ежли она организована со знанием дела. И тут же договорились, что днями Дорошин с ребятами выскочит в гости к Насонову и они доброй компанией посидят за удочками и обговорят кое-какие деловые вопросы относительно газовой магистрали, которую надо подбросить к двум селам колхоза. И Дорошин добавил, что визит этот будет только после того, как решатся на исполкоме общие вопросы, и Насонов уловил, что Павел Никифорович все ж побаивается за окончательный исход дела. И эта тщательно скрываемая неуверенность Павла Никифоровича и поздний ночной звонок больше всего убедили Насонова, что не все удачно складывается у всесильного Дорошина с его выдвиженцем.
И еще одно обстоятельство было в активе у Насонова. Докторша Вера Николаевна… Ай да секретарь… Таки приметил лучшую девку в колхозе. И кого думал провести? Старого, опытного охотника, который все следы на территории колхоза распутать в два счета может. Неужто симпатий секретаря райкома не уследил бы… Это уж извиняйте нас, Владимир Алексеевич. Уж мы понимаем, для каких таких целей мотается каждый день по темноте по селам вверенного нам колхоза хорошо известная в районе машина. Сказать мы вам, конечно, в глаза этого не скажем, а вот вывод сделали, уж тут вы будьте уверены. Дипломатами мы тоже можем быть, хоть за плечами у нас всего-навсего техникум сельскохозяйственный да партшкола.
Давеча нанес визит Насонов в больницу колхоза. Походил по двору, пощупал пальцем краску в коридоре, а потом прямо в кабинет к Вере Николаевне, которую много лет знал как Верку, поначалу худую и молчаливую— подростка-девчонку, а потом как первую в селе девушку-певунью, подругу Ольги, дочки своей. Планировал Насонов хитрую комбинацию, надеясь задержать в колхозе Виктора Николаевича — выпускника сельскохозяйственной академии, отработавшего в колхозе два года и уже вострившего лыжи в родные тамбовские края. А парень был деловой, и Насонов прикидывал, что неплохо было бы оженить его на бойкой докторше и таким образом привязать к колхозу. Свел их как-то вместе, да дела не получилось. Тогда решил председатель наказать непокорную девку и отказался отдать больнице старый сарай в больничном саду, который Вера Николаевна планировала под склад инвентаря. А тут, прознав про ее знакомство с Рокотовым и очень перспективные отношения, решил круто изменить политику и, зайдя в кабинет, начал разговор не традиционным приветом от Виктора Николаевича, который сохнет по докторше с того момента, как увидал ее, а с сообщения, что решил он окончательно и бесповоротно отдать сарай больнице, потому что видит все трудности, стоящие перед сельской медициной в ее благородном деле.
И не успела докторша опомниться от столь многообещающего начала, как Насонов уже энергично одобрил ее отношение к Виктору Николаевичу, который и видом неказист и стеснителен, будто девок в своей жизни не видал, и хоть агроном из него получается настоящий, замуж-то за него выходить не председателю, а девке. Значит, по всем статьям получается, что выбирать дорожку в этом важном деле — прямое право самой Веры Николаевны, которая верно смотрит на вопросы жизни и кое в чем так разумно все распределила, что даже он не сразу ее понял. И хотя докторша глядела на него непонимающими глазами, он подмигнул ей заговорщицки и сказал, что она должна быть патриоткой своего села, которому угрожает снос, и что только самый черствый, бездушный человек смог бы отдать для этой чертовой ямы такую красоту, и что коли она посодействует делу сохранения села, так ей благодарные сельчане спасибо за это скажут.
Проницательным человеком считал себя Насонов, а тут даже он диву дался. Ну и выдержка у девки. Хоть бы глазом моргнула. На лице удивление, глядит так, будто он с луны свалился или предстал перед нею в непотребном виде. Вот артистка. Однако ушел он в уверенности, что теперь у него могучий союзник в лице Веры Николаевны. И когда решал вопрос с явкой к Рокотову с повинной, учитывал и этот фактор…
Да, сидеть долго здесь, на диване в приемной, было ни к чему. Вот-вот могла прийти секретарша, и Насонов и этом неприятном случае выглядел бы в ее глазах совсем не так, как хотелось. А ему еще думалось о том, что надо б в исполкоме побывать да с председателем парой слов перекинуться. Ох, что же будет нынче, что же будет?
2
Гуторов постучал карандашом по столу:
Товарищи члены исполкома, прошу высказываться. Дело важное, и со временем у нас туговато.
