Виталий Сёмин - Семеро в одном доме
На следующий день Толя опять двигал по комнате стол с табуретом, зажмурившись, ляпал раствор на потолок и растирал его дощечкой. А Муля ему говорила:
— Толя, а вон там ты пропустил! Вон-вон там! Да ты обернись!
Толя медленно поворачивался:
— А-а…
— Толя, а куда ты денешь деньги? Костюм купишь? А какой же ты хочешь костюм? Ты подожди, мы хату отремонтируем, я с тобой пойду в магазин, а ты деньги пока положи на сберкнижку. Ты сразу положи на сберкнижку, а то ребята увидят и заберут.
— Нее…
— Скажут, пойдем выпьем. Ты не пьешь? Ты не пей… А столовая у вас в общежитии есть? Там дешево? А кто тебе стирает? А сколько стоит в вашей прачечной постирать рубашку?..
— Толя, — вмешивалась Ирка, — скажи Муле: «Муля, не учите меня жить».
Толя медленно раздвигал губы — улыбался.
— Дочка у тебя хорошая, — говорил он Муле.
— Красивая?
— Не-ет.
— А чем же хорошая?
— Простая.
— Толя, а тумбочка у тебя есть? Я к тебе приду в общежитие, посмотрю, как ты живешь. Может, тебе постирать надо чего-нибудь? Ты не стесняйся.
Никогда Муле не удавалось так подробно поговорить с нами о наволочках, простынях, одеялах…
Через неделю Толя все-таки закончил работу. Муля собрала ему узелок и проводила до трамвая. Я думал, что на этом наше знакомство с Толей-штукатуром закончилось, но в следующую субботу он постучал к нам в окно. Я вышел. На Толе был новый черный дешевый костюм. Ворсинки из этого костюма торчали, как из третьесортной оберточной бумаги. Сидел он на Толе нелепо, был он новый-новый, ни одна ворсинка не успела на нем обмяться, и от этого Толя выглядел необычайно торжественно.
— Вот, — сказал Толя, — к вам пришел.
— Входи, — сказал я, стараясь припомнить, не забыл ли Толя у нас какой-нибудь свой инструмент, расплатилась ли Муля с ним окончательно — чего ради молодой парень в субботний вечер из центра города забрался на нашу окраину?
Толя вошел, сел на стул и сложил руки на коленях.
Так он просидел долго, изредка отвечая на Иркины и мои вопросы, а потом сам спросил:
— А где мать? Ну, Муля?
— Она сегодня во второй смене, — сказала Ирка, — ты к ней пришел?
— Да нет, — сказал Толя, — я вообще пришел. В гости.
Тогда Ирка захлопотала. Накрыла стол, посадила Толю, сама села. Я ушел в другую комнату, а они долго разговаривали.
Толя приходил еще несколько раз. Придет под вечер, сложит руки на коленях и сидит часа два. А потом исчез — уехал к старшей сестре.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Иногда к нам приходят Женькины товарищи посмотреть, как идет наше строительство, узнать, что пишет Женька, — демобилизовавшийся из армии Валька Длинный и Вася Томилин, отец которого когда-то так растревожил Женькин класс.
Валька Длинный приходит занимать деньги и поменять книги в Иркиной библиотеке. Деньги ему нужны на выпивку. Он об этом прямо и говорит:
— Теть Аня, займите пятнадцать рублей. Честное слово, я уже оформляюсь на «шарики». С первой же получки отдам. Выпить хочется.
«Шарики» — расположенный в нашем районе шарикоподшипниковый завод.
— Да откуда ж у меня деньги! Ты ж видишь — строительство! Сами в долги залезли. Не известно, как расплачиваться.
— У соседей займите.
— Я уже у всех соседей занимала.
— А вы у других.
Длинный нагл неотступно. Он знает, что я жду не дождусь, когда он уйдет, что я против того, чтобы Муля занимала ему деньги. Но меня он не замечает. «Я сюда ходил, когда тебя тут и в помине не было».
— Теть Аня, у бабки нет? Пенсию она получила?
— У какой бабки?
— У Мани.
— Глаза твои бесстыжие! — возмущается Муля. — Из бабкиной пенсии тебе на выпивку!
— А у Нинки?
И вдруг он улыбается. Лицо у него умное, и улыбка вначале кажется приятной. Но потом она будто застывает.
— Ирка, займи денег.
Это он обращается к Ирке, игнорируя меня.
— У нас денег нет, — говорит Ирка, — мать же тебе сказала. Да и были бы — я бы тебе на выпивку не заняла.
— Нельзя?
— Нельзя.
Валька опять поворачивается к Муле:
— Тетя Аня, сходите к соседям.
И Муля, чертыхаясь, проклиная всех пьяниц на свете, все-таки идет к соседям занимать Вальке деньги.
— Я бы не пошла, — говорит Ирка.
Длинный поднимается и переходит в нашу комнату. Теперь не заметить меня нельзя, и он снисходительно кивает мне.
