Алексей Кожевников - Том 1. Здравствуй, путь!
Аукатым ехал впереди сборища, был недоступно важен и молчалив, радость, что из-за него люди побросали все дела, хранил про себя. Ярые джигиты, особенно из молодых, постоянно подскакивали к нему и вызывали на соперничество. Они не думали, что побьют Аукатыма, им было бы приятно одно то, что он принял их вызов. Но наездник упорно отмахивался. Когда всадники становились слишком назойливы, он угрожал плеткой и покрикивал:
— Сторонись! Истопчу!
Завидев на светлом дневном горизонте более темное пятно, Тансык подумал, что едет Аукатым, немедленно оседлал коня и умчался встречать. Спросив наездника о самом главном, он помчался обратно в Луговую. С той же прытью, с какой ехал, ворвался в юрту инженера Елкина и зачастил:
— Аукатым ставит Зымрыка против шайтан-арбы. Конь побьет ее. Нет, нет, машина побьет коня.
Он не знал, кому желать победы — Зымрыку или «доджику». Как наездник и служитель Длинного Уха он был горячим поклонником лошадей, но и машина полюбилась ему, в мечтах он уже гонялся на ней за новостями.
У Елкина шло совещание — обсуждались последние данные изыскательских партий. Изыскания еще не закончились, но уже было ясно, что Чокпарский вариант и в постройке и в эксплуатации лучше всех других. Только здесь можно осуществить указание правительства сооружать Турксиб прочно, дешево, быстро.
Елкин внес предложение: немедленно приступить к строительству, а недостающие изыскания сделать в процессе стройки.
Вспыхнул жаркий спор. Одни считали предложение Елкина приемлемым, другие — преждевременным. Особенно сильно противился помощник Елкина инженер Леднев, совсем не турксибовский по своей внешности, а такой по-городски ухоженный, что казался ледяно отполированным, будто нарочито оправдывал свою фамилию. Тансыка с его новостью он посчитал таким злостным нарушителем порядка, что, не дослушав, скомандовал ему:
— Марш отсюда!
— Товарищ Леднев, так нельзя! — упрекнул Елкин.
— Но и так, как он, тоже нельзя, — огрызнулся Леднев.
— Ему простительней, чем вам. — Елкин поманил Тансыка к себе. — Ну, что у тебя?
Тансык выпалил свои новости: Аукатым… Зымрык… байга…
Первым отозвался на них Леднев:
— И кому взбрело это в голову?
— Всем, всем. Все хотят, — ответил Тансык. — Весь народ просил Аукатыма, посылал двух гонцов.
— Но у нас не цирк, не балаган. Мы приехали строить дорогу, а не показывать номер «лошадь состязается с машиной». — Леднев обвел всех смеющимся взглядом. — Так, товарищи?
— Не совсем, вопрос не такой цирковой, — заметил Елкин, велел Тансыку встретить Аукатыма, как полагается в таких случаях, и вернулся к прерванному обсуждению своего предложения. — Объединение изысканий и строительства, конечно, увеличит напряжение, зато сократит сроки.
— Говорят: поспешишь — людей насмешишь. Зачем? Мы ведь не пирог печем на один обед, а строим дорогу на века, — возразил Леднев. Елкин напомнил, что торопит не чья-то прихоть, а народ, революция, сама история. Разъединенные Сибирь, Казахстан и Средняя Азия давно вопиют о железной дороге.
В конце концов все, кроме Леднева, высказались за повышенное напряжение и скорейшее окончание стройки.
Закрывая совещание, Елкин попросил задержаться у него представителей главного строительного управления, партийной организации, профсоюзов, инженера Леднева и сказал:
— Теперь, товарищи, поговорим о состязании коня и машины.
— Выпускать машину на лошадь — варварство, все равно что гиену на петуха, — зашумел Леднев со своей обычной резкостью. — Ну, машина обгонит, так и быть должно. Какой тут смысл!
— Агитация. Для них, для степняков, большой вопрос, кто же лучше — конь или машина. Мы должны решить его в пользу машины. Вот «доджик» обгонит лучшего скакуна, тогда увидите, какой будет поворот.
— Может быть самый неприятный, — не сдавался Леднев. — Если казах не понимает, что рискует конем, то мы обязаны предостеречь его.
— Никакого риска. Здесь конные бега — не редкость. И так постоянно гоняют во всю прыть. А если даже и пострадает один конь — это мелочь перед тем агитационным значением… Мы покажем все преимущества машины, добьемся уважения к ней, а следственно, ко всему нашему строительству.
— Нелепая, странная выдумка. Если она потешна степнякам, лошадникам, то нам, инженерам, не к лицу. — Леднев замахал руками, подался к выходу. — Она унижает нас.
