Николай Асанов - Открыватели дорог
Лундин выжидательно глядел на Колыванова, читавшего записку. Колыванов вздохнул и сказал:
— Нет у меня подрывников, Григорий. Взрывчатка получена давно, а подрывников отозвали на Первый участок.
Пока Лундин писал ответ, он подумал о том, как неумело или, вернее, как беззаботно подходили строители к будущим работам на трассе. И опять все мысли сошлись на Барышеве. Барышев привык работать с налету, рывком, он привык к тому, что технические вопросы будут решать другие, ему важно только как можно эффектнее решить проектировку, легко и ловко обойти препятствия, и никогда он не стал бы бороться против них. Это о таких, как Барышев, говорится в остяцкой поговорке: «Хвастался дым, что из чума уйдет, только забыл сказать, что он выползет!»
Григорий протянул новую записку:
«Сам попробую. Старая специальность…»
— Опасно! — сказал Колыванов.
Он побоялся намекнуть, что подрывнику, кроме глаз, нужны еще и уши, но Лундин понял его. Он приписал:
«Увижу, а где не смогу, там старики помогут…»
Чеботарев все сидел за дверью, ревнуя приятеля к своему начальнику. В самом деле, кажется, Лундину даже его контузия не мешает быть полезным Колыванову. А он, Чеботарев, бывший когда-то ближе всех к Борису Петровичу, теперь ничем не может отличиться! И когда Лундин вышел из кабинета, Василий сразу понял, что он договорился о чем-то важном. Глаза Лундина были ясны и полны острым сиянием. В руках он нес какую-то бумагу, держа ее особенно бережно. Увидав начальника снабжения, Григорий подал ему бумагу, одновременно приставляя свой слуховой рожок.
Начальник снабжения покачал головой, взглянул на сосредоточенное лицо Григория, на закрытые двери кабинета, еще раз на Лундина, вздохнул и пошел к выходу. Василий увидел в окно, как оживились охотники, с утра ожидавшие Лундина, заторопились за ним и начальником снабжения, подзывая собак, поудобнее укладывая свои мешки на плечах. Василий торопливо пригладил волосы и вошел в кабинет.
— Борис Петрович, я собрал визирную партию, — быстро сказал он, словно старался обогнать отсутствующего Лундина и показать, что, каковы бы ни были секреты между Колывановым и Лундиным, он тоже делает свое дело. — Может быть, разрешите мне выходить с ними?
Колыванов отложил телеграмму, которую читал, когда вошел Чеботарев. И снова Василий увидел в его глазах тот свинцовый блеск, который так не понравился ему при первом свидании. Колыванов побарабанил пальцами по столу, отодвинул телеграмму подальше, спросил:
— Слушай, Василий, сколько времени нужно, чтобы пройти двести семьдесят километров по лесам и горам с визирной партией, да еще подсчитывая все кривые… При этом тебе надо провешить и закрепить ось, установить пикеты и плюсы…
— Как прикажете отвечать, Борис Петрович, в соответствии с техническими нормами министерства?
— Да…
— Местность здесь среднегористая и болотистая. В этом случае потребуется месяца три…
— Так вот, я только что получил телеграмму из управления о том, что нам предлагают за тридцать дней закончить трассировку… Ты представляешь, что это значит?
Чеботарев недоуменно смотрел на Колыванова, полагая, что за этими словами скрывается шутка или просто учебная задача, какие любил инженер задавать, чтобы люди не забывали свою профессию. Но Колыванов был хмур, бледен. Чеботарев осторожно ответил:
— Если по предложенной трассе идти, то за это время можно основные участки обследовать…
— Вот именно, по предложенной, — зло сказал Колыванов.
Он не добавил только одного, чего и не следовало знать Чеботареву, что телеграмма подписана Барышевым и означает она, что главный инженер настоял перед Тулумбасовым на своем, убедил начальника. Этим и определены крайние сроки…
Чеботарев мгновенно вспомнил перечеркнутую Колывановым схему трассы, жирную красную линию, которая легла на карте по прямой через горы и болота. Василию было ясно: Барышев старался помешать Колыванову в его работе, он оставался врагом, может не таким опасным, каким показал себя в Казахстане, но столь же хитроумным. Нужно было помочь Колыванову по мере сил и разумения, подсказать ему нечто, что вернет снова улыбку на его лицо. И Чеботарев выпрямился, вскинул голову:
— Разрешите сказать, Борис Петрович?
— Ну, ну, — ответил Колыванов, не поднимая глаз от схемы, которую развернул на столе.
