Л. Пантелеев - Том 2. Республика Шкид. Рассказы для маленьких
– Ведь Павел Иванович не педагог, – он цирковой рыжий, который только тем и интересен, что он рыжий!
– Верно! – раздался возглас. – Рыжий! Как в Чипизелли.
– Ну так вот, – продолжал Викниксор. – Рыжего-то вам и в цирке покажут, а литературы вы знать не будете.
Класс молчал. Сидели подперев головы руками, смотрели на разгуливающего по комнате Викниксора и молчали.
– Так что, – громко сказал Викниксор, – выбирайте: или Пал Ваныч, или литература. Если вы не кончите бузить, – Пал Ваныч, может быть, будет оставлен, но литературу мы принуждены будем вычеркнуть из программы школы.
Он задел больное место. Шкидцы все-таки хотели учиться.
– Ребята! – крикнул Японец. – Ша! Как по-вашему?
– Ша! – повторил весь класс. И все зашумели. Сразу стало легко и весело, как будто за окном утихла буря.
Буза прекратилась. Павла Ивановича изгнали из школы, и штаб повстанцев распустил сам себя.
А вечером после чая Японец сказал товарищам:
– Бузили мы здорово, но, по правде сказать, не из-за Пал Ваныча, как вы думаете?
– Это правда, – сказал Цыган. – Бузили мы просто так – ради самой бузы… А Пал Ваныч – порядочная сволочь…
– Факт, – поддакнул Янкель. – Бить таких надо, как Пал Ваныч…
– Бей его! – с возбуждением закричал Воробей, но он опоздал. Пал Ваныча уже не было в школе. Он ушел, оставив о себе сумбурное воспоминание.
* * *Другую тактику повел некий Спичка, прозванный так за свою необыкновенную худобу. Это был несчастный человек. Боевой офицер, участник двух войн, он был контужен на фронте, навеки сделавшись полуглухим, озлобленным и угрюмым человеком.
В школу он пришел как преподаватель гимнастики и сразу принял сторону начальства, до каждой мелочи выполняя предписание Викниксора и педсовета.
Он нещадно наказывал, записывал в журнал длиннейшие замечания, оставлял без отпусков.
Хороший педагог – обычно хороший дипломат. Он рассчитывает и обдумывает, когда можно записать или наказать, а когда и не следует.
Спичка же мало задумывался и раздавал наказания направо и налево, стараясь только не очень отходить от правил.
Он расхаживал на своих длинных, худых ногах по Шкиде, хмуро оглядываясь но сторонам, и беззлобно скрипел:
– Встань к печке.
– В изолятор.
– Без обеда.
– Без прогулки.
– Без отпуска.
Его возненавидели. Началась война, которая закончилась победой шкидцев.
Школьный совет признал работу Спички непедагогичной, и Спичка ушел.
Тем же кончил и Пессимист – полуголодный студент, не имевший ни педагогической практики, ни педагогического таланта и не сумевший работать среди шкидцев.
Много их перевидела Шкида.
Около шестидесяти халдеев переменила школа только за два года.
Они приходили и уходили.
Медленно, как золото в песке, отсеивались и оставались настоящие, талантливые, преданные делу работники. Из шестидесяти человек лишь десяток сумел, не приспосабливаясь, не подделываясь под «своего парня», найти путь к сердцам испорченных шкетов. И этот десяток на своих плечах вынес на берег тяжелую шкидскую ладью, оснастил ее и отправил в далекое плавание – в широкое житейское море.
* * *Ольга Афанасьевна – мягкая, тихая и добрая, пожалуй даже слишком добрая. Когда она представилась заведующему как преподавательница анатомии, он недоверчиво и недружелюбно посмотрел на нее и подумал, что вряд ли она справится с его буйными питомцами. Однако время показало другое. То, что другим педагогам удавалось сделать путем угроз и наказаний, у нее выходило легко, без малейшего нажима и напряжения.
Хрупкая и болезненная на вид, она, однако, обладала большим запасом хладнокровия: никогда не кричала, никому не угрожала, и все же через месяц все классы полюбили ее, и везде занятия по ее предмету пошли хорошо.
Даже самые ленивые делали успехи.
Мамочка, Янкель и Воробей – присяжные лентяи – вдруг внезапно обрели интерес к человеческому скелету и тщательно вырисовывали берцовые и теменные кости в своих тетрадях.
Ольга Афанасьевна сумела привить ученикам любовь к занятиям и сделала бы много, если бы не тяжелая болезнь, заставившая ее бросить на некоторое время Шкиду.