Дорошин рисовал на бумажке квадратики, кружочки, треугольнички — почти пол-листа заполнил всяческими геометрическими фигурами. Хоть и старался держать себя в руках, а волнения скрыть не мог. Как оно выйдет, дело-то? Обычно это формальность просто. Самое главное — уломать колхозников, чтоб они вынесли решение, а уж потом все проще. Этот этап им, Дорошиным, пройден успешно.
Ждал подвоха Дорошин со стороны Володьки… Фу ты черт, не Володьки, а первого секретаря райкома товарища Рокотова. Даже сейчас, в мыслях, Дорошин не мог отказать себе в возможности съязвить. Сидел товарищ Рокотов у торцовой части стола, за которым председательствовал Гуторов, и будто не слышал всего, что говорилось. Что-то неторопливо записывал в блокнот четким и ровным своим почерком.
А рядом с Дорошиным вертелся на месте Насонов. Уж как вертелся, будто не мягкий, с поролоном, стул под ним, а доска, утыканная гвоздями. И вздыхал жалобно так, что у Дорошина сердце покалывать стало.
— Ты что, Иван? — шепотом спросил он, уловив пристальный, неотрывный взгляд Насонова в сторону первого секретаря.
Насонов горестно махнул рукой и вновь вперился в чисто выбритую шею Рокотова.
Да, тяжко было Насонову. Зайдя в зал заседаний и присаживаясь к столу, пожал он руку каждому из членов исполкома. Рокотов отвернулся от него. А Гуторов, видно, ничего не знал, потому что доброжелательным голосом поинтересовался у Насонова, как доставляется свежая почта в села колхоза. Когда Гуторов зачитывал документы, секретарь райкома не обронил ни слова, будто и не было утреннего насоновского признания. И это было горше всего, потому что выскажи свое мнение Рокотов — и сразу все стало бы ясным. А тут думай, догадывайся, что у него на уме. А ну как определил он провести всю процедуру так, как будто и не было утреннего разговора? В дорошинскую пользу? А может, ждет, пока сам Насонов встанет и признается во всем? Ох, знать бы. А у Рокотова на лице даже мускул не дрогнет. Не человек, а чурка с глазами. Нервов у него нет, что ли?
— Прошу высказываться, — повторил Гуторов.
Дорошин глянул по сторонам, кашлянул, басом загудел:
— Мне вроде высказываться не к чему, я тут сторона заинтересованная, однако скажу пару слов. Район наш в перспективе горнорудный союзного значения… И не в перспективе даже, оговорился, по старой привычке, а сегодня, когда мы для Липецка, да и для Урала миллионы тонн руды даем. А когда будет наш собственный электрометаллургический, тогда уж и говорить нечего. А я хочу вам напомнить, товарищи, один тезис из решений Двадцать четвертого съезда партии о том, что электрометаллургический начнут строить в теперешней, девятой пятилетке… Мне в министерстве по секрету сказали, что уже вот-вот будет назначен начальник строительства и директор будущего комбината… Мы здесь все народ партийный, ответственный и понимаем: комбинат, как первостепенное государственное дело, будет возводиться от силы пять — семь лет. К тому времени имеющиеся мощности, нами освоенные, будут давать тридцать процентов нужной руды. А где взять остальные семьдесят? А? И вопрос, который мы сегодня обсуждаем, — вопрос государственный, товарищи… Даже, если хотите, политический. И решать его нужно не затягивая, без бюрократии. Вот вся моя речь.
Говорил Дорошин вроде для всех членов исполкома, а предназначал Рокотову. И все так и поняли эту страстную дорошинскую предварительную отповедь будущему оппоненту: дескать, знай, против чего собираешься выступать, против чего намереваешься бороться. А коли не настроен воевать с этой идеей, так усвой, что не блажь это стариковская генерального директора комбината, а дело государственное, ради которого он, Дорошин, готов на все пойти.
А Насонов в этот самый миг обмозговывал проблему другую. Уловив на себе быстрый взгляд Рокотова, будто мимолетный, но на самом деле словно не поглядел, а током ударил… И понял Насонов, что надо вот тут, сейчас, вставать и начинать во всем признаваться самому, не дожидаясь, пока сделает свое спокойное и убийственное заявление секретарь райкома, и тогда это уже будет совсем другое дело, за которое и наказание будет иное; и поэтому, решившись, Насонов теперь караулил момент, не слушая слов Дорошина, ждал, когда смолкнет громкий и пронзительный голос Павла Никифоровича, чтобы сразу же втиснуться самому с покаянной своей речью. Потому что кто его знает, а вдруг, сразу за Дорошиным, заговорит Рокотов — и тогда уж держись, Иван Насонов.
