Евгений Дубровин - Билет на балкон
Утром он ее провожал до трамвайной остановки. Дождь обычно кончался, дул ровный холодный ветер, грязь от холода была густой и не так липла к ногам. Чуть-чуть брезжил рассвет. Всю дорогу они шли молча, одинаково думая – о своей «квартире», о завтрашнем вечере, о том, что практика скоро кончается и вообще ведь остался всего неполный год…
А потом Глорский проделывал назад пятнадцать километров и, рассказывая ученикам биографии великих, иногда заговаривался, клевал носом и молчал минут пять к огромному удовольствию всего класса, который тотчас же начинал стрелять, щипать, дергаться и перебрасываться записочками.
* * *– Пошли?
– Ага…
Кутищев свернул одеяло и стал запихивать его в рюкзак.
– Сегодня надо пораньше лечь. Устал чертовски. Если не дойдем до станицы – заночуем в лесу.
– Надо дойти. Я уже совсем одичал. Хоть на людей посмотреть.
– Тогда не копайся. Готов?
– Готов.
Они миновали поляну и углубились в лес. Солнце его уже подсушило. Пахло прошлогодним листом, горячим камнем и грибами. Тропинка была узкой, и они пошли след в след.
* * *…Она не плакала. Наверно, дала слово или, как там у девчонок заведено, какую-нибудь клятву. Только кусала губы и отворачивалась, потому что дрожало лицо.
– Ну иди. Опоздаешь же.
– Дай поцелую еще.
– Не надо.
– Ну дай.
– Не надо.
Поезд дернулся и медленно пошел. Он все-таки поцеловал ее в губы. Они были сухими и горячими.
– Подожди, – сказала она. – Что-то скажу. Все равно уж теперь вряд ли когда увидимся… Ты помнишь, я уезжала в командировку?
– Да…
– Так вот, так вот! У нас мог быть…
Она отвернулась и побежала по перрону назад. Поезд уже набирал скорость. Она остановилась и помахала рукой:
– Будь большим! Счастья тебе!
* * *– Игорь, подожди.
– Устал, что ли?
– Да нет. Выпить хочется…
– Вечером выпьем.
– Игорь, какие же мы в молодости болваны, а?
– Почему в молодости? Мы болваны всегда.
– Нет, в молодости особенно. Нахальные какие-то, бездушные, самовлюбленные, самоуверенные. Кажется, что впереди тебя ждет удивительная судьба, ломишься к ней напрямик, через клумбы и газоны. А потом – глядь, а уж в висках седина и впереди ничего нет, а что было лучшее, то позади, мимо чего равнодушно прошел. Ты помнишь, я тебе про девушку рассказывал? Я вспомнил, как ее звали. Ее Милочкой звали.
– Ну что ж, очень приятно, – пробормотал Кутищев.
– Такая девушка была… Думал, вокруг таких навалом. Еще лучше встречу. А вот не встретил…
– Жену же встретил. У тебя хорошая жена. Мне понравилась.
– Жена? Да, конечно.
4
К вечеру дорога вышла из леса и запетляла по большим, заросшим травой полянам. Она стала более широкой, плотной. Кое-где встречались следы коров, свежий помет. Очевидно, до станицы было уже недалеко.
– Сколько времени?
Глорский машинально дотронулся до запястья левой руки и только тут обнаружил, что часов нет. Всю дорогу он вспоминал, чего ему не хватало. Не хватало часов. Наверно, он их потерял в самолете.
– Я потерял часы.
– А-а. Наверно, в самолете…
– Наверно.
– Около пяти.
– Пожалуй.
– А я свои забыл. Три дня составлял список, даже запасные пуговицы взял, а часы забыл.
– Да они здесь и не нужны.
– А ведь правда. Это чудо цивилизации необходимо лишь в городе. Без него пропадешь.
– Здесь часы – солнце.
– Ну, теперь, по-моему, недалеко.
Идти стало жарко. Горы обступили извилистую долину со всех сторон и не пропускали ни ветерка. Горячий воздух неподвижно стоял над густой, в рост человека травой. Она тоже была горячей. Зацепив лицо, обжигала, наполняла легкие тяжелым прелым ароматом.
– Купим водки, консервов в томате. Что-то страшно захотелось консервов в томате.
– Только по сто граммов, не больше. В горах пить нельзя.
– Тут и пятьдесят сейчас с ног свалят. В кино сходим. Может, у них есть кино. Соскучился по кино. Давай немного передохнем.
Глорский опустил рюкзак на землю и сел на него. Они вышли на открытое пространство. Здесь трава была скошена и уложена в аккуратные валки. Рядом с ними лежал узелок из белого платка с желтым горохом, две фуфайки. Вдали двигались человеческие фигуры. Одна равномерно покачивалась то вправо, то влево. Другая – женская – шла чуть в стороне прямо, очевидно сгребая подсохшую траву в валки.
– Ну вот и первые люди.
