Виктор Курочкин - Железный дождь
В небе уже, как челноки, сновали «мессершмитты». Стороной проплыли на бомбежку брюхатые «юнкерсы». Кочковатый лог пересекла дорога, тоже полевая, но хорошо накатанная. По ней перебрались через овражек и попали на луг. Пестрый, веселый, он цвел вовсю.
– Покосы здесь на ять! – воскликнул Могилкин.
Восторг Могилкина не тронул Левцова. Городской житель, он был совершенно равнодушен к красотам природы. Да к тому же ему было сейчас не до красот. Левцов усердно обгрызал кусок сала.
– Что ж ты обслюниваешь, как личную собственность? – обиженно сказал Могилкин.
– Не весь. С одного угла, – пробормотал Левцов, силясь укусить упругую, словно резиновый каблук, свинину.
За лугом «бэтэшка» нырнула в плотный, как стена, кустарник. Дорога здесь была такая, что, если б не искусство водителя, танк застрял бы в этом кустарнике на веки, вечные. Но, оказывается, это были только цветочки. Ягодки ждали впереди. Танк заехал в болото. Правда, дорогу по болоту литовцы вымостили бревнами. Бревна положили, не скрепив, кое-как. Танк полз по ним, как по клавишам. Вдруг Сократилин резко посадил машину на тормоза. Дальше бревен не было.
– Приехали с орехами, – мрачно пошутил Могилкин. Богдан вылез, из машины, измерил разрыв между бревнами.
– Не больше двадцати метров, – сказал он.
– Все, доездились, – усмехнулся Левцов. – Теперь полетим на аэроплане с пропеллером в кармане.
– Пешком никогда не поздно, – возразил Сократилин. Он не хотел бросать машину. Да теперь и стыдно было ее оставлять в болоте. Если бы Левцов или Могилкин спросили Сократилина: «Почему?», он сказал бы просто: «Пока нам с ней везет».
– Быстро перетаскивать бревна и подкладывать под гусеницы! – скомандовал Богдан. Левцов протяжно свистнул.
– Из болота тащить бегемота? А ну ее, старшина, к богу! Поехали на одиннадцатом. У нас автомат, два пистолета.
«А может, в самом деле, пешком…» – подумал Сократилин и посмотрел на Могилкина:
– А ты что скажешь?
Могилкин пожал плечами, поймал на щеке слепня, не спеша раздавил его и наконец изрек свое мнение. Оно было и «за» и «против». Вначале Могилкин заявил, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти, а потом – наоборот.
Сократилин укрепился в решении вытащить машину из болота.
– Можете убираться, если у вас хватит совести бросить меня здесь одного. Где бы вы сейчас были, если б не танк? Гниды, вы, а не люди! – И, видя, что оскорбление не тронуло «экипаж», добавил: – Плоские гниды.
Могилкин с Левцовым стояли опустив головы. Их жрали слепни с комарами, но они даже не отмахивались. Сократилин притащил бревно, положил его перед машиной, вдавил в мох и стал каблуком загонять под гусеницу. Второе бревно приволок Могилкин. Когда Сократилин отправился за третьим, его остановил Левцов:
– Ладно, старшина, ты укладывай, а мы будем подтаскивать.
«Экипаж», чтоб загладить вину, работал остервенело. Могилкин вымазался в грязи с головы до пят. Мох у него торчал даже из ушей. Левцова одолели комары. Сократилину с Могилкиным тоже от них доставалось, но не так, как Левцову. Он комарам, видимо, нравился больше, и они тучей носились над ним. И когда они уже вылезли из болота, и машина бойко катила по молодому веселому березовому леску, усыпанному цветущей земляникой, Левцов все еще не мог успокоиться. Он ругал комаров, войну, себя и Сократилина с Могилкиным.
Остановились перекурить, малость подзаправиться, послушать, где гудит и ухает. Обкусали со всех сторон сало, покурили.
Гремело и ухало на северо-западе. А прямо и справа было так же тихо и мирно, как и в лесу. Доносилось постукивание дятла, тинькала синица, шлепала листьями беспокойная осина. Взлетел бекас и заверещал, как молодой ягненок.
– Вы думаете, это он горлом? – спросил Могилкин и сам же ответил: – Это он перьями. Перья у него такие.
Никто ему не возразил. Левцов вообще его не слушал. Раскинув ноги, он лежал на спине, пускал в небо сизые кольца дыма и блаженно жмурился. Искусанное комарами лицо теперь не чесалось. Оно слегка позуживало, как будто, его ласково щекотали. Сократилин думал: «Сколько теперь времени?» По его подсчетам, в болоте они проторчали часа два, а то и больше.
Солнце подтягивалось к зениту. И деревья на глазах вбирали в себя тени. Ветер замирал. Появившееся было на небе облачко растаяло. День обещал быть знойным, удушливым. А пока в лесу было тепло и уютно. Под зеленой шапкой можжевельника на сморщенном листке манжетки искрилась росинка. И все вокруг торопилось насладиться жизнью и оставить после себя кое-что. Цвела земляника, цвела рябина, и черника цвела с можжевельником. А одуванчик уже отцвел. Из желтой корзинки он превратился в дымчатый пузырь и готовился при попутном ветре разбросать по свету свое бесчисленное потомство.
