Альберт Беляев - Чайки садятся на воду
— Говорят, каков в еде, таков и в работе!
Дружный хохот раздался в столовой. Сквозь смех слышались одобрительные возгласы:
— Ловко!
— Молодец, Муха, нажимай!
— Пчелкин, каков новичок-то? Ответил, а тебе и крыть нечем?
Пчелкин, смеявшийся громче всех, хлопал Колю по плечу и старался перекричать шум:
— Вот так работник! Дня еще не проработал на судне, а уж добавки просит! Силен мужичок!
Боцман, улыбаясь в усы, одобрительно проговорил:
— Ничего, парню расти надо. Ешь, Мухин, не стесняйся, море сильных любит.
Вечером Коля храбро заявил Пчелкину:
— Вот видишь, на меня море не действует. Даже голова не болела!
Пчелкин усмехнулся и передразнил:
— Не действует! Такое-то море и на меня не действует. Подожди, вот попадем в шторм, тогда скажешь.
Они стояли на палубе. Был поздний час, но полярное солнце щедро лило свои лучи с ясного, без единого облачка, неба. Зеркальная гладь моря отбивала четкую линию горизонта на фоне чуть голубеющего небосклона. Пароход быстро шел вперед, подрагивая всем корпусом. Перед тупым носом судна, тщетно пытаясь оторваться и убежать вперед, катилась невысокая пенистая волна. Форштевень непрерывно догонял ее и распускал длинными усами вдоль обоих бортов. Мягко журча, волна обтекала судно и отчетливо звонко плескалась о его железный корпус. За кормой до самого горизонта тянулась ровная шипящая кильватерная струя.
*Прошло две недели, и новая жизнь властно захватила Колю Мухина.
Как и все новички, Коля мечтал попасть в шторм. В его воображении рисовались картины одна другой удивительней: вот громадная волна надвигается прямо на него, грозя смыть за борт, а он, не обращая внимания, продолжает делать какую-то очень важную работу. Волна сбивает его с ног, тащит по палубе и вот-вот выбросит за борт, но в последнюю минуту Коля успевает схватиться за кнехт и, весь промокший, в синяках, снова берется за дело. А вот волна смывает за борт Пчелкина… Коля храбро бросается в бушующее море и спасает друга.
Пчелкин подшучивал над его желанием попасть в шторм. Но Мухин не мыслил себе плавание без штормов. В самом деле, что ж это за плавание?
Сегодня погода резко изменилась. Темные, рваные облака быстро неслись навстречу выходящему из залива судну и скрывались за скалами. Резкий ветер вспенивал потемневшую воду залива и пронзительно свистел в снастях. Помрачневший боцман хлопотливо бегал по палубе и покрикивал на матросов, закрывавших трюмы:
— Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь! Погодка-то, видите, какая. Качнет так, что все полетит. Веселей, веселей работать!
Матросы работали быстро и, против обыкновения, молча. Даже неугомонный Пчелкин и тот притих. Чувствовалось, что наступает что-то тревожное и грозное.
— Скоро качать начнет, — тихо проговорил Пчелкин. — Старпом говорил, что в море шторм восемь баллов. Достанется нам.
Коля посмотрел на посеревшее лицо своего друга, хотел пошутить, но понял, что шутка неуместна. Где-то поблизости раздался взрыв смеха. Они оглянулись — на трюме расположились матросы.
— Работать кончили, — оживился Пчелкин. — Пойдем к ним.
— Что, Миша, труба, брат, тебе приходит? — весело забасил Бурсин. — Вот погодка-то — кое-кому достанется. Э-э, да ты заранее позеленел?
— Ладно, не в первый раз, — хмуро отшучивался Пчелкин. — У меня теперь напарник есть — Мухин.
— Почему ты думаешь, что и меня укачает? — несмело возразил Мухин.
— Не поддавайся, Муха, держись! Только пчелы моря боятся, — подтрунивал Бурсин.
Вскоре начало покачивать. Пароход нехотя, словно через силу, валился на один борт и так же медленно переваливался на другой. В каюте вдруг стало душно и жарко. Коля с трудом приподнялся на койке и посмотрел на Ивлева и Бурсина. Те как ни в чем не бывало сидели за столиком и разговаривали. Ивлев искоса посмотрел на побледневшего Колю, сказал:
— Ты выйди на палубу, на свежем воздухе тебе лучше будет.
Коля послушно вышел и стал у надстройки, крепко ухватившись за поручни ведущего на ботдек трапа.
Ветер ревел и стонал. Темные тучи низко нависали над водой. Косматые гребни бегущих одна за другой волн с грохотом разбивались о судно. Брызги неслись в воздухе сплошной пеленой. На ветру Коле стало лучше. Но усилилась качка, и снова заболела голова. Рот то и дело наполнялся жидкой слюной. Обдаваемый брызгами, Коля уныло глядел на разбушевавшуюся стихию. Неприятная тошнота подступила к горлу.