– У тебя такой тон, словно ты выбрался с необитаемого острова…
– Почти что.
«Первыми людьми» оказались старик и старуха. Дед был в выцветших от времени солдатских брюках, очевидно, времен первой империалистической войны, в холщовой рубахе, подпоясанной веревкой (нейлоновой, блестящей на солнце, словно она была мокрой). На голове старика, как и полагается, красовалась обтрепанная, дырявая соломенная шляпа. Его старуха выглядела более современно: в ситцевом платье, на котором были изображены кусочки природы Черноморского побережья. Это платье можно было смело использовать в качестве путеводителя по Кавказу.
Увидев идущих, старик опустил косу и стал еще издали смотреть на них из-под ладони. Для него Глорский и Кутищев, очевидно, представляли не меньший интерес, чем он сам для них. Обе группы принялись разглядывать друг друга.
– Добрый день, – первым нарушил молчание Глорский.
– Здравствуйте, – дед снял шляпу и поклонился. Бабка осталась стоять неподвижно.
– То-то я смотрю – не наши. Туристы небось?
– Они самые.
– Туристы до нас редко ходят.
– Почему же? Места у вас красивые.
– Так оно от нас, море-то, недалеко. Вот каждый и спешит окунуться. На машинах все. Скорей, скорей.
– Ну а мы вот без машин.
– И то дело. Добро пожаловать. Сами-то далекие?
– Из-под Москвы.
– Из России, значит, – уточнил дед.
– А вы не в России, что ли? – засмеялся Глорский.
Дед махнул рукой.
– Да и как оказать – не знаю. Мы тут сами по себе.
– Станица далеко?
– Рядом. Повернете направо, вот вам и станица. Ночевать у нас будете?
– У вас.
– В лесу небось?
– Сейчас посмотрим.
– Не стоит в лесу, пожалуй.
– Почему?
– Да так… – Дед надел шляпу. – Станишники не любят, когда люди в лесу.
– Мы народ мирный.
– Все равно, сынки. Это у нас еще от черкесов осталось. Когда с черкесами воевали. Вы лучше у меня заночуйте. У меня сад большой, прям к ручью уходит. Под яблонькой палатку ставьте и ночуйте спокойно. И вы никого бояться не будете, и вас никто. Потому – мои гости.
– Да нам еще лучше. А где ваш дом?
– Третий справа. Спросите, если что, где хата Василия Петровича. Заходите, только с огороду, а то дома никого, а собака спущена.
– Ладно. Спасибо, Василий Петрович.
Дед поплевал на ладони и взялся за косу. Бабка в своем платье-путеводителе тоже задвигалась, словно она была заводной и дед нажал кнопку.
– Хороший старик, – сказал Кутищев, когда они начали спускаться к станице по уже ставшей пыльной, с глубокой колеей дороге. – Вот она, забытая жизнь наших предков. Пригласить первого встречного в дом, ходить босым, косить траву.
Станица располагалась по той стороне ручья. Здесь он был широким и глубоким. Переправлялись через него двумя способами: машинами и лошадьми через брод и пешим порядком по сложной системе тонких и толстых бревен, переброшенных по камням. Ни тот, ни и другой способ не годился. Брод был, по-видимому, глубок, так как вода в том месте шла спокойно и дно не просматривалось, а по бревнам с тяжелыми рюкзаками переправляться было рискованно.
Друзья в нерешительности остановились на берегу, сбросив рюкзаки в гладкую тень дуба. Было жарко, вокруг вилась целая шайка нахальных слепней. Их возбуждали разгоряченные, потные тела. На той стороне, казалось, было еще жарче, так как машины и скот вытоптали склон и превратили его в маленький кусочек Сахары. Сразу же за ручьем начиналась станица. Между деревьями виднелось несколько десятков каменных домов, от которых к воде спускались огороды и виноградники. Станица казалась совершенно безлюдной. Лишь возле негромко тарахтевшего движка сидел молодой мужчина, курил сигарету, сплевывал в воду да стайка мальчишек ловила небольшой сетью рыбу.
– Как перебраться? – крикнул Кутищев.
Мужчина, давно наблюдавший за ними, сначала ничего не ответил, потом подумал и что-то сказал. Шум ручья и работающий движок заглушили его слова. До путешественников донесся лишь обрывок фразы: « …тесь… шины…»
– Наверно, предлагает дождаться машины.
Друзья сели в редкую тень и стали ждать. Так прошло с полчаса. Никакой машины не было и в помине.
– Можно переправить рюкзаки по частям.
– Вот что мы сделаем.
Глорский расшнуровал рюкзак и достал оттуда надувной матрац. Минут через десять матрац красным плотом уже покачивался на воде. Друзья принялись грузить на него вещи и одежду. Стайка мальчишек бросила ловить рыбу и наблюдала с той стороны с большим любопытством. У одного карапуза даже высунулся язык и сползли трусы, которые он все время поддерживал одной рукой.
