Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2001 #2
И вот, однако же, иные сотрудники советских спецслужб считали возможным заявлять такое: “Мы, службы безопасности, на самом деле никогда не верили пропаганде, что Америка помогает “Солидарности”… (П. Швейцер. Цит. соч., с. 165). Если это так, то налицо либо повальная профнепригодность, либо… Видимо, правы как генерал Денисов, так и китайский исследователь советской литературы Чжан
Цзе, который сделал весьма обоснованный вывод: верхушка КПСС “защитным импульсам отнюдь не симпатизировала, усматривая в них, видимо, рецидивы сталинизма. Она, в лучшем случае, держалась нейтралитета, если же вмешивалась, то была по обеим сторонам” (“Правда”, 11. 02. 97).Что же до упомянутого “круглого стола” в Кракове (приуроченного к трагическим дням предательской сдачи российской армии в Чечне), то связь “восстановления Польши” с Кавказом (как и даты открытия, приуроченного к годовщине Варшавского восстания, жертвы которого поляки ожесточенно приписывают не немцам, а СССР) трудно понять без учета как всей описанной выше истории отношения ЦРУ и “Солидарности”, так и особенно — места, всегда отводившегося Польше всеми антироссийскими коалициями. Об этой ее роли помнил Пушкин, оставивший нам в наследие “Бородинскую годовщину”. Об этом Сталин напомнил Черчиллю в Ялте; и, разумеется
это имел в виду и Валенса, на “круглом столе” выступивший с призывом к своим коллегам — лауреатам Нобелевской премии — “остановить преступный геноцид”, с пафосом добавив: “России нет места в семье цивилизованных народов” (“Известия”, 3. 08. 96).Однако, сколь бы ни была велика роль Польши в разрушении “Ялты и Потсдама”, центральное место принадлежало, разумеется, Германии. Все понимали, что от того, когда и, главное, как произойдет ее объединение, решающим образом зависит коренной перелом в соотношении сил между Западом и Востоком.
Потому что не один ведь Горбачев был участником событий и не он один делится воспоминаниями о них, и в этих, других, воспоминаниях король предстает голым…
Еще два года назад бывший посол США в Москве Джон Мэтлок признал, что Запад во время объединения Германии просто-напросто обманул Россию (тогда СССР). Однако в нашем обществе, в том числе и среди политологов, до сих пор живуча версия, согласно которой США вовсе не стремились к объединению Германии и приняли его лишь как спонтанный результат неких самостоятельно развернувшихся событий.
Так, 4 июня 1999 года Вл. Кара-Мурза в программе “После полуночи” даже счел возможным “поправить” президента Клинтона, сказавшего во время своего пребывания в Берлине, что весть о воссоединении Германии вызвала радость в Вашингтоне, — мол, известно, какую тревогу возбудило это объединение в США, сулившее им “появление сильного геополитического противника”. Откуда почерпнуты такие сведения, остается загадкой. Ведь еще в ноябре 1989 года канцлер Коль с похвалой отозвался о позиции посла США в Бонне, Вернона А. Уолтера, “большого друга немцев”, по оценке канцлера*. Сам же Уолтер так прокомментировал события: “Семья снова собралась в одном доме. Поэтому я верю в объединение. Кто выступает против, тот будет сметен с политической сцены”.
Это и еще многое другое можно узнать из вышедшей в начале 90-х годов книги Хорста Теплица “329 дней. Как ошкуривали грушу”. Этот загадочный подзаголовок представляет собою парафраз слов Коля, произнесенных им 11 ноября 1989 года, после известия о согласии Горбачева на проведение “реформ” в ГДР: “Грушу ошкурили!”
“В этот момент, — пишет Теплиц, — мы знали, что Горбачев не будет вмешиваться и в ход событий внутри ГДР”.
А вот запись от 22 ноября 1989 года, которую, ввиду ее важности, стоит воспроизвести целиком. Итак:
“Из Вашингтона поступила информация о вчерашних переговорах Геншера с Бушем и Бейкером. США поддерживают стремление немцев к самоопределению и единству. По их мнению, однако, этот процесс может ускориться. Буш намерен выудить у Горбачева в ходе предстоящих переговоров у берегов Мальты границы и возможности его действий и определить, насколько тот может и хочет продвигаться в германском вопросе. Горбачев якобы очень встревожен возможным объединением Германии. Бейкер подтвердил: объединение есть и остается приоритетным в американской политике (выделено мною. — К. М.
