Касымалы Джантошев - Чабан с Хан-Тенгри
Последние слова Жанаргюл вызвали бурную радость школьников. Они захлопали в ладоши, повскакивали с мест, окружили свою любимую учительницу.
Веселый азарт, как огонь, раздуваемый сильным ветром, охватил всю школу.
Жили все бок о бок, росли, учились вместе, но, оказывается, многие не знали о способностях друг друга. Совершенно неожиданно нашлось немало талантов.
Подобралось человек тридцать с хорошими голосами: был организован хоровой кружок, им руководил Асанкожо. Человек пятнадцать записалось в драматический кружок, его возглавил секретарь комсомольского комитета Эркинбек. По просьбе Жанаргюл из Пржевальска приезжал режиссер театра — помогал ребятам своими советами.
Однажды режиссер привез с собой гримера, тот учил ребят своему мастерству, а потом подарил молодым артистам парики, бороды и грим.
Концерт назначили на один из воскресных вечеров.
И вот долгожданный день наступил.
Асанкожо, как только забрезжил рассвет, прибежал в клуб, чтобы наладить отопление, в зрительном зале мыли полы, вытирали пыль… Ребята были полны забот о костюмах. Будущие участники спектакля волновались и суетились больше всех.
«Не так интересен сам пир, как приготовления к нему». Весь аил знал, что сегодня в клубе будет интересный концерт, и все с утра уже начали сборы. Кто же может усидеть дома? Стар и млад, все будут там. Надо пойти пораньше, занять получше места.
И старики, и люди среднего возраста, и молодежь задолго до начала стали стекаться к клубу. Когда прозвенел второй звонок, зал был переполнен. В проходах и у стен стояла сплошная стена из тех, кому не хватило мест.
Вдруг за занавесом поднялся шум. На спектакль не явился Сатылган, который исполнял роль старика в первой пьесе. За ним сбегали домой, но оказалось, что он куда-то ушел. Асанкожо со сцены спросил, нет ли его в зале. Сатылгана и в зале не оказалось.
В первой пьесе было четыре действующих лица: старик, старуха, их внучка — дочь сына, погибшего на фронте, — и человек лет пятидесяти, родственник старика, желавший жениться на внучке.
Участники спектакля волновались. Мало того, что как сквозь землю провалился Сатылган, вдруг закапризничала Джаркын.
— Я давала слово играть только перед школьниками, — заявила она, — а здесь собрался весь аил. Не хочу перед всеми выступать в роли старухи.
Она ушла из клуба, захватив свои вещи.
Темирболот, которому было поручено отвечать за концерт и спектакль, не знал, что делать. Даже Жанаргюл растерялась.
Ведь они, Джаркын и Сатылган, спорили со всеми из-за этих ролей, а теперь сбежали…
Лиза, вне себя от возмущения, вылезла из суфлерской будки.
— Не краснеть же нам из-за этих дураков! Пьесу мы должны показать во что бы то ни стало. Дядя Кенешбек, подберите для меня и Темирболота подходящие костюмы в зале у зрителей. Темирболот будет играть старика, а я старуху. А ты, Эркин, залезай в будку, будешь нам подсказывать.
Кенешбек поспешил в зал.
— Дорогой отец Ашым, снимай свой чапан, тебетей и ремень, я тебе после концерта верну, — председатель колхоза поспешно стал стаскивать со старика поношенный чапан.
— Да, слушай, ты осторожно… А зачем тебе все это?
— Надену на артиста, который играет в пьесе, — размахивая вещами старика, Кенешбек побежал за сцену.
Жанаргюл тоже у кого-то раздобыла старушечье платье, подогнала его к Лизиной фигуре.
Темирболот надел чапан старца Ашыма, приклеил усы и бороду. Бросив на себя взгляд в зеркало, он невольно фыркнул.
— Темирболот, не смейся. Если на сцене расхохочешься, то все провалится, — предупредил Акмат, помогавший ему гримироваться.
Жанаргюл волновалась.
«Если бы знать, что Джаркын и Сатылган поступят так, то, конечно, можно было бы предотвратить скандал. Лиза и Темирболот бывали на репетициях, но ролей не знают. Позора не оберешься, если зал загудит, а они не расслышат слов».
Такие же тревожные мысли приходили в голову всем участникам концерта.
Пора было начинать — в зале дружно хлопали.
— Дорогие товарищи! — сказал Кенешбек Аманов, выходя из-за занавеса. — Прошу успокоиться. Сейчас начнется концерт. После концерта задержитесь на минутку. Пользуясь тем, что все в сборе, мы вам кое-что сообщим.
В зале одобрительно зашумели.
— Все готово. Объявите первый номер, — шепнула Кенешбеку Жанаргюл из-за занавеса.
— Теперь начинаем наше веселье, — продолжал Аманов, первым номером пойдет одноактная пьеса «Пережитки прошлого». Роли исполняют Эркингюл, Асанкожо, Лиза и Темирболот.
