Петр Шумский - За колючей проволокой
— Знаешь, Дениска, — сказал Колосок, — что-то не нравятся мне эти бараки. Попахивают они тюрьмой, а не домом.
Ветер рванул из-под ног пыль, покружил желтое облако листьев. Лег за спиной город, прикрытый древней стеной замка.
Подошли к воротам лагеря. Проволочные заграждения в два ряда, вышиной в три метра, встретили полк. По углам — на башенках — пулеметы.
Унтер-офицер, немец, отсчитав сорок человек, повел их по гладкой грунтовой, протоптанной дорожке.
— Цвай вест[4], — сказал он, указав на дверь барака.
Дениска шагнул за порог последним, прикрывая за собой дверь. В этом бараке пришлось им прожить девять месяцев.
На другой день, вымокший под дождем, прибыл 2-й Кубанский полк, шедший следом.
…Потекли осенние скучные дни в лагере Цербст. Рано вставали, пили кофе, ждали обеда. До обеда время тянулось медленно. В обед приносили жидкую морковную похлебку и полфунта хлеба. Потом опять ждали утра. Впрочем, был день, непохожий на остальные. Раз в неделю дежурный немец отворял дверь и кричал:
— Газета!
Бойцы выскакивали, вызывая на середину хорошего чтеца. Барак стихал, вслушивался в каждое слово.
Газета издавалась еженедельно на русском языке Коммунистической партией Германии и рассказывала о том, как бьет Красная Армия Врангеля, гонит его из Бердянска и Гуляй-Поля. На польском фронте было похуже: пилсудчики заняли Молодечну и Слуцк. За рубежом, хоть и не было войны, тоже бурлило: в Англии бастовали углекопы, всеобщая забастовка охватила Румынию, пролетарии Франции требовали, чтобы правительство перестало поддерживать Врангеля… С утра до сумерек бойцы читали и перечитывали газету, возвращали ее, зачитанную до дыр. День проходил, и надо было снова ждать целую неделю, пока придет новый номер.
В один из таких «безгазетных» дней Колосок, сменившийся с дежурства на кухне, пришел в барак. На нарах лежал Дениска, покусывая карандаш. Лицо его хитро улыбалось, и сам он словно похорошел в эту минуту.
— Ты что, Дениска!.. — окликнул его Колосок.
Дениска вздрогнул.
— А-а, это ты? А я вот письмо пишу, да не знаю адрес.
— Кому?
— Да это так, — краснея, признался Дениска. — Андзе.
— Ну-ну, пиши.
Дениска опять сосредоточился, жуя конец карандаша. Рот у него был измазан фиолетовой краской, в глазах искрилось беспокойство.
— Вот беда, адреса не знаю. Куда ж писать?
— Дойдет, — равнодушно успокоил Колосок, укладываясь.
До полуночи Дениска гнулся над бумагой, старательно выводя каракули, а потом молча, на цыпочках, вышел из барака и изумленно ахнул. Земля, еще с вечера скованная морозом, была покрыта первым молодым снежком.
— Зима! — воскликнул он. И вдруг, глядя на ровный белый снежный наст, представил себе всю бесконечность отделившего его от Андзи пространства. «Где уж тут найти ее…»
Долго стоял, глядя на снежок, взъерошенный ветром. Расслабленно вернулся, дошел до нар, схватил четвертушку исписанной бумаги, изорвал на мелкие кусочки, зажал в кулак. Так и заснул, сжимая в руке изорванное письмо.
Утром Колосок увидел в руке Дениски обрывки бумаги. Осторожно разжал руку товарища и выбросил их за барак. Подхваченные ветром, долго кружились лепестки письма, перепутавшись с крупными снежинками, медленно устилавшими землю.
Глава 8
Пища была скудна, однообразна, и в лагере начались болезни. Однажды ночью, когда лагерь спал, в каждом из бараков сошлись коммунисты. Собрания были коротенькими. Решили объявить голодовку. В бараке «Западный-2» возглавить голодовку поручили Колоску, заместителем (в случае какой беды) назначили Дениску.
На следующее утро удивленные немцы долго смотрели на мутную жижу нетронутого кофе. Голодовка началась.
Кофе унесли обратно. Бойцы молча лежали на нарах.
Дениска крупными шагами мерил барак, сосредоточенно о чем-то думая. Это уже не был тот веселый, беззаботный парнишка, что ехал на польский фронт. Он оброс бородкой с вороненым отливом, спутанные волосы густыми кольцами падали на лоб. И в походке, и в угловатых движениях, и в пустых глазах чувствовалась тоска.
Чтоб не поддаться страху и голоду, бойцы затянули шутливую песенку:
Гутен морген, гутен таг,
Хлеба нету, сижу так.
В полдень, как всегда, принесли обед. Дениска встал, загораживая доступ к бачкам. В бараке притихли. Было слышно, как на подоконнике дребезжала отставшая от рамы бумага.
