Михаил Булгаков - Том 2. Роковые яйца. 1924-1925
Но разразилась, нарушив течение профессиональной жизни собрания, гроза в лице ремонтного рабочего Васи Данилова. Из ряда поднялся Вася и заплакал так, словно утратил дорогого спутника жизни — жену, — обратившись громовым голосом к докладчику, сказал:
— Ежели ты не закроешь задвижку, я удавлюсь! Больше не могу после восьмичасового рабочего дня слышать про твои факты.
И произошло волнение в сплоченных рядах, и исключили Васю из заседания впредь до успокоения.
Тогда Вася, плача до самой двери, вышел, соблазнив многих, говоря:
— Иду, дорогие товарищи, в пивную, потому что без пива второй речи не выдержу.
И с ним ушли некоторые. В смятении по поводу кворума, председатель первого докладчика ликвидировал, а выпустил второго, и второй про работу правления говорил до 23 часов, с лишком 2 часа про разные цифры. Никакие брюки ничего не помогли, и сам Фитилев пал лицом на белые руки и, притворяясь, что слушает, на самом деле заснул. Барышни, любовавшиеся на красавца Фитилева, все ушли, потому что хоть Фитилев холостой, но невозможно.
И, наконец, около полуночи кончилось все, и лучше всех убил наповал сам Фитилев, оживившись по окончании речи.
Встал Фитилев, прищурился на трибуне и заявил:
— От имени Российской коммунистической партии большевиков…
Весь зал проснулся, потому что думали, что он радио объявит международной важности, а он дальше:
— …ячейки нашей станции и от имени укома предлагается список кандидатов в местком. И чтоб, товарищи, никаких отводов и замен, потому как мне поручено провести и я не допущу.
Вася Данилов вернулся к перевыборам со своими спутниками бодрый, собираясь навести рабочую здоровую критику на кандидатов, и даже открыл рот.
— Вот так клюква! — вскричал Вася и без всякой критики проголосовал рукой. А за ним все.
Но когда разошлись, червь мне сердце источил, и я не вытерпел. Спросил у нашего партийного Назар Назарыча — развитого человека:
— Это правда, что вот, мол, от имени российской и не сметь шевельнуть языком?
А тот и говорит:
— Ничего подобного!.. Жалко, что я больной лежал, а я б его разъяснил. Безобразие! Хлестаков в полосатых штанах. Это не живое дело, а гнусный бюрократизм!
И пошел, и пошел.
Вот оно какие бывают оригинальные заседания у нас в захолустной жизни.
Незаслуженная обида
Заведует железнодорожной школой при ст. Успенская Екат. дороги учитель Николай Гаврилович Кириченко. 7-го мая он устроил в помещении успенского сельбудинка спектакль (играли ученики), сбор которого шел в пользу школы.
Спустя четыре дня после спектакля получил учитель от местной ячейки комсомола записку, которая, как он сам пишет, «перевернула ему все нутро».
И, действительно, можно перевернуть:
Завшколой тов. Кириченко.
После постановки вашего спектакля вы не позаботились привести сцену в порядок, а потому просим сегодня же привести в надлежащий вид, в крайнем случае уборка будет произведена за ваш счет.
За секретаря ячейки…
Следуют подписи.
Крайнего случая не произошло: не пришлось за счет учительских грошей производить уборку, потому что учитель сам взялся за метлу и убрал со сцены сор, набросанный, главным образом, самими же комсомольцами.
Но покончив с обязанностями уборщицы, учитель взялся за перо (оно ему свойственно более, чем метла) и написал:
«Я приходил к комсомольцам в сельбудинок безвозмездно читать лекции и политбеседы и часами в холод поджидал, пока соберутся комсомольцы.
Я сам приносил им в клуб географические карты и гвозди и этими гвоздями карты прибивал.
Устраивал бесплатные спектакли, причем сам устанавливал декорации и убирал сцену.
Работал и по праздникам и по ночам.
Словом, никаким трудом не пренебрегал и за это получил обиду. Не важно, что пришлось подметать пол, а важно то, что молодые ребята приказывают мне делать то, что я вовсе не обязан, да еще в обидном недопустимом тоне. На ружейный выстрел не захочешь после такого отношения к учителю подойти к сельбудинку и что-нибудь сделать для него».
Крыть в ответ нечем. Успенские комсомольцы! Поступили вы с учителем нехорошо, неаккуратно: обидели его, а за что — совершенно неизвестно.
Всякую культурную силу, работающую в нашей школе, нужно беречь и уважать.
Вывод тут один: если обидели, нужно извиниться перед учителем и добрые отношения с ним восстановить.
Это вам настойчиво советует «Гудок».
М. Б.
