Ефим Гринин - Золотые коронки
Старшина подал команду, и все они приветствовали начальника, стоя навытяжку, подтянутые, отмеченные неуловимым для непосвященного глаза налетом щегольства, которым отличаются бывалые солдаты. Майор пробежал взглядом по молодым сосредоточенным лицам. Он хорошо знал своих людей. Он никого не брал с пересыльного пункта или из маршевых рот. За каждого из них он выдержал целые битвы с командирами разведвзводов и рот, не желавших отдавать лучших охотников за «языками».
— Сержант Осадчий, сержант Рыскулов, рядовой Сосницкий, — назвал майор.
Круглолицый, со шрамом, вздернувшим верхнюю губу над литой кукурузной подковкой зубов, сибиряк Осадчий и черноволосый смуглый казах Рыскулов почти одновременно сняли с пирамидки свои автоматы.
— Отставить! — сказал майор. — Без автоматов…
На улице майор удивился перемене погоды. С вечера было тихо и звездно. Теперь порывистый западный ветер швырял пыль в лицо. Небо сплошь затянулось тучами, тьма была густая, чернильная. Но чутье фронтовика позволяло майору ориентироваться.
Он не оглядывался, его люди, привыкшие к ночным операциям, шли за ним шаг в шаг. Свернув в переулок, майор миновал две хаты и вошел в калитку фруктового сада, наполненного свистом ветра, скрипом веток, шелестом листьев. Голос из темноты окликнул:
— Стой! Кто идет?
Майор сказал пароль и подошел к большой крытой автомашине, вкопанной в землю. Он шепнул несколько слов Осадчему и поднялся по лестничке в машину. Здесь было светло и уютно. За столом, на котором высилась блестевшая множеством ручек рация, склонилась чернокудрая голова Маринки, перехваченная ободком наушников. Сбоку были разложены для гадания игральные карты. «Вот бы Сотникову картину написать «Сержант Смирнова на боевом посту!» — подумал майор и улыбнулся: — безыдейщиной назовут, мистикой!»
Маринка принимала большую радиограмму. Все новые группы цифр на бланке разделялись черточками. Майор слышал звонкий с присвистом однообразный напев морзянки в наушниках. С кем Маринка держит связь? Вот бы на панели рации на круглом экранчике появилось изображение того радиста! Майор еще до финской войны читал в иностранных журналах о телевидении, и с той поры оно было его заветной мечтой. Он не забывал свою мирную профессию, он знал все типы наших раций. Он не жалел времени, знакомясь со схемами и конструкциями трофейных раций, но в глубине души чувствовал, что ему уже не вернуться к любимому делу.
Приняв радиограмму, девушка включила передатчик, быстро отстучала ключом квитанцию и получила ответ корреспондента. Она записала радиограмму в журнале и еще минуту прислушивалась к гулу эфира, где в любой момент могли прозвучать ее позывные. Потом с наслаждением потянулась гибким телом, схваченным в талии новеньким офицерским ремнем. «Уже успел подарить!» — подумал майор, узнав ремень Сотникова.
Сдвинув на затылок надоевший обруч, девушка взяла початую колоду, выдернула из середины карту, но почему-то обернулась и обомлела. Загораживая карты, невпопад выговорила:
— Вы что, товарищ майор…
— Вольно! — улыбнулся майор и сел на один из широких ящиков-скамеек, устроенных вдоль стен машины. — Доложите, товарищ сержант, какого суженого карты нагадали?
Девушка еще пуще зарделась, но упрямо тряхнула головой, сбросив на лоб атласную прядь волос. Майор задал вопрос неслужебный, и она ответила в том же тоне:
— А вы сразу подсмеиваться, товарищ майор! Ну, погадала, что ж тут такого? Разве вам не интересно узнать будущее?