— Дай еще что-нибудь почитать, — говорит он Ирке. Читает Валька много. Берет по пять-шесть книжек.
Возвращает их в немыслимом состоянии — засаленными, захватанными грязными пальцами, с сажистыми следами от кастрюли или сковородки на обложках. Ничуть но смущаясь, объясняет:
— Мать у меня книг не читает, неграмотная. А как-то использовать книги надо? Она и использует.
Живет Валька даже не на окраине, а за окраиной. Родители его построились так далеко, что у них в доме несколько лет электричества не было. Столбы электросети туда подвели недавно, когда к Валькиному дому подошла улица.
— Свет у вас в доме уже есть? — спрашивает Ирка. Длинный кивает. Он сидит в раздражающей меня позе, широко расставив ноги, загородив ими узкий проход между столом и шкафом. Захочешь выйти из комнаты — проси его подвинуться. Сам Длинный не пошевельнется, хоть два часа стой молча перед ним.
— Говорят, — спрашивает Ирка, — ты плохо относишься к своей сестре? Притесняешь ее?
Валька презрительно щурится. Его сестра работает кондуктором на трамвае. Я ее часто вижу. Ирка говорит, что она очень хорошая девчонка. Умная, работящая. В школе хорошо училась. И дома она того же Вальку обстирывает, обшивает, а он кричит на нее, а иногда и колотит. Вот и сейчас щурится: «Сестра!» Ирка закипает.
— Муля, — кричит она в соседнюю комнату, — ты Вальке денег не давай.
Длинный усмехается. Он непробиваемо самоуверен.
— Интересно, — спрашивает Ирка, — что такие типы, как ты, вычитывают из книжек? Ты же много читаешь. Или ты просто книжки с собой таскаешь? Поносишь, поносишь и вернешь?
Книги Валька читает серьезные, детективами не интересуется, а спросишь, понравилось ли, — презрительно усмехнется и промолчит. Разговаривать с нами о книжках Длинный считает бесполезным. Я — газетчик, Ирка — преподаватель. Людей наших профессий Длинный презирает. Заранее известно, что мы похвалим, что обругаем.
Правда, с полгода тому назад, когда Валька демобилизовался и собирался поступить на филологический, он приходил к Ирке советоваться. Тогда он внимательно слушал ее, был мягким и податливым. Даже со мной здоровался и разговаривал и с некоторым интересом слушал, что я ему говорю.
В университет он не поступил. Желание это в нем почему-то быстро перегорело. Теперь он приходил к нам только для того, чтобы занять у Мули денег. И еще он приходил для того, чтобы вот так посидеть, перегородив длинными ногами выход, чтобы, не замечая меня, поговорить с Мулей и Иркой, чтобы накурить в хате. Валька Длинный на чем-то удерживался, откуда-то соскальзывал, и этому «чему-то» он бросал одному ему понятный вызов…
Вася Томилин иногда приходил вместе с Валькой Длинным. Лицо у Томилина сонно-серьезное, и голос тоже сонно-серьезный. Я ни разу не видел, чтобы Томилин улыбнулся. Если Длинный сострит, Томилин вздохнет и терпеливо переждет, пока все вернутся к серьезности. В армию Томилина не взяли по болезни — аппендицит он, что ли, вырезал. Выписался из больницы и поступил в мастерские «Мореходки», три месяца поработал слесарем и стал курсантом. Томилин женат. Женился он, едва окончив десять классов.
— Он ее заговорил, — усмехался Длинный. — Он любого может до смерти заговорить.
Вася вздыхает и ждет, пока мы перестанем улыбаться. Потом, обращаясь в основном к Муле, продолжает своим сонно-серьезным голосом:
— Ага… Питание трехразовое. Утром каша пшенная или перловая. Или из сечки. На растительном масле. Компот из сухофруктов или чай. Хлеба сколько хочешь. Дежурный по столу возьмет в хлеборезке и принесет. И сливочного масла двадцать пять грамм к чаю. Хочешь — на хлеб намажь, хочешь — в кашу положи. Я больше люблю на хлеб. А есть — бросают в кашу…
— А домой вас отпускают? — перебивает Длинный.
— Мы на казарменном положении, — объясняет Томилин. — У нас иногородних много. Им на воскресенье отпуск в город дают. А я договорился, чтобы меня с субботы на воскресенье отпускали домой ночевать.
— К молодой жене?
Вася вздыхает, лицо его становится еще более сонным.
— Значит, она ждет тебя от субботы до субботы? — продолжает Длинный.
— Ничего, подождет четыре года, — вступается за Томилина Муля. — Другие дольше ждут, и ничего. Правда, Вася?
Томилин кивает.
— Еще молодая, — серьезно соглашается он. — Может ждать.
Тут не выдерживает даже Муля. Однако Томилин ничего не замечает. Тем же монотонным, усыпляющим голосом он продолжает рассказывать:
