Николай Смирнов - Джек Восьмеркин американец
Секретарь сельсовета ждал прибытия Джека, сидя за столом, на котором рядком были разложены десять писем в солидных желтых конвертах. Раньше в Чижи письма из Америки не приходили никогда, и потому событие это показалось секретарю значительным, из ряда вон выходящим.
Когда Джек вошел, секретарь попросил его сесть и потом торжественно вручил ему письма. Он поинтересовался, что нового пишут Джеку из Америки. Но Джек не стал вскрывать конвертов. Он сказал только, что американских новостей в письмах нет, а лежат там просто семена мака, которые он выписал из города Маргетта. В доказательство он потряс письмом у своего уха и у уха секретаря. Было ясно слышно, как в конверте пересыпаются семена.
Больше никаких объяснений Джек давать не стал. Он вышел на двор, уселся на мерина и поехал домой.
Джек побоялся вскрыть конверты в сельсовете по двум причинам.
Во-первых, он от всех скрывал свою затею — посеять на картофельных участках первосортный американский табак. Ему казалось, что он сможет удачно сбыть этот табак лишь в том случае, если у него одного будет высший сигарный сорт. А во-вторых, он боялся, что вытряхнет несколько семечек из конверта, а каждое потерянное семечко, по его расчетам, причинило бы ему убыток в гривенник. Вот почему он не стал вскрывать писем и дорогой, хотя очень хотел скорей узнать, как живет Чарли.
Дома Джек расстелил на столе газету и вскрыл конверты один за другим. В каждом был пакет с одним граммом табачных семян. Джек знал, что в грамме — десять тысяч семечек. Таким образом, он получил сто тысяч семян — количество, вполне достаточное для засева обоих картофельных участков.
В одном из конвертов оказалась записка:
Милый Джек, я получил твою телеграмму и спешу выполнить поручение. Теперь жду от тебя подробных известий.
Судя по присланному адресу, ты получил ферму в хорошем месте: широта подходящая — я смотрел карту — и, кажется, плодородный район. Немедленно же вышли мне план и размеры участка и построек.
Почему ты ни слова не пишешь о моем приезде? Послезавтра буду уже работать на юге, в Канзасе, у старика Крука. Значит, адрес тот же.
Сейчас очень спешу, поэтому пишу мало. Ты не стесняйся, телеграфируй мне, если надо будет приехать к сбору «вирджинии». Я уже накопил семьдесят пять долларов. Как приятно работать теперь, когда цель близка!
Прощай, милый Джек, не забывай, что с твоим отъездом я совсем одинок, и только мысли о том, что мы скоро встретимся, утешают меня. Если мой приезд нужен сейчас, телеграфируй. Я брошу все и прилечу как на крыльях.
Как хорошо, что ты уже получил землю!
Летом я думаю заниматься русским языком.
Твой до гроба Чарли Ифкин.Прочтя записку, Джек горестно улыбнулся. Если бы Чарли увидел, сколько земли он получил и в каком доме живет…
Джек представил себе разочарование, удивление и гнев американца. Конечно, выписывать его сейчас совершенно невозможно.
Материнский участок слишком мал, чтобы прокормить четверых. А убрать три акра табаку можно и без Чарли. И Джек печально вздохнул, чувствуя, что обманул своего друга.
Пелагея и Катька, которые присутствовали при вскрытии писем, все время ждали, что из конвертов выпадут деньги. Они были очень огорчены, увидев только горку мельчайших семян, с которыми Джек обращался осторожно, как с ядом.
Джек не дал своим домашним никаких объяснений по поводу полученных семян. Пелагея обиженно утерла рот рукой, вздохнула шумно и принялась разогревать на загнетке щи. Молча поужинали и рано легли спать. Утро принесло Пелагее новые огорчения.
Джек потребовал от амбара ключ, осмотрел все запасы хлеба и заявил, что предполагает продать два мешка пшеницы. Пелагея заикнулась было о том, что все-таки хотели бы посеять немного, но Джек наморщил брови и велел подать мешки. Он насыпал их до краев, заложил лошадь и повез хлеб в Чижи. Делал он все это молча, как бы со злобой. Он всегда работал так: никогда не ругался, как покойный муж Пелагеи, но иногда выкрикивал такие непонятные слова, что сердце обливалось кровью.
На этот раз, уезжая с хлебом, он приказал Катьке выбрать с площадки на огороде все щепки и сучки и разбросать по ней песок ровным слоем.
Пелагея была зла на сына, но побоялась ослушаться его и вместе с дочерью принялась за работу. К тому времени, когда Джек вернулся, площадка была засыпана песком. Джек распряг лошадь и попросил сделать яичницу из пяти яиц. У Пелагеи только что начали нестись куры, и она рассчитывала продать яйца на станции. Ей было жалко целого пятка, но яичницу она все-таки сделала.
Джек закусил с аппетитом, запряг лошадь и начал пахать площадку.
Земля была еще сыра, и плуг шел тяжело. Желтый песок, смешиваясь с черноземом, придавал участку смешной, полосатый вид. Джек перепахал участок вдоль и поперек и приказал Катьке разбивать железными граблями комья земли. А сам прямо с работы ушел в город, просто как будто к соседям на минутку.
Что и говорить, работник он был замечательный и не сидел без дела!
Он всегда находил работу не только себе, но и Катьке и матери. Только Пелагею не утешало все это. Она не была уверена, что их постоянный труд когда-либо вознаградится. В ее сердце теперь все время кипела злоба против Яшки. И вся деревня была на ее стороне.
Мужики сердились на Яшку за то, что он ни с кем не советовался, как будто всегда работал в здешних местах. Этого мало, он многое делал сознательно наперекор установившимся обычаям. Променял поле, продал телку, песок считал удобрением. Ходил быстрым шагом, почти бегом, и свистел на всю деревню неизвестные песни. Когда его спрашивали, что он будет сеять на картофельных участках, он всегда отвечал разно: то бобы, то подсолнухи, то мак. Но все понимали, что ничего подобного он не сделает.
И ребята, товарищи Яшки — Капралов, Маршев, Чурасовы, махнули на него рукой. Он теперь не разговаривал с ними, как в первый вечер. Тогда ребятам показалось, что их полку прибыло, что Яшка вернулся из Америки настоящим молодцом, общественником. Но это только показалось ребятам. Яшка вдруг замолчал, и не было никакой возможности расшевелить его. Он даже никому не рассказывал, что нового в городе, хотя ездил туда часто. Приезжал, снимал картуз и принимался за работу.
Так и в этот раз: Джек вернулся со станции и прямо зашел к соседу Капралову попросить у него пилу-ножовку. Капралов пилу дал, не спрашивая, на что она нужна. Яшка пришел к себе в избу, положил на окно пакет с гвоздями и еще какой-то большой мягкий сверток. Потом вышел на двор и начал разбирать жерди.
Мать развернула мягкий сверток и ахнула. Там оказалась белая мануфактура, тонкая, как паутина, ни на что не нужная. Пелагея решила, что Яшку обманули в городе, но она побоялась сказать ему об обмане и только потихоньку прикинула на руку, сколько же он этого добра принес. Мануфактуры оказалось много, можно было всю избу кругом обернуть. Пелагея потихоньку завернула сверток и вышла на двор. Там Яшка вместе с Катькой делали какие-то большие рамы из жердей. Пелагея крикнула:
— Кать, на что вы рамы делаете?
— Не знаю, — ответила Катька злобно. — Разве он, идол, скажет.
К вечеру Джек успел сделать не только рамы, но и пропахал еще раз участок бороздками, как под картошку. Велел матери занять лопатку у соседей, и все они, втроем, принялись делать чудные гряды, покатые на южную сторону. Снизу гряды подбивали навозом. Работали до темноты и выбились из сил. К ночи Джек развел самовар, ссыпал из конвертов табачные семена в тряпку и обдал их теплой водой. Тряпку положил в махотку, махотку поставил на печку, запретил к ней прикасаться и лег спать.
На другой день с раннего утра опять принялись за гряды. Солнце припекало уже сильно, и жарко было работать. Мужики со всей деревни поехали в поле пахать под яровые. Только со двора Восьмеркиных никто не поехал. Вечером мужики, возвращаясь с пахоты, увидели, что Пелагея, Яшка и Катька все еще возятся на огороде. Мужики, смеясь, кричали:
— Что рано за огород принялись? Или приказ такой из Америки вышел?
Пелагея от стыда ушла в избу. За ней убежала Катька. Только на одного Джека крики не произвели никакого впечатления. Он даже головы не поднял, будто русского языка не понимал. Доделал гряды и высеял на них все семена из махотки. Потом наколотил на рамы белую мануфактуру и прикрыл рамами гряды, как будто холсты для просушки разложил. Вошел в избу веселый и громко закричал:
— Ну, мать, поздравляю! Раньше всех посеяли.
Попросил поставить самовар, но пить чай не стал, а долго мылся горячей водой в сенях, как к большому празднику.
Страдная пора
![Николай Смирнов - Джек Восьмеркин американец [Первое издание, 1930 г.]](/uploads/posts/books/135090/135090.jpg)