образом, США первыми и одназначно (выделено мною. — К. М) и без оговорок высказались за объединение Германии”.Именно с этих позиций и строго следуя доктрине Мэхена о фундаментальном единстве интересов США и Германии в их глобальном противостоянии России решали американцы важнейший вопрос о членстве объединенной Германии в НАТО. 31 мая 1990 года Буш во время официального визита Горбачева в Вашингтон заявил, касаясь этой проблемы: “У нас с вами тут фундаментальное расхождение”. Его, однако, на диво быстро удалось преодолеть, о чем свидетельствует приводимая самим Горбачевым стенограмма исторических переговоров:
“Горбачев:
Значит, так и сформулируем: Соединенные Штаты и Советский Союз за то, чтобы объединенная Германия, по достижении окончательного урегулирования, учитывающего итоги Второй мировой войны (выделено мною. — К. М.), сама решила, членом какого союза ей состоять.Буш:
Я бы предложил несколько иную редакцию: США однозначно выступают за членство объединенной Германии в НАТО, однако, если она сделает другой выбор, мы не будем его оспаривать, станем его уважать.Горбачев:
Согласен. Беру вашу формулировку”.Итак, важнейшая формулировка, которая все же увязывала новое устройство Европы с итогами Второй мировой войны и в значительной мере блокировала путь к объявлению СССР (а с его исчезновением — России) “побежденной страной”, была сдана без боя. Последствия оказались трагическими; а что значило включение Германии в НАТО, прекрасно понимали на Западе, как понимали и то, что для советского упорства в этом вопросе, буде СССР пожелал бы упорствовать, были неотразимые основания. Так, бывший премьер-министр Великобритании Джеймс Каллаген 7 января 1990 года писал в “Timеs”: “На Потсдамской конференции Советский Союз стремился добиться того, чтобы создать как можно более обширное пространство между собой и любыми силами вторжения с Запада. Воссоединенная Германия, которая выбрала бы членство в НАТО, нарушила бы существующее в настоящее время равновесие, поскольку потенциально передовая линия НАТО приблизилась бы непосредственно к польской границе”.
Сегодня эта линия приблизилась уже к Белоруссии, однако и сегодня Горбачев комментирует вышеприведенный фрагмент с олимпийским спокойствием: “С этого момента можно считать, что германский вопрос, оставленный нам результатами Второй мировой войны, перестал существовать как проблема истории”.
В действительности же никакой вопрос — в особенности такой, как имеющий тысячелетнюю историю Drang nach Osten, — не может исчезнуть, он может лишь приобрести новое звучание. Уступки Горбачева освободили Германию от того чувства вины, которое, как думалось, было накоплено послевоенным временем, а формировалось у иных еще раньше, как о том свидетельствует запись в дневнике одного из немецких офицеров от 4 августа 1943 года: “Во всяком случае, 22 июня 1941 года сделало Германию на десятилетия, если не на столетия, неоплатным должником России”.
Теперь “ветер перемен”* уносил клочья этого так и не состоявшегося покаяния прочь, и в дверь стучались настроения иные. Гельмут Коль вспоминает, рассказывая о своей встрече с Горбачевым на Северном Кавказе в июле 1990 года, когда был окончательно решен вопрос о вступлении Германии в НАТО и выводе советских войск: “В тот момент я думал о том, что первые солдаты Красной армии перешли границы Германской империи в ноябре 1944 года. А в конце 1994 года, ровно через полвека, последние советские солдаты покинут Германию” (“Московские новости”, N 47, 24 ноября — 1 декабря 1996 г.).
Как видим, канцлер — на лирическом, так сказать, уровне — вовсе не стеснялся возводить преемственность вновь объединяющейся Германии к гитлеровскому рейху. А такие вещи, разумеется, никогда не остаются в области чисто лирической. Уже тогда стало ясно, что Россия утрачивает плоды самой великой Победы в своей истории и объединение Германии — такое, каким оно произошло, сопровождаемое позорным, ускоренным выводом советских войск, — именно так и воспринималось повсюду в мире. Уже в августе 1994 года Россия не была приглашена на празднование 50-летия высадки союзников в Нормандии (куда была, однако, приглашена Германия)*. В декабре 1992 года Россия, в угаре иллюзий партнерства, по сути, предала интересы граждан СССР — жертв нацизма, согласившись с Германией на урегулирование вопроса о компенсациях получением 1 млрд марок, которые были поделены между РФ, Украиной (по 400 млн) и Белоруссией, которой, непонятно почему, было выделено всего 200 млн.
А в конце 1994 года, как то и мечталось канцлеру Колю, русские войска оставили Берлин в одиночестве, за неделю до почетных проводов войск западных союзников СССР по антигитлеровской коалиции.