Вспомнив цыганку, приставшую к нему на базаре в Ростове с неизменными словами: «Позолоти ручку, красавчик, всю тебе правду расскажу, погадаю», майор расхохотался и тут же смолк от острой боли в руке. «Ого, смех мне противопоказан», — с досадой подумал он, но девушке ответил шутливо:
— Зачем же мне в будущее непрошеным соваться, а? Ну, допустим, узнаю я, что буду убит. Интереснее мне жить станет? А насчет любви я так думаю: кто полюбит на всю жизнь, тому и гадать нет надобности…
— Да-а, и совсем нет! — обиделась Маринка. — Вы так говорите, потому что девушкой не были. Девушки все гадают…
— Очень жалею, что не побывал в девушках, — сказал насмешливо майор и не удержался, уколол Маринку — Должно быть приятно, когда девушку сразу двое любят, как вас…
Девушка вспыхнула, хотела возразить, но вдруг нахмурилась, плотнее надвинула наушники, села к столу и схватила карандаш. Пока она принимала новую радиограмму, майор просмотрел журналы регистрации и приема-сдачи дежурств. До смены оставалось двадцать минут. И когда девушка повернулась, чтобы продолжить разговор, майор сказал:
— Садитесь, гадайте, я не запрещаю, а я постучу ключом, — он занял ее место и добавил: — Надо иногда упражняться…
Он положил на стол листок с рядками цифр, включил передатчик. Девушка сунула карты в ящик и с улыбкой превосходства наблюдала за медлительными движениями майора. Перед первым занятием в осовиахимовском клубе она месяца два долбила наизусть азбуку Морзе. А на занятии расплакалась, потому что радисты не считают точки и тире. Как мелодия любимой песни вызывает в памяти слова, так в свисте морзянки радисты на слух читают звучание каждой буквы. Это показалось ей чудом. А сейчас ей смешно, что майор так неровно выбивает ключом цифры. Но, читая эти цифры на слух, она не знала, что майор просит начальника контрразведки фронта установить наблюдение за ее радиостанцией и передать не позже, чем через час, что просьба будет выполнена.
Они успели опять поменяться местами, когда в машину поднялась старший сержант Кира Кутырева, а вслед за ней посыльный с узла связи. Он забрал принятые радиограммы и оставил новые для передачи. Радистки сменились без обычных разговоров о том, о сем.
— Ох, и спать хочется! Сейчас как завалюсь! — сказала Маринка, прощаясь, и сошла на землю.
Она только шагнула от лестницы, как сильная мужская рука цепко схватила ее повыше локтя. Она рванулась, но незнакомый голос тихо сказал над ухом:
— Сержант Смирнова, вы арестованы…
IVВсем радистам армейского РАФа была известна особая привязанность майора Ефременко к радиотехнике. Его приходы на рацию никого не удивляли. И все-таки присутствие в машине старшего офицера обычно стесняло радистов. По Кире этого не было заметно. Она повесила пилотку на гвоздик, расправила гимнастерку, заложила за уши пряди коротких каштановых волос и спросила, глядя на раненую руку майора белесыми неулыбчивыми глазами:
— Я могу начинать работу, товарищ майор?
— Давайте, действуйте, я жду радиограмму, — сказал майор и подумал, что Сотников зря так охаивал Киру: у нее была ладная фигура, лицо ее было бы даже миловидным, но прыщики и краснота огрубляли его; полную грудь украшала медаль «За боевые заслуги» и две нашивки за ранения.
Когда с месяц назад Кира явилась с направлением к начальнику узла связи, майор, проверявший радистов важных раций, ознакомился с ее личным делом, побеседовал с ней, потом послал запросы на место ее последней службы на Северо-Западном фронте и в госпиталь. Неясно было, почему после выздоровления ее направили на юг, а не на север, где она служила с начала войны. Впрочем, так бывало часто, ответы пришли положительные, и он перестал интересоваться ею.
Но ее сближение с Овсянниковым неприятно поразило майора. Было противоестественно видеть сильную молодую женщину рядом с тщедушной, типично канцелярской фигуркой пожилого, потертого бывшего бухгалтера.
Формально старый холостяк Овсянников был вправе встречаться с кем угодно. И может быть, майор не послал бы своего помощника провожать Овсянникова, если бы в составленном им списке новых радистов первой не стояла Кира Кутырева. Теперь же у него из головы не выходило то, что доложил Сотников о свидании Овсянникова с Кирой.
Кира протянула майору радиограмму и взялась за ключ.
— А Маринка быстрее вас стучит, ну-ка, покажите класс, — подзадорил он ее.
— Я всегда в одном темпе работаю, — равнодушно ответила Кира.
«Пора идти отдыхать, — подумал майор, пряча бланк. — Разговаривать она не хочет, незачем раньше времени действовать ей на нервы».
В саду майор подозвал сержанта Рыскулова, отдал распоряжение и долго смотрел на восток. Небо по-прежнему было обложено тучами.
Он прислушался, но ни гула самолетов, ни отзвуков далеких взрывов не было слышно.
«Вот бы на самом деле передышечку ростовчанам!» — весело подумал майор и глянул на светящийся циферблат часов.
Было три часа двадцать пять минут утра.
Стрелки на карте
— Чёрт возьми! Да проснется ли он в концё концов!
Это восклицание Штимме относилось к лейтенанту Павлюку. Ефрейтор принял экстра-радиограмму и нервничал перед запертой дверью. Лейтенант сам предупредил об этой радиограмме. И не разбудишь его!
