Сергей Снегов - В полярной ночи
Седюк почувствовал, что дальше отмалчиваться нельзя. Кроме того, Дебрев затронул слишком общие и важные человеческие отношения и толковал их иначе, чем это делал сам Седюк. В первые месяцы войны и особенно перед войною Седюку временами встречались такие люди, зараженные подозрительностью ко всему окружающему. Ему приходилось спорить с этими людьми, разубеждать их. Было неприятно, что такой, почти болезненной подозрительностью страдает и Дебрев, сразу понравившийся Седюку своей оперативностью, энергией и ясным умом во всех остальных поступках. Вместе с тем Седюк понимал, что слишком резкий отпор может вызвать нежелательную реакцию: Дебрев заподозрит, что он пытается обелить всех виноватых, и к нему самому отнесется с недоверием. Седюк сказал с улыбкой, дружески:
— Проверять людей, конечно, надо. Но знаете, Валентин Павлович, такое безотчетное недоверие будет постоянно рождать подозрения, и это ни к чему хорошему не приведет. Это может только оскорбить людей, вот и все. Помогать людям надо, если что не ладится, а не одно — подозревать.
— Правильно, помогать, — угрюмо согласился Дебрев. — Только как? Думать за них? Штука не очень эффективная, хотя и это надо… Война идет на берегах Волги, а не Эльбы, — вот о чем я думаю постоянно, и днем и ночью. И с людьми, у которых мирная психология, которые плюют на это, лучший, по-моему, метод — через два часа по палке.
— Жесткий рецепт, — усмехнулся Седюк.
— Жесткий, конечно. Ничего, помогает. Машина поехала по ярко освещенной, пустой улице поселка. Дебрев внезапно спросил:
— Ты не голоден? Тебя ведь заграбастали на совещание прямо с дороги.
— Голоден. У меня в чемодане есть еда. Как, кстати, я найду свои вещи?
— Их комендант Гурко должен был забрать в общежитие. Сегодня поешь своего, завтра в торг-отделе получишь карточки. Снабжение у нас хорошее, а вот с квартирами хуже, живем как попало. Придется месяца два перебедовать в общежитии. Я бы взял тебя к себе — у меня две комнаты, — но пока я был в Москве, в командировке, жена приютила Караматина с дочерью, неудобно их стеснять.
— И не надо, — сказал Седюк. — Мне и в общежитии будет хорошо.
— Придется поставить тебе телефон, начальники связи сами не догадаются. А вот и мой дом. Я сейчас вылезу, а шофер доставит тебя прямо в общежитие, я ему говорил. Ну, до свиданья, Михаил Тарасович.
— До свиданья, Валентин Павлович.
Машина повернула обратно и помчалась к двухэтажному каменному дому, стоявшему в самом конце улицы. Шофер высунулся из окна и показал рукой на второй этаж, светившийся рядом окон.
— Здесь. Комната номер пять. Комендант знает. Все на месте. Идите отдыхайте, товарищ Седюк.
— А ты откуда знаешь, что все на месте? — спросил Седюк, засмеявшись. И шофер, похоже, принадлежал к числу людей, интересовавшихся им и знавших о нем то, чего он сам о себе не знал.
— Валентин Павлович распоряжался, я слышал. А если он скажет — закон!
— Грозный у тебя хозяин.
— Грозный. Иначе ему нельзя. Время трудное.
8
Седюк поднялся на второй этаж. На площадку выходили четыре двери, на одной углем была нарисована пятерка. Седюк поискал звонок, потом постучал и, не получив ответа, потянул дверь. Она оказалась не запертой. Он осторожно вошел в прихожую и остановился в раздумье. В прихожей было три двери, надо было выяснить, куда постучать, чтобы не беспокоить в поздний час посторонних людей. Но дверь распахнулась сама, в ней возник, широко зевая, молодой человек с черными глазами и нечесаной пышной шевелюрой.
— Ага, товарищ Седюк, появились наконец! — сказал он так сердечно, словно они были старые знакомые и расстались всего день назад. — Сказать по-честному, я уже начинал сердиться — спать все-таки надо. Ну, здравствуйте! — он с силой тряхнул руку Седюка.
Седюк сухо заметил, сбрасывая мокрое пальто:
— Простите, я вас не знаю.
Парень с шевелюрой довольно улыбнулся.
— Это ничего. Главное, чтобы я вас знал. Моя фамилия Гурко, я комендант этого района. Идемте, я вас поселю. Для начала — в компании, а дальше — как добьетесь.
Они вошли в маленькую комнату с одним окном. Вдоль стен стояли две кровати, застланные чистым бельем. В головах каждой кровати, отделяя ее от окна, размещались тумбочки. Еще в комнате были стол и два стула. На одной из кроватей сидел Непомнящий и просматривал с рассеянным видом обтрепанную газету.