* * *Гражданская война кончилась. Вступила в свои права мирная жизнь. В городе один за другим открывались новые клубы и домпросветы.
Задумались над этим и в детском доме. Свободного времени у ребят было достаточно, надо было использовать его с толком.
И вот пришла Мирра Борисовна, полная, жизнерадостная еврейка. Она пришла пасмурным осенним вечером, когда в классе царила скука, и сразу расшевелила ребят.
– Ну, ребята, я к вам. Будем вместе теперь работать.
– Добро пожаловать, – угрюмо приветствовал ее появление Мамочка. – Только насчет работы бросьте. Не загибайте. Все равно номер не пройдет.
– Почему же это? – искренне удивилась воспитательница. – Разве плохо разработать пьеску, поставить хороший спектакль? И вам будет весело, и других повеселите.
– Ого! Спектакль? Это лафа!
– Засохни, Мамочка! Дело будет! – раздались возгласы.
Работа закипела.
Подходили праздники, и поэтому Мирра Борисовна с места в карьер взялась за дело. Даже свое свободное время она проводила в Шкиде.
Сразу же подобрали пьесы. Взяли «Скупого рыцаря» и отрывки из «Бориса Годунова». Вечером, собравшись в классе, устраивали репетиции.
Япошка, разучивший два монолога царя Бориса, выходил на середину класса и открывал трагедию. Но как только монолог подходил к восклицанию:
И мальчики кровавые в глазах…
Япошка терялся. Темперамент исчезал, и он, как-то заплетаясь, заканчивал:
И мальчики кроватые в глазах…
Тогда следовал мягкий, но решительный возглас Мирры Борисовны:
– Еончик… Опять не так!..
Еончик чуть не плакал и начинал с начала. В конце концов он добился своего. В репетициях и в подвижных играх, устраиваемых неутомимой Миррой, как звали ее воспитанники, коротались долгие шкидские вечера.
Все больше и больше сближались ребята с воспитательницей и скоро так ее полюбили, что в дни, когда она не была дежурной, шкидцы по-настоящему тосковали. Стоило только показаться ее овчинному полушубку и мягкой оренбургской шали, как Шкида мгновенно оглашалась криками:
– Мирра пришла!
День спектакля был триумфом Мирры Борисовны.
Играли ребята с подъемом.
Вечер оказался лучшим вечером в школе, а после программы шкидцы устроили сюрприз.
На сцену вышел Янкель, избранный единогласно конферансье, сообщил о дополнительной программе, которую ученики приготовили от себя в честь своей воспитательницы, и прочел приветственное стихотворение:
Окончивши наш грандиозный спектакль,
Дадим ему новый на смену.
В нем чествуем Мирру Борисовну Штак,
Создавшую шкидскую сцену.
С этого дня дружба еще более окрепла, но однажды в середине зимы Мирра пришла и, смущаясь, сообщила, что она выходит замуж и уезжает из Питера. Жалко было расставаться, однако пришлось смириться, и веселая учительница в солдатском полушубке навсегда исчезла из Шкидской республики, оставив на память о себе знакомую билетершу в «Сплендид Паласе», еженедельно пропускавшую в кино двух питомцев Мирры – Янкеля и Японца.
Таковы были эти две воспитательницы, сумевшие среди дефективных детей заронить любовь к занятиям и привязанность к себе. Их любила вся школа.
Зато Амебку Шкида невзлюбила, хотя, может быть, он был и неплохим преподавателем.
Амебка – мужчина средних лет, некрасиво сложенный, с узким обезьяньим лбом – был преподавателем естествознания. Свой предмет он любил горячо и всячески старался привить эту любовь и ученикам, однако это удавалось ему с трудом. Ребята ненавидели естествознание, ненавидели и Амебку.
Амебка был слишком мрачный, склонный к педантизму человек, а Шкида таких не любила.
Идет урок в классе.
Амебка рассказывает с увлечением о микроорганизмах. Вдруг он замечает, что последняя парта, где сидит Еонин, не слушает его. Он принимает меры:
– Еонин, пересядь на первую парту.
– Зачем же это? – изумляется Япошка.
– Еонин, пересядь на первую парту.
– Да мне и здесь хорошо.
– Пересядь на первую парту.
– Да чего вы привязались? – вспыхивает Японец, но в ответ слышит прежнее монотонное приказание:
– Пересядь на первую парту.
– Не сяду. Халдей несчастный! – озлобленно кричит Еонин. Амебка некоторое время думает, потом начинает все с начала:
– Еонин, выйди вон из класса.
– За что же это?
– Выйди вон из класса.