– Хорошо-то как! – сказал Могилкин. – Как будто и войны не было. Вот так взял бы здесь лег и умер. Левцов не то плюнул, не то хмыкнул:
– Давай, Могилкин, ложись помирай. А мы посмотрим, как это у тебя получится. Ни разу не видел людей, которые бы по собственной воле помирали.
Могилкин не обиделся. Ему просто стало очень грустно от слов Левцова.
– Жил ты, Левцов, в городе среди камней. Потому-то и сердце у тебя каменное, да и весь ты сам каменный.
Левцов вскочил. Сократилин ждал от Левцова грома, молний и матюков. Но он вдруг стал оправдываться и доказывать, что, наоборот, он добрый, мягкий и порядочный человек и что во всем виноват его невыдержанный характер, а потом пожаловался на свою не очень-то веселую жизнь, на службу в армии и на войну. Богдан хотел ему сказать, что ты, Левцов, еще не воевал, а уже жалуешься, но, подумав, смолчал. Не потому, что он боялся Левцова, а потому, что не хотелось вызывать его на спор. Богдан терпеть не мог никаких споров – ни умных, ни глупых.
– А долго мы будем догонять своих? – спросил Сократилина Могилкин.
– До Москвы, – выпалил Левцов.
Могилкин обалдело уставился на Левцова;
– Почему же до Москвы?
– Потому, что оканчивается на «у»! – отрезал Левцов и, поняв по мрачному лицу Богдана, что спорол глупость, стал энергично защищать эту глупость. Не обошлось без истории. Начал он с татарских ханов, упомянул поляков с французами.
– Так будет и с немцами. Дойдут они до Москвы, а потом мы начнем наступать.
Левцов удивил Сократилина начитанностью, однако «теория» его Богдану очень не понравилась. Возражать Сократилин не стал и, чтобы прекратить этот, по его мнению, вредный разговор, сердито посмотрел на Левцова и погрозил пальцем:
– Ты не очень-то, умник, профессор кислых щей! Да и вообще хватит трепаться. Надо ехать.
…Березовый лес ненадолго сменил, сосновый, потом и дорога пропала. Километра два тащились по окраине горелого урочища. Солнце палило нещадно. Все изнывало от зноя, и вдруг пронзительно засвистел паровой клапан. Остановились, стали ждать, когда остынет вода. Остывала она медленно.
– Ни черта мы не доедем, – сказал Левцов.
– Доедем, ребята, даю вам слово – доедем! – заверил Богдан, – Чепуха, что вода закипела. Обороты сумасшедшие, скорость низкая, никакой вентиляции, да еще эта жарища! – Сократилин убеждал не столько ребят, сколько – в первую очередь – себя. – Пока мотор остывает, вы бы сходили разведали. Может, какую-нибудь дорогу найдете?
Левцов с Могилкиным отправились в разведку. Богдан ждал не без тревоги. Левцову он вовсе не доверял. Почему? Трудно сказать. Видимо, просто не приглянулся парень. Хотя, в сущности, он ничего пока плохого не сделал.
«А может, Могилкин еще хуже… Черт их разберет. Возьмут да и сбегут. А кто их за это осудит? Не привязаны же они к танку», – рассуждал Сократилин.
Но они вернулись и похвастались, что нашли хорошую дорогу.
Прежде чем добрались до дороги, прошло немало времени. Из горелого урочища попали на унылый вязкий лужок. Здесь бы и лошадь с телегой не прошла. А «бэтэшка» прошла. Но как? Об этом надо спросить у бога. Видимо, он им помогал. Зато на ровном месте они промыкались до вечера. Беда их подкараулила в тот момент, когда никто о ней и думать не думал.
Все шло как по маслу. Вырвавшись из трясины, «бэтэшка» ходко бежала по широкой сухой просеке. Могилкин с Левцовым сидели на башне, Сократилин, откинувшись на спинку сиденья и сняв руки с рычагов, блаженствовал. И вдруг машину подбросило. Сократилин схватился за рычаги. Машину понесло вправо. Сократилин зажал левый фрикцион. Танк завертелся волчком.
– Старшина! – заревел Могилкин. – Гусеницу потерял! Метрах в двадцати от танка сверкала, распластавшись в траве, гусеничная лента. Сократилину стало до слез обидно. Он на минуту расслабился, притупил внимание, и танк, наскочив на пенек, оборвал гусеницу.
– Был бы пень, а то черт знает что! – простонал Богдан.
– Коль не повезет, так не повезет, – сказал Левцов.
– Где тонко, там и рвется, – в унисон ему пропел Могилкин. Бывалому танкисту натянуть гусеницу легче, чем плюнуть. Был бы для этого натяжной инструмент. Впрочем, и без инструмента натянули бы. Положение усугублялось тем, что надо было выбрасывать испорченный трак и заменять его новым. А где его взять? На танке запасных траков не было. Богдан, вообще не умевший ругаться, да и не любивший это искусство, на этот раз не сдержался и трехэтажным матом обложил бывшего хозяина «бэтэшки».