— Вот ваше место, — сказал Гурко, показывая на кровать у окна. — Ваши вещи под кроватью, я сам присматривал за доставкой — ничего не пропало. Полотенце под подушкой, умывальник на кухне — из прихожей вторая дверь. Уборная на улице, за домом. Место в квартире для уборной и ванной предусмотрено, но труб не завезли — война. Отопление водяное. Уборщица приходит утром, вы можете оставлять для нее ключ у сторожа — комната номер один, на первом этаже. Какие будут ко мне вопросы по квартире?
— Будут, но не по квартире, — сказал Седюк, вытаскивая чемодан из-под кровати. — Вы должны были, кажется, поселить девушку по фамилии Кольцова?
— Поселил. Дом номер шесть, третий за вами, образцовое женское общежитие. Комната семнадцатая. Можете зайти к ней в гости, но пребывание после двенадцати часов ночи воспрещается. Больше вопросов не будет?
— Пока нет.
— Тогда покойной ночи. Счастливо оставаться! Комендант ушел. Седюк разделся, вышел на кухню, с наслаждением умылся и вытер спину мокрым полотенцем. Когда он, надев чистое белье, возвратился в комнату, Непомнящий развешивал на батарее его пальто.
— Все мокрое, — пояснил он. — Если не положить тут, к утру не высохнет. Долго шли под дождем?
— Долго. Всю площадку медного облазили, — ответил Седюк, принимаясь за ужин. — Что это у вас за газета?
Газета была старая, августовская. Непомнящий узнал, что более свежие газеты в Ленинск еще не поступали. Эту ему выдали из читалки, после долгих колебаний, под честное слово, что завтра он принесет обратно.
— Хотите муксуна? — предложил Непомнящий, сочувственно глядевший, как Седюк уплетает черствый дорожный хлеб и банку свинины с горохом. — Великолепное творение природы! Король местных рыб!
— Знаю я вашего короля! — усмехнулся Седюк. — На фунт мяса два фунта соли.
— Королевское мясо скоропортящееся, — философски заметил Непомнящий. — А знаете, пока вы где-то разгуливали, мы божественно провели время. Прежде всего — баня. Это не баня, а храм пара и мыльной пены. Там была вода — знаете, какая?
— Мокрая? — предположил Седюк.
— Лучше. Газированная. Она булькала от жары, я еще нигде не встречал такой хорошо выделанной воды. Потом мы пошли в столовую. Вы спрашивали о Варе Кольцовой? Она сидела веселая и счастливая после бани и с наслаждением ела борщ из сухой капусты. Я только сегодня узнал, что сухая капуста — это настоящая вещь. Потом мы все смотрели в кино «Подкидыша». Вы видели?
— Кажется, видел. Напомните, о чем там речь.
— Если бы вы видели, то не спрашивали бы. Такие картины запоминаются на всю жизнь. Непременно пойдите.
— Непременно пойду.
В дверь громко, настойчиво постучали. Непомнящий быстро сказал:
— Идет раздраженный человек, пожилой и толстый — сейчас сами увидите!
— Войдите! — крикнул Седюк.
Вошел молодой парень, почти мальчик, в руках у него были телефонный аппарат и моток гибкого провода. Он недружелюбно осмотрелся.
— Кто здесь Седюк? — спросил он, хмурясь и стараясь придать своему открытому лицу суровое и недовольное выражение.
— Я Седюк. Что случилось?
— У нас ничего не случилось… У вас что-то случилось — во втором часу ночи загорелось… Звонили от главного инженера к Еременко, нашему начальнику, и приказали сегодня же ночью поставить вам телефон. А Михеев, заведующий складом, вечером ушел к знакомым на именины, а куда — неизвестно. Еременко приказал мне временно снять аппарат у Норцова, заведующего конбазой, — он в этом же доме живет. Норцов так перепугался, когда я ночью поднял его с постели, что и слова не сказал против. У него даже руки дрожали. — Монтер засмеялся, вспомнив Норцова, и тотчас же снова нахмурился. — Вам куда ставить аппарат?
— Давайте сюда, на тумбочку. Я только не понимаю: к чему такая спешка? Можно бы сделать завтра утром, взять аппарат со склада и не беспокоить никаких Норцовых.
— Сказано — сейчас же. Наш Еременко — вы его знаете? — он, однако, человек умный. Если звонит главный инженер, он не переспрашивает.
Разговаривая, монтер раскручивал провод, потом подставил стул и стал прилаживать провод к стене, прихватывая металлическими скобками.
— Можете разговаривать, сколько влезет, — сказал он, соскакивая со стула. — Я пока перебросил времянку от основной линии, там у вас в двери есть щелочка, я просунул провод туда. Завтра приду, сделаю по-хорошему. Ваш номер три-четырнадцать. Сейчас проверю, как работает.