Под шумные аплодисменты занавес раскрылся. В углу сцены, отвернувшись от зрителей, сидела плачущая Эркингюл. Скрестив руки на груди, стоял ее престарелый жених — Асанкожо. Старик — Темирболот ходил по сцене, опираясь на трость.
Старушка — Лиза увещевала «мужа»:
— О, да пойми же! Сын твой погиб на фронте. Невестка вышла замуж и уехала. Нашу внучку мы сами вырастили. Она сейчас, подобно весеннему цветку, только что начала расцветать. И выдавать ее замуж за пятидесятилетнего грешно и стыдно.
— Эй ты, проклятая старуха, пока не вышиб тебе глаза, замолчи! Коль не выйдет замуж твоя внучка, что ей тогда делать? Пятьдесят лет — это средний возраст для жениха. Раньше семидесятилетние женились на четырнадцатилетних девочках. А твоей уже восемнадцать. Засиделась в девках, начала стареть. Подумай, старуха, и не зли меня.
Интересно было видеть ребят в гриме, на сцене, в чужом облике, с незнакомыми повадками. Особенно забавны были Лиза и Темирболот, перевоплотившиеся в людей преклонного возраста.
— Слава аллаху… постепенно и я вспомню молодость, — с улыбкой произнес Асанкожо, как полагалось ему по роли.
— Не вспоминать тебе молодость, а околеть! Сдохнуть бы тебе, прежде чем жениться на моей внучке! Проваливай с моих глаз, лохматый! — Лиза — старуха толкнула в спину старика — Асанкожо.
— Ах, ты… ты погаными руками коснулась гостя моего? Давно у тебя спина чешется и черти на ней не плясали, — старик с криком бросился на жену и принялся колотить ее тростью.
— Эй ты, Кенешбек! Сдох ты там, что ли? Держи этого бессовестного! — выкрикнул старик Ашым.
Остальные зрители разразились хохотом. Сидевшие рядом с Ашымом стали его успокаивать:
— Отец, это ведь только так на сцене. Они играют роли.
В это время старик — Асанкожо подбежал к старику — Темирболоту:
— Успокойся, дорогой, оставь свою жену.
— Отпусти меня! Навсегда покончу я с этой старухой, и сразу увезешь девчонку, — вырываясь, кричал старик. Время от времени ему удавалось палкой дотянуться до старухи. Та, плача, старалась увернуться. Девушка пыталась загородить бабушку.
— Эй ты, Кенешбек! — снова раздался на весь зал негодующий голос Ашыма. — Почему ты надел мою одежду на этого бессовестного старика? — Он вскочил с места.
Зал снова дрогнул от хохота.
— Слушай, ты же не ребенок, садись, — жена Ашыма потянула его за рукав.
— Отстань от меня. Не желаю, чтобы мою одежду носил такой бессовестный старик, — Ашым, опираясь на палку, поплелся к сцене.
Как полагалось по ходу пьесы, на сцену, заслышав крики, прибежали люди и уволокли старика и его родственника за кулисы.
— Эй, слушайте, пусть он отдает мою одежду! — кричал старец Ашым, взбираясь на подмостки.
* * *После двух пьес шли хоровые номера, дуэт, сольное пение, декламация.
Темирболот, Эркин и Эркингюл спели песню о лентяях. Им на гармонике аккомпанировала Лиза. Зрители так аплодировали, что номер повторили. Жанаргюл тоже пришлось сыграть на губном комузе дважды — так велик был успех.
Зрители потребовали, чтобы на сцену вышел старец Ашым. Он без тени смущения расположился на стуле и спокойно заговорил:
— В нашем аиле нет человека старше меня, и все вы мне кажетесь детьми. У меня сейчас нет прежней остроты зрения, нет силы в ногах. Вот вы заставили меня выйти на сцену, но на комузе играть уже не заставите. Я уже не тот, что был прежде. Мелодии звучат у меня совсем по-другому. Но я не хочу, чтобы песни, которые я знаю, ушли со мною в могилу, и поэтому потихоньку учил играть своих внуков.
— Спасибо тебе, отец! — зашумели в зале.
— Подождите, дети мои! Если внуки мои сыграют хорошо, тогда благодарите, а если нет — значит, благодарить не за что. Мои внуки просили меня, чтобы я никому ничего не говорил о наших занятиях до тех пор, пока они не научатся хорошо играть. Вот сейчас я могу раскрыть их секрет. За то, что скрывал это так долго, простите меня, дети мои. За то, что раскрываю секреты, пусть простят меня внуки, — старец Ашым взял комуз, настроил, отложил в сторону. Затем стал настраивать второй.
Люди в зале и за кулисами, не догадываясь, о каких внуках говорит бездетный Ашым, вопросительно переглядывались.