«Гудок», 13 июня 1924 г
Сапоги-невидимки
А позволь спросить тебя, чем ты смазываешь свои сапоги, смальцем или дегтем?
Из ГоголяПоди ты в болото, кум! Ничем я их не смазываю, потому что у меня их нету!
Из меняВосхитительный сон приснился сцепщику в Киеве-товарном Хикину Петру. Будто бы явился к Хикину неизвестный гражданин с золотой цепкой на животе и сказал:
— Ты, Хикин, говорят, сапожный кризис переживаешь?
— Какой там кризис, — ответил Хикин, — просто сапоги, к чертям, развалились. Не в чем выйти.
— Ай, яй, яй, — молвил, улыбаясь, неизвестный. — какой скандал. Такой симпатичный, как ты, и вдруг выйти не может. Не сидеть же тебе целый день дома. Тем более что от этого служба может пострадать. Так ли я говорю?
— Рассуждение ваше правильное, — согласился босой спящий Хикин, — а дома сидеть нам невозможно. Потому что жена меня грызет.
— Ведьма? — спросил неизвестный.
— Форменная, — признался Хикин.
— Ну, вот что, Хикин. Ты знаешь, кто я такой?
— Откуда же нам знать, — храпел во сне Хикин.
— Волшебник я, Хикин, вот в чем штука. И за твои добродетели дарю я тебе сапоги.
— Покорнейше благодарим, — свистел во сне Хикин.
— Только, брат, имей в виду, что сапоги эти не простые, а волшебные. Невидимки сапоги.
— Ну?
— Вот тебе и «ну»!..
Сонная мгла расступилась, и оказались перед Хикиным изумительной красоты сапоги. И немедленно сцарапал их Хикин, натянул и, хрипя и чмокая во сне, отправился к законной жене своей Марье.
Накоптила трехлинейная лампа керосином, наглотался тяжкого смрада сцепщик, и пошел он криво и косо, боком, превратился в кошмар.
Вынырнуло личико законной Марии, и спросил ее голосок:
— Чего ты лазишь в одних подштанниках, идол?
— Ты глянь, Манюша, какие сапоги мне волшебник выдал, — мягко пискнул Хикин.
— Волшебник?! — вскричала супруга. — Горе мое, допился до волшебников. Ты же босой, алкоголик несчастный, как насекомое. Глянь на себя в лужу!
— Ответишь ты мне, Маня, за это слово, — дрожащим голосом молвил Хикин, обидевшись на «насекомое», — пойми в своей голове: сапоги-невидимки.
— Невидимки?! Головушка горькая, глядите, добрые люди, на папашу огромного семейства! Добрался до белой горячки.
И завыли дети на печке, и начался ад кромешный в сцепщиковом семействе.
Стрельнул во сне Хикин с Товарного-Киева на Крещатик, людную улицу, и погиб.
Будто бы шла толпа граждан в лакированных ботинках за Хикиным, улюлюкнула и выла:
— Го… го!.. Улю-лю! Смотрите, гражданчики, на сцепщика! Пропил сапоги. Ура! Бей его, сукина сына!
И милиционеры свистали. А один подскочил к Хикину, откозырял и доложил:
— Позор, гражданин Хикин. Попрошу удалиться с главной улицы и не портить пейзаж.
— Отойди от меня, снегирь! — взревел во сне Хикин. — Что ты, ослеп? Сапоги невидимые.
— А, невидимые, — спросил милиционер, — тогда пожалуйте, мосье Хикин, в отделенье, там вам докажут, кто тут невидимый.
И засвистал, как соловей.
И от этого свиста Хикин проснулся в поту.
И ничего: ни волшебника, ни сапог.
НаявуВышел Хикин на станцию и увидал замечательное объявление:
Рабочий кредит
никому не вредит.
ОТПО предлагает своим многоуважаемым покупателям безграничный кредит. А по кредиту все дешево и сердито.
— Сон в руку! — обрадовался Хикин и устремился в лавку.
В лавке творилось неописуемое. Лезли стеной, сапоги требовали. Потребовал и Хикин, требуемые получил, напялил и только осведомился:
— А почему у вас на 3 целковых дороже, чем на базаре?
— Да вы же гляньте, сударь, какие это сапоги, — ответил приказчик, улыбаясь как ангел, — это же сапоги любительские. Что надо! Из собственного материалу.
Надел Хикин любительские сапоги и отправился к исполнению служебных обязанностей — сцеплять вагоны. И грянул во время обязанностей любительский дождик что надо, и через пять минут был Хикин без сапог. Ошалел Хикин, снял Хикин с ног любительские остатки и явился босой в ТПО.
— Из собственного материалу? — грозно спросил он у уполномоченного.
