Владимир Беляев - Старая крепость (роман). Книга третья "Город у моря"
Примерно так случилось и сейчас.
Увлекая меня из колонны демонстрантов к дому окружного отдела Государственного политического управления, Коломеец всю дорогу молчал. На все мои вопросы он отвечал одной фразой: «Потерпи малость!»
Зажимая в руках синенькие листочки пропусков, мы взбегаем наверх. Видно по всему, что Коломеец бывал здесь раньше: он взбирается по лестнице смело и решительно. Я следую за ним. Вот и площадка верхнего этажа.
Никита уверенно входит в полутемный коридор и останавливается у дубовой двери. Он громко стучится в нее.
— Войдите! — доносится из-за двери.
Плотные, тяжелые шторы на окнах. Два застекленных шкафа. Третий — большой несгораемый шкаф притаился в углу. Полузадернутая занавесочкой карта с флажками прибита в простенке. Под этой картой, по-видимому изображающей линию границы, в тени настольной лампы сидит уполномоченный погранотряда Вукович — тот самый высокий блондин-пограничник, который долго бродил возле штаба ЧОНа вместе с Полевым после тревожной ночи, когда Бобырь упустил бандита, пробравшегося на крышу.
— Вот только что парень вернулся из Харькова. Говорит, что видел Печерицу в Жмеринке, — с места в карьер рассказывает Никита уполномоченному.
— Около Жмеринки, — поправляю я.
— Интересно! — говорит Вукович и приглашает: — Садитесь, пожалуйста, товарищи. Я вас слушаю.
…Почти все уже рассказано.
— Так как же все-таки называлась станция, где вы последний раз видели Печерицу? — спрашивает Вукович.
— Я спал, когда он слез.
— Это я понимаю, но когда последний раз вы видели Печерицу? — спрашивает Вукович.
— После Дунаевец… Нет, нет… Там была первая проверка билетов.
— А где была вторая? Ну вот, когда этот, в стеганке, читал литер?
— Не знаю… Поезд шел, и меня разбудили.
— Минуточку! — И Вукович заглядывает в блокнот. — Вы сказали, что Печерица спрашивал, была ли уже ревизия?
— Спрашивал.
— Где это было — в поле или на станции?
— Поезд остановился… По-моему, на станции.
— Ну вот, какая это была станция? Что было написано на стене вокзала?
— Ей-богу, не помню… Если б знал… Я ведь первый раз ехал по железной дороге…
— Может, Деражня?
— Нет… Кажется, нет…
— Черный Остров?
— Нет… нет…
— Котюжаны?
— Нет.
— На перроне светло было?
— Ага.
— А свет какой?
— Обычный. Ну, так себе, не очень ясный.
— Погодите, — Вукович морщится, — не то спрашиваю. Электричество или керосиновое освещение? А может, свечи?
— Зеленоватый такой свет из фонаря — с круглым стеклом фонарь, горелка внутри и на шнурке на столб подымается. Ну, помните, у нас на Почтовке были в кофейне Шипулинского вот такие же самые лампы…
— Газово-калильные?
— Вот-вот! Они самые.
— А вокзал не на бугре, случайно? Лестница каменная, а перрон весь в выбоинах, да? Если, скажем, дождь сильный — лужи будут? Правда?
— Кажется, что этот самый. Бежать от вагона далеко нужно.
— И ты помнишь наверное, что Печерица здесь не слез, а поехал дальше? — неожиданно переходя на «ты», с большим интересом спрашивает Вукович.
— Ну как же! Когда контролер проверку делал и литер его читал, это было позже, после этой станции, и он на полке еще спал.
— Наверное спал?
— Факт, спал. Хотя… может, прикидывался, кто его знает. Одно помню: видел его ясно.
— Ну, а потом ты сам заснул и видишь — Жмеринка?
— Ага.
— А Печерицы нет?
— Ага.
— Это точно?
— Точно.
— Счастливый ты, парень! Легко отделался. С такими попутчиками да еще в пустом вагоне можно заснуть навсегда! — как-то загадочно сказал Вукович и, опять заглядывая в блокнот, где он делал заметки, спросил: — А что тебе бросилось в глаза во внешности Печерицы?
— Ну, шинель какая-то ободранная… Раньше я его никогда в этой шинели не видел.
— А еще?
— Ах да! Усов не было.
— Совсем не было?
— Ни капельки. Все сбрито…
— Ну, товарищ Коломеец, — сказал торжествующе Вукович, — значит, это его усы мы нашли в бумажнике у выхода из окрнаробраза. Я говорил, что эти волосы принадлежат Печерице, а уполномоченный Дженджуристый возражал. «Никогда, говорит, этот гусь не расстанется со своими усами. Это, мол, традиция националистов — пышные казацкие усы. Он скорее бороду себе отрежет!» Что значит человек привык к штампам! Да любой враг на месте Печерицы, если бы ему на ноги стали так наступать, со всеми традициями бы распрощался. Своя шкура дороже! — И, обращаясь уже ко мне, Вукович продолжал: — Значит, ты правду говоришь, Манджура?
— А для чего мне говорить неправду? — сказал я обиженно. — Неправду говорит тот, у кого на душе нечисто и кто боится. А я же сам хочу помочь вам этого гада поймать…
— Правильно, Манджура! — похвалил меня Вукович, улыбаясь. — Долг всей рабочей молодежи — помогать нам. Помогать в любую минуту, от всего сердца, не щадя сил и здоровья, сознавая, что помогаешь не просто чекисту вот с такими малиновыми квадратиками на петлицах, а всему народу и нашему общему счастливому будущему. Мы опасны только для врагов революции, и чем лучше работать будем, тем скорее сметем их с нашей дороги!
— Большая работенка предстоит! — ввернул Коломеец.
— Пока от паразитов весь мир не очистим, — согласился Вукович. — Минуточку. — И он снял трубку телефонного аппарата. — Шеметова. Вукович говорит… Начальник у себя?.. Мы зайдем сейчас, предупреди, пожалуйста.
Молочные лампы мягко горят у самого потолка в кабинете начальника пограничного отряда и окружного отдела ГПУ Иосифа Киборта. Так странно, непривычно застать здесь людей в это позднее время, когда все учреждения города давным-давно закрыты!
Кресла мягкие, удобные; стакан крепкого чая дымится на краю широкого орехового стола. Начальник кивает нам головой, чтобы садились, а сам, прижав к уху телефонную трубку, внимательно слушает.
Видно, ответили. Начальник крикнул в трубку:
— Комендатура Витовтов Брод?.. Куда же вы пропали!.. Так что же произошло?.. Слушаю… Слушаю… Погодите, Богданов, не так быстро, дайте запишу. — Начальник берет остро отточенный карандаш и, прижимая еще сильнее левой рукой телефонную трубку к уху, правой делает заметки в раскрытом блокноте. — Кто вел группу?.. Что?! Опять этот «машинист»? Ну, туда ему и дорога! Меньше работы будет ревтрибуналу… А кто задержал?.. Так. Так. Так. Отлично! Объявите ему мою благодарность… Что?.. Ну конечно… Немедленно в управление!.. Что?..
Невольно прислушиваясь к этому разговору, я потихоньку оглядываю большую комнату и, признаться, немного робею. Я впервые вижу так близко начальника окружного отдела ГПУ.
Раньше я видел его только издали, когда он объезжал на белом коне шеренги пограничников и бойцов конвойной роты. Стройный, сухощавый, затянутый в ремни, словно родившийся в седле, лицом немного похожий на погибшего недавно Котовского, он приподымался на стременах, прикладывая руку к лакированному козырьку зеленой пограничной фуражки, и здоровался со всеми звонким, веселым голосом, а войска гарнизона перекатами дружно отвечали ему, заглушая бой часов на старой ратуше.
А вот сейчас он сидит перед нами без фуражки, одетый в ладно сшитый френч из плотного сукна. На его зеленых петлицах по два рубиновых ромба. Светлые волосы зачесаны назад. Он говорит с акцентом.
…Кончив говорить, начальник кладет трубку, быстрым взглядом осматривает нас с Никитой и весело обращается к Вуковичу:
— Возле Исаковец опять попытка прорыва. Девять контрабандистов. И ни один не ушел с участка. Молодец начальник заставы Гусев. Справился сам, собственными силами, без вызова «тревожной группы». А самого главаря — «машиниста» Ивасюту — Гусев уложил гранатой.
— А что несли? — спрашивает Вукович. — Опять сахарин?
Начальник смотрит в блокнот и медленно говорит:
— Сахарина маловато. Всего одна «носка» — тридцать фунтов. А остальное — всякая дребедень: кашне, чулки, перчатки, бритвы, галстуки и даже полная «носка» шкурок венгерского кота.
— Кому же нужен венгерский кот, если зима кончилась? — улыбаясь, говорит Вукович.
— Ну, может, какая-нибудь запасливая нэпманчиха заказ дала заранее? — говорит начальник. — Но другая находка более важная: в палке, которую бросил Ивасюта, как только завязалась перестрелка, Гусев обнаружил семьдесят банкнотов, по сто долларов каждый.
— Семь тысяч долларов? — мигом подсчитав в уме, замечает Вукович. — Приличное жалованье кому-то несли…
— Разберемся, — говорит Киборт и, обрывая разговор, вопросительно смотрит в нашу сторону.
— Товарищи из фабзавуча, — докладывает Вукович, — сообщают важные новости по делу Печерицы… Говори, Манджура!