— Что, мутит? — подойдя, участливо спросил Пчелкин.
Коля увидел бледное лицо друга и его тусклые страдальческие глаза.
— Мутит, — вяло кивнул Коля.
— Меня тоже. Места не нахожу, — доверчиво пожаловался Пчелкин. — Но ты не поддавайся. Привыкнем. Боцман говорит, он тоже сначала боялся качки.
Пароход тяжело содрогался от мощных ударов волн и то взбирался на водяную гору, то стремительно летел вниз, в пучину. По палубе гуляла вода. Измученный качкой Мухин лежал на койке и тихо стонал. Вдруг необычайно тяжелый удар потряс весь корпус судна. Пароход круто вздыбился и стремительно провалился куда-то вниз. Сквозь вой ветра и рокот волн донесся долгий грохот, и вслед за этим пронзительно завыл сигнальный ревун в коридоре. Ивлев и Бурсин тотчас же вскочили и выбежали из каюты. В репродукторе щелкнуло, и раздался зычный голос:
— Водяная тревога! Водяная тревога! На первом трюме сорван брезент! На первом трюме сорван брезент!
Пчелкин вскочил с койки и, торопливо надевая куртку, закричал Мухину:
— Вставай, слышишь, тревога!
Коля приподнял тяжелую, как свинцом налитую голову, вяло махнул рукой:
— Не могу. Умираю.
— Я тебе дам «не могу»! Вставай, говорят! Ну!
— Не могу! — не открывая глаз, прошептал Коля.
Судно резко накренилось. Пчелкин, не удержавшись, упал и больно стукнулся о койку. И то ли от боли, то ли от злости на его глазах выступили слезы, и он яростно затормошил Мухина.
— Да вставай же ты, Колька! Там брезент сорвало с трюма, зальет трюм!
Пчелкин силой стащил Мухина с койки, заставил надеть сапоги и куртку. Держась друг за друга, они вышли на палубу. Потоки воды перекатывались через борт. Ванты и мачты вибрировали под напором ветра.
Выждав момент, когда судно выпрямилось, Пчелкин стремительно побежал по палубе, увлекая за собой Мухина.
— Полундра, держись! — вдруг закричал Пчелкин и бросился под высокий комингс трюма. Коля только успел поднять глаза, как бурлящий поток воды захлестнул его, сбил с ног и потащил по палубе. Захлебываясь горько-соленой водой, Коля судорожно цеплялся за палубу, но гладкие стальные листы ускользали из-под рук. Наконец напор воды ослабел. Коля поднялся на ноги и отчаянно закричал:
— Пчелкин! Пчелкин!
— Здесь я. Бежим скорее!
Цепляясь за натянутый вдоль борта толстый канат — штормовой леер, Коля побежал вперед, к носу судна. Он зорко смотрел по сторонам и уже не думал ни о шторме, ни о качке — только не прозевать бы, уследить за уходящей из-под ног палубой, за очередным ударом волны.
И странно, исчезло ощущение неприятной тошноты, новое чувство захватило Колю — азартное чувство борьбы со стихией.
Матросы, обдаваемые потоками воды, молча закрывали трюм брезентом. Старший помощник капитана, увидев Мухина и Пчелкина у аварийного трюма, сердито вздернул брови и заорал на них:
— Куда вас черти принесли! Смоет за борт, потом хлопот не оберешься! А ну, идите… — И вдруг пронзительно закричал: — Полундра! Волна идет!
Все бросились под высокий фальшборт, защищавший от прямого удара волны. Масса воды обрушилась на людей, но матросы крепко держались друг за друга и за протянутые штормовые леера. Поток с грохотом прокатился по палубе, потащив с собой тяжелый брезент. И снова матросы волокли его назад, закрывая горловину трюма. Работали напряженно, но быстро. Изредка раздавались короткие выкрики:
— Тяни!
— Заклинивай!
— Бей!
Мухин до крови расцарапал руки, но не заметил этого. Охваченный азартом борьбы, он яростно тащил брезент, отплевываясь и что-то выкрикивая, бросался под укрытие от волн и снова брался за работу.
Наконец трюм закрыли. Мокрые, озябшие матросы гурьбой ввалились в столовую.
Кто-то сбегал в кладовую, принес хлеба и большую миску соленых огурцов. Все молча принялись за еду. Пчелкин выбрал огурец побольше и протянул его Коле.
— Ешь, огурцы в качку полезно есть.
Коля кивнул головой и взял огурец. Ему не хотелось ни говорить, ни шевелиться.
Усталые матросы изредка перекидывались короткими репликами:
— Да-а, вот это поддает!
— А что еще впереди будет!
— Ничего, пройдет.
— Пройти-то пройдет, вымотает всех.
— Уж не без этого. Да ведь не привыкать!
— Кому как.
Мухин слышал этот неторопливый, серьезный разговор, жевал огурец и отдыхал.