— Товарищ Леднев, мне странно другое: вы до сих пор не заметили, что состязание между лошадьми и машинами идет уже многие годы, с появлением первой лодки, паровоза, автомобиля. Мы с вами, строя железные дороги, занимаемся тем же нелепым, как вы обозвали его, состязанием с лошадью.
Леднев ушел. Оставшиеся договорились устроить байгу, но действовать со всей осторожностью, и тоже ушли. Задержался у Елкина только представитель главного управления. После всяких разговоров о строительстве он вдруг спросил Елкина:
— Как работается тебе с инженером Ледневым? Скажи откровенно. Мы друзья, и дальше меня этот разговор не пойдет.
Да, они были давними друзьями, со студенческих лет.
— Скажи тоже откровенно, почему ты затеял этот разговор? — спросил в свою очередь Елкин.
— Леднев явно, нарочито выступает против тебя, похоже, что метит на твое место. Ты замечал?
— Как не заметить.
— Если он не устраивает тебя, мы можем развести вас. Сделаем без обид, без понижения.
— Не надо, — решительно отказался Елкин. — Я очень ценю Леднева.
— За что же?
— Именно за то, что он всегда имеет особое мнение, спорит со мной, копает под меня.
— Странно. Я расстался бы с таким.
— Когда-то и я думал разойтись. Но вовремя понял, что Леднев нужен мне. Люди обычно не видят, не понимают себя, это трудное дело. Считают умней, вообще лучше, чем есть. Многим, возможно, всем людям, чтобы понимать и видеть себя и свои поступки правильно, без переоценки, нужен строгий, придирчивый взгляд со стороны, нужен критик, спорщик, как Леднев. Он — самый лучший мой помощник, моя поправка. Не зря говорят, что истина рождается в споре.
— Будь по-твоему!
— Да, оставьте мне Леднева, этот ничего не спустит. Хочет он того или не хочет, но помогает мне быть осторожней, вдумчивей. Я не люблю, боюсь слишком послушных исполнителей.
На следующий день в первую очередь, пока не одолели другие дела, Елкин пошел узнать, как принимают Аукатыма. Партийная организация и профсоюз поручили это комиссии из трех человек: Тансыку, Ахмету Каримову и Шолпан. Аукатыму уже поставили отдельную юрту, его коням отпустили вдоволь корма и воды.
Елкин наладился к юрте наездника и возле нее столкнулся с Ахметом. Тот сказал ему, что Аукатым ушел помолиться.
— Далеко, надолго? — спросил Елкин, всегда спешивший куда-нибудь.
Каримов поманил Елкина за юрту. Там, в сотне шагов от нее, среди порыжелой от зноя пустоши, одинокий человек молился по-мусульмански — на коленках, высоко вздымая руки и низко, до земли, кланяясь востоку.
— Аукатым, — шепнул про него Ахмет. — Он уже давно кланяется, скоро кончит.
Помолившись больше, чем обычно, Аукатым свернул молитвенный коврик и пошел дальше в пустошь, где под присмотром сынишки паслись его кони. Елкин и Каримов пошли за ним. Возле коней встретились, перездоровались. С помощью Ахмета, знающего три языка — татарский, русский, казахский, — быстро, легко разговорились. Елкин спросил, который из коней будет скакать. Аукатым погладил Зымрыка. Серебристой масти, весь сверкающий под ярким солнцем, конь был похож на легкий, облачный сгусток света, принявшего форму скакуна. Он нетерпеливо плясал, порываясь лететь, вроде воздушного шара.
— Чудо-конь. Нет, выше всяких слов, — похвалил его Елкин искренне, без малейшей лести.
— А где твой конь? — спросил наездник, не решаясь произнести слово «шайтан-арба». С детства от суеверных родителей он усвоил, что не следует поминать нечистую силу.
Елкин велел Ахмету пригнать машину. Через несколько минут вымытый, хорошо осмотренный и подвинченный «доджик» тихо, смиренно, как бы на цыпочках въехал на пустошь. Кони насторожились, но не испугались, не прыснули. Аукатым, никогда не видавший автомобиля, долго разглядывал, ощупывал и выстукивал его, как доктор больного. Ничего таинственного, бесовского не оказалось, все было обыкновенное: колеса, тележка, железо, дерево, кожа.
— А кто носит его? — спросил наездник.
Каримов открыл и включил мотор.
Затем наездник спросил, можно ли прокатиться ему, машина не выбросит, не убьет его, как делают некоторые кони с незнакомыми седоками?
— Мой принимает всех, мой без капризов, — похвалился Ахмет.
Сели, поехали. Ахмет, уже много раз состязавшийся с наездниками, старался не превысить скорость, на какую способны степные кони. А хотелось, ох как хотелось промчаться с ветерком и навсегда отбить у наездников охоту донимать его неуместными скачками, посулами, насмешками.