— Никто, — тяжело произнес Дениска. — Слышите?. — Слышим.
Повернулся к немцам и, тыкая пальцем в затихший барак, обронил, перекатывая желвак:
— Слышите?
Испуганные немцы подхватили бачки, попятились к дверям.
Вечером из города приехал Зильберт. Он вошел в барак, попыхивая сигаретой, добродушно улыбаясь переводчику. За ним шли пять вооруженных солдат. Колоска, как нарочно, в эту минуту в бараке не было.
— Господин полковник требует выдать зачинщиков беспорядков, — сказал переводчик.
Барак молчал.
— Господин полковник в категорической форме приказывает прекратить голодовку. В противном случае — вас пошлют в тюрьму.
— Всех не засадишь, — угрюмо отозвался кто-то.
— Вас ист дас?[5] — спросил полковник, оглядываясь.
Дверь широко распахнулась, пропуская Колоска.
— В чем дело? — обратился он к товарищам.
— За главарями пришли, — ответили бойцы.
— Господин полковник требует имена руководителей беспорядков, — пояснил переводчик.
— Что ж, передайте ему, что я и есть руководитель.
— Ты?! — изумился переводчик.
Трое солдат поспешно бросились к Колоску, схватили его сзади.
— Не трожь! — вздрогнул барак.
— Товарищи, тише! Товарищи, тише! — орал Колосок, сдерживая бойцов.
Полковник выхватил браунинг, навел его на подступающих бойцов.
— Товарищи!! Послушайте!! — старался перекричать всех Колосок.
Наконец, все смолкли. Полковник слышал дыхание близко стоявших незнакомых ему враждебных людей и испуганно целился в переднего — лохматого парня в немецком пиджаке.
— Товарищи! — спокойно сказал Колосок в наступившей тишине. — О питании я буду говорить лично с господином полковником. А поэтому всем разойтись по местам и ждать результатов.
Бойцы расходились по своим нарам, Колоска повели к выходу. Дениска шел за ним. В дверях Колосок шепнул:
— Помни, Дениска, за меня остаешься!
— Есть! — ответил Дениска.
Вечером группа бойцов толпилась около конторы лагеря. В дальней комнате сидел полковник Зильберт, пожевывая сигару. Полковник понял — с этими дикими русскими лучше не связываться: еще узнает начальство о голодовке, начнется следствие, куда девались продукты?.. И в конце концов он, Зильберт, все же не зверь, часть продуктов можно, пожалуй, отдать этим интернированным…
Далеко за полночь двое немцев и переводчик вывели Колоска из конторы.
— Ну, итак, до свидания, товарищ, — произнес переводчик, подавая Колоску руку.
— До свидания.
В бараке Колосок ощупью отыскал свое место. Дениска уже спал, широко разбросав по сторонам руки.
Колосок бережно взял черствую ладонь Дениски, отвел в сторону, освобождая себе место. Закурил. Долго не спал, улыбаясь в темноту.
На другой день барак наполнился ароматным запахом макарон.
Дениска, подмаргивая немцу, последним вышел получать свою порцию.
— Так бы и давно!
* * *В один из зимних вечеров, когда сон еще не пришел, а усталость сковывала тело, в барак «Западный-2» вошел человек, настороженно вглядываясь в полумрак.
«Новый жилец», — подумал Дениска.
— Моя снова здоровая, — проговорил вошедший, стаскивая с головы шапку.
— Ван?! — вскрикнул Дениска, вскакивая с нар.
Соседи поднялись:
— Гля, верно, Ван!
— Откуда?
— Куда его будем класть?
— Приехала до вас, выздоровела, — улыбался китаец.
— Ну пойдем, — Дениска заботливо взял из его рук узелок, понес к нарам.
— Вот твое место, Ван. — Он взял рукой чьи-то пожитки, отложил в сторону и показал рукой. — Как-нибудь трое разместимся. Житье, правда, неважное, ну, не беда!
Со двора зашел Колосок, долго присматривался к человеку, занявшему его место.
— Угадай, Колосок, что за гость у нас?
— Гостя не знаю, а вот место мое занял.
— А ты угадай, угадай!
— Ван?! — вдруг вскрикнул пораженный Колосок. — Вот не ожидал! Да ты, Ван, прямо франт, — оглядывая его потрепанные штаны, шутил Колосок.
— Это моя тебе привозила, Дениска, — сконфуженно промолвил Ван Ли, доставая из узелка трубку.
— Спасибо, Ван, что не забываешь.
— Твоя курить, Ван Ли дарить. На! — он извлек из кармана пачку турецкого табака, протянул его Колоску.
— Ай да, Ван, — улыбался Колосок, принимая подарок. — Ляжем на бочок, покурим табачок. Ты, Ван, без большого чина, да зато — молодчина!