— А если действовать не по нормам министерства, а, так сказать, по-военному? Можно ведь и в месяц уложиться? — Голос его звучал полувопросительно, полуутвердительно.
Колыванов поднял глаза, и Василий удовлетворенно заметил, что в них снова заиграла усмешка.
— Да, если по-военному, — задумчиво протянул он. — Дело в том, что мы давно перешли на мирное положение, Василий. Начни мы по-военному действовать, начальство как раз и придерется…
— А мы ответим, что применили наш старый опыт, — лукаво сказал Чеботарев, понимая, что Колыванову понравилась эта мысль. — Мы легкую партию отправим вперед, а остальные пойдут следом. В конце концов, какое кому дело, сколько дней рабочие станут пикеты ставить да углы вымерять, если мы налегке всю трассу пройдем и скажем: она будет здесь! Что вы на это ответите, Борис Петрович?
Напряжение все еще не сошло с лица Колыванова. Василий торопливо добавил:
— А если они нам такой жесткий срок дают, то надо сегодня же выходить, я так думаю, товарищ начальник.
Он опять обращался официально, так как неслужебный разговор о кознях против Колыванова и о том, как их отвести, был закончен. Колыванов встал из-за стола и хлопнул его по плечу:
— Так пройдем за тридцать дней трассу?
— О чем разговор, Борис Петрович! В Карпатах мы, помню, за две недели обследовали больше полутораста километров, а там условия были потруднее… Вы разрешите мне идти с передовым отрядом. Возьму человека три, а остальные пусть по мере возможности поспешают за нами…
— Делай. Только с головным отрядом пойдем оба.
— Да что вы, Борис Петрович!
— Ничего, Василий, придется идти обоим. Подготовь людей, завтра выступим. На первых участках, где трассы совпадают, задерживаться не станем, надо торопиться туда, где придется всю работу по разбивке делать заново. Предупреди людей, что работа будет срочная, без отдыха, без дневок. Ну, торопись да пошли ко мне помощницу. Надо еще людей с линии вызвать для разговора.
Чеботарев покинул кабинет, оставив Колыванова в том деловито-задумчивом состоянии, какое, он знал, предвещало крутые дела и короткие разговоры. И действительно, помощница немедленно выбежала из кабинета и начала звонить по линии, вызывая молодого инженера Иванцова, затем начальника снабжения, потом главного инженера участка, потом заместителя Колыванова. Все эти люди находились в разных местах, и сейчас к одним бежали посыльные, иные сами сидели у телефона, третьи узнают об уходе начальника на трассу только из его письменного приказа. Колыванов действовал по-военному, и Чеботарев все время слышал через окно, пока распределял рабочих, его резкий, ставший очень звонким голос.
У Чеботарева, впрочем, было достаточно и своих дел: определить количество рабочих, указать их обязанности, тем более что рабочие не удовлетворялись его короткими военными приказами, а все хотели еще что-то уточнить, словно в многословии была для них особая приятность. Его выручил Иванцов, молодой инженер, прискакавший с глиняного карьера, который он обследовал для кирпичного завода. Иванцов, переговорив с Колывановым, сам занялся рабочими.
А еще через полчаса пришел старик Лундин и принялся помогать Чеботареву. К вечеру все было подготовлено, осталось только выспаться по-домашнему в последний раз, и можно выступать в долгий поход, где вся жизнь станет иной, чем в этом маленьком деревянном городе…
9
Последняя планерка, которую проводил Колыванов, Чеботареву не понравилась. Чувствовалось в ней что-то неприятно-грустное, будто люди собрались на поминки.
Чеботарев попытался прогнать это тоскливое представление насмешкой: «Никто ведь не умер! Они с Колывановым еще многих других переживут!» Но сотрудники не отозвались на его усмешку.
Одним словом, все происходило так, как когда-то в Казахстане. Да и человек, устроивший им это невеселое прощание, оказался тем же Барышевым.
Но звучала тут и новая нотка. В той казахстанской истории все стояли на стороне Колыванова, негодовали, удивлялись приказу главного инженера. Здесь же, казалось, никто, кроме, пожалуй, молодого инженера Иванцова да, конечно, Чеботарева, не верил, что затея Колыванова удастся.
Чеботарев понял: слухи о распре Колыванова с главным инженером проникли по каким-то каналам в управление участка. И тут не верили, что начальник участка удержится на своем месте. Поэтому его распоряжения выслушивали со скорбным видом, усиленно соглашались со всем, что он говорил, но было видно, что присутствующие ожидали крупных перемен, и некоторые, возможно, уже примеряли к себе новые назначения. Во всяком случае, заместитель Колыванова прямо бухнул:
