Аскольд Шейкин - Резидент
Уже совсем поздно ночью пришел тот мужчина в кожаной куртке, которого они встретили у околицы. Говорил он горячо и громко, много раз повторяя одно и то же, но сморенная усталостью Мария, сколько ни вслушивалась в его слова, ничего не смогла понять.
Когда хозяйка давала ей подостлать тулуп, Мария спросила, кивнув в сторону стола:
— Комиссар?
— Ни, — шепотом ответила та. — Комиссара в каллистратов день из обреза убили. Командир это, Ельцин, питерский он, — она тесней прижалась к ней. — Комбед в селе нашем организуют. Власть такая будет теперь, а мужика маво в председатели. Ой, как же страшно: вдруг казаки придут? Порубают же, господи, а он такой, что и мухи не обидит…
Утром по совету хозяев избы Мария пошла к Ельцину в штаб отряда. Он помещался в доме под флагом. По скрипучей лестнице она поднялась на второй этаж, боец с красной повязкой на рукаве указал ей, в какую дверь войти, она открыла эту дверь и испуганно отшатнулась: посреди комнаты стояла огромная дубовая кровать, а на ней что-то белело, будто там, обнявшись, спали люди.
Пожалуй, если бы не знакомый ей уже голос Ельцина: «Минуточку подождите, товарищ!» — она, наверно, вообще б убежала. В растерянности она остановилась у входа, опасливо глядя на кровать. У окна на табуретках сидели Ельцин и Федорка.
— Наш отряд не простой, — говорил Ельцин. — Приходим в село, организуем комитет бедноты, передаем ему власть.
— От кого забираете-то ее? От Совета?
— Да.
— Но власть-то ведь у вас Советская?
— Советская. Власть трудящихся.
— Как же Советская, если вы Совет теперь по боку!
«Господи, — подумала Мария, вдруг вспомнив то, что говорилось вокруг нее вчера вечером и как-то разом осмыслив все это, — чего ж тут не понимать?»
— От того, что управление переходит к комитету бедноты, — терпеливо продолжал Ельцин, — Советская власть лишь укрепляется. Что получилось? Бедняки в кабале сотни лет ходили. А кулак — мужик оборотистый, издавна привык главенствовать. Он и в Советы пролез. Ждать, пока бедняк сам поднимется, нельзя: хлеб народу нужен сегодня. А хлеб у кого? У кулака. Как его взять? Взять надо помимо Совета, потому что кулацкий Совет кулака не обидит. Эсеры думали: грянет революция — и сразу мир да гладь, ан нет. Покато углы обобьются, — он встал, подошел к кровати, взял пачку листовок (они-то горой и лежали на ней!), протянул Федорке. — Прочти. Коли в отряд вступать так и не захочешь, с собой возьми, другим раздашь. Это товарищ Ленин писал о самых наших главных задачах, — он подошел к Марии, которая все еще стояла у порога. — Вы ко мне, товарищ?
О Степане Мария знала только, что он отступил с шахтерским полком. Где этот полк сейчас, Ельцин сказать ей не смог, но, выслушав рассказ о том, почему она ушла с Дона, кто и как посоветовал ей пробраться в Воронеж, как она переходила фронт, некоторое время помолчал, думая.
— Куда ты одна пойдешь? — сказал он. — Вдруг на банду напорешься? Не хватает тебе еще этого счастья. У нас ведь жизнь сейчас тут сложная. Через день-другой в Воронеж наряд будет. С ним ты и отправишься.
— А вы это правду мне говорите? — робко спросила Мария.
— Будет обязательно. Да соглашайся, чудачка! Быстрее все равно тебе никак не попасть. А эти дни с фельдшером поработаешь. Хоть денек ему помоги. И тебе, и нам польза будет. Наш отряд не простой. Задача перед ним поставлена очень важная.
— Я слышала, — сказала она. — Вы в селах у власти трудящихся ставите.
— Правильно! — воскликнул Ельцин. — Умница ты, сразу видать.
Она ушла в лазарет — это была такая ж изба, как остальные, только на лавках и койках в ней лежали и сидели бойцы; а часа через два какой-то старик вдруг явился, чтобы перевязать руку. Рана выглядела странно, словно бы он со всего маху напоролся ладонью на толстый гвоздь. Но еще удивительней показалось Марии то, что старик не разрешил мазать рану йодом и не захотел, чтобы ее перевязали бинтом. Он решительно, словно хозяин, снял с гвоздя на стене грязное холщовое полотенце, зажав его угол в зубах, здоровой рукой оторвал узкую полосу, сказал, блеснув совсем молодыми, озорными глазами:
— Вот этим бинтуй, красавица…
И только старик ушел, Марию срочно вызвал Ельцин. В штабе отряда навстречу ей по лестнице прогрохотали сапогами командиры взводов. По их голосам она поняла, что получено какое-то важное известие. Она вошла в уже знакомую комнату с кроватью. Ельцин стоял у окна и смотрел в сторону леса. Мария тоже взглянула в окно: бодро, торопливыми шагами, ее старик уходил от села.
— Я этого деда перевязывала сейчас, — сказала она. — Подозрительный он какой-то: и не старый совсем, и йодом не захотел руку смазать, и бинтовать не дал.
— Ты о ком, товарищ? — спросил Ельцин. — О нем? — он указал в окошко. — Пусть идет, странничек! — он взмахнул рукой и проговорил, по-прежнему не отрывая глаз от леса: — Мы на направлении главного удара оказались. Стоять будем насмерть. За нами Бобров, за нами Воронеж. Ты уедешь не завтра, сейчас уедешь. Только б из пушек не ударили. Две тройки на Воронеж пойдут. В штаб армии попадешь, расскажешь про Дон, все, что мне говорила. Им важно это.
Он вдруг что-то увидел в окно и, схватив Марию под руку, потащил за собой. Они вышли на крыльцо. Мимо дома цепочками бежали бойцы. Ельцину тоже было надо куда-то спешить, но тачанки все не подходили, и это задерживало его.
Из-за угла дома вылетел верховой, крикнул:
— Дозор весь порезали!
И вдруг и верховой, и стена дома, и небосвод осветились резким светом, и затем стена начала валиться на нее и на Ельцина, и раздался страшный, раскатистый грохот.
Придя в себя, она увидела, что лежит на земле, а мимо проносится черно-коричневая лавина всадников. Земля, отлетая от лошадиных копыт, била в лицо. Где-то совсем рядом раздавались треск пулемета, крики «ура».
Она приподнялась на колени. Удушливый дым налетал волнами. Во время одного из просветов она увидела Ельцина. Он лежал шагах в пяти от нее. Глаза его остекленело смотрели в небо. Под затылком расплылась и уже впиталась в рыхлый, вспаханный взрывом песок кровавая лужа. Левая рука его была неловко подвернута под спину, в правой он держал бутылочную гранату с привязанным к ней пакетом, величиной с портсигар. Видимо, его-то он и собирался отправить в Воронеж.
Она подползла к Ельцину. Приложила ухо к груди. Сердце не билось.
Ну что ж. Она сама доставит пакет в Воронеж. А граната на тот случай, если ее схватят казаки. Она не глупее других. Она все понимает. Пакет не должен достаться врагу.
Ей было как родного жаль Ельцина. Она знала его очень недолго. И в то же время чувствовала, что более доброго и хорошего человека еще не встречала в своей жизни.
Она огляделась. Над селом бушевал огонь. Языки пламени, серого и черного дыма сливались в небе в гигантский столб, затмевая солнце. Стрельба утихла. Ржанье и конский топот, крики, мычанье коров, вой собак прорывались время от времени сквозь треск горящего дома рядом с ними. Огневыми бабочками летали листовки.
Мария спрятала гранату с пакетом на груди и, пригнувшись и опираясь на палку, побрела вниз, к реке. Ушибленная спина не разгибалась, руки и ноги дрожали, мучила тошнота, перед глазами плыли круги.
За Дон ей удалось перебраться лишь верстах в десяти от села. Там она наткнулась на окопы. В них были красные. Весть о наступлении белоказаков уже дошла до них. Ее ни о чем особенно не расспрашивали: вместе с ней пришло еще несколько бойцов их отряда. Они все рассказали.
Здесь располагалась большая воинская часть. Обоз ее срочно уходил в Воронеж. Марии разрешили ехать с ним.
Сидя в телеге, она обнаружила, что пакет отвязался от гранаты и тряпка, в которую он был завернут, разлезлась. Она развернула его, нашла на обертке адрес и фамилию: «Дорожников». Под оберткой находились какие-то ленты из тонкой бумаги, мелко исписанные черными чернилами. Почерк на одной из лент показался ей знакомым. Она прочла:
«18 ч. 35 м. 3 оф. 17 т. 4 пл. ор. 6 пл. гр.
17 ч. 50 м. 1 оф. 15 т. 7 пл. ор. 3 пл. гр. …»
«Да ведь это Леонтий Шорохов писал, — подумала она почти с ужасом. — Он же точно так цифры на именинах у Дуси писал, когда с Горинько торговался! Нет. Я с ума схожу. Он мне теперь всюду мерещится. Да что ж это со мною творится?..»
ГЛАВА 16
Из всех связных — приходивших под видом казаков, нищих, пастухов, перекупщиков, колбасников, кожевников, покупателей солонины, мяса, костей — Леонтий с первой же их встречи 23 октября особенно полюбил Василия.
Правда и то, что лишь он один, как старший по должности, придя, вступил с ним тогда в разговор. Остальные на минутной, словно случайной встрече, забирали сводки, передавали очередной пароль. Деньги на расходы Леонтию вообще не приносили — их давала торговля, с самого начала достаточно масштабная и доходная.
