Владимир Солоухин - Чаша. (Эссе)
Когда мы проникли в дом, то увидели следующую картину: мать в своем великолепном, с чужого плеча, платье сидела на стуле и как-то беззвучно повторяла:
– Сказка, сказка, Аннушка, скажи, ради Бога, сплю я или нет?
– Да не спите, барыня, а в полном параде. Сейчас пирожок кушать будем.
Увидев нас, мать беззвучно заплакала и сказала:
– Услышал Бог. Услышал Бог папочкину молитву. Хороший человек был ваш папочка. Бог правду видит, да не скоро скажет…
Оказалось, что мать привезли в Аничков дворец, привели в какой-то вестибюль, в котором было четыре двери, и потом бравый солдат поднял ее на лифте в четвертый этаж. Лифт поднимался на веревке, я эту веревку, с почтительно-равнодушным лицом, тянул солдат. На площадке четвертого этажа стоял в ожидательной позе старый лакей в белых чулках и с золотым аксельбантом: это был лакей М.П. Флотовой, по фамилии Березин. Березин почтительно поклонился матери и не сказал, а доложил, что ее “ждут-с ее превосходительство Марья Петровна Флотова”. Мать помянула царя Давида и всю кротость его, а лакей правой ручкой приоткрыл половинку двери и, словно боясь прикоснуться к матери, пропустил ее впереди себя, провел по каким-то незначительным комнаткам и наконец ввел в гостиную, казавшуюся небольшой от множества мебели, фотографий и цветов. И всюду ощущалось тяжеловатое амбре, как в восточных лавках, торгующих духами.
Не успела мать дух перевести, как, шурша бесчисленными юбками, с пышным тюрнюром позади (тюрнюры были только что присланы из Парижа и имели огромный успех), вошла немолодая, но как-то не по-русски свежая женщина, кожа у нее была цвета полированной слоновой кости.
– Вы госпожа Олленгрэн? Шведка? – спросила она приветливо и, сквозь особую, вырабатывающуюся у придворных беззаботно-ласковую улыбку, внимательно и деловито, с немедленной записью в мозгу, осмотрела материнское лицо, задержавшись на глазах, и оттуда перешла на руки, к пальцам, – точнее сказать, к ногтям.
– Вас на весеннем приеме в Зимнем дворце заметила Великая Княгиня Мария Федоровна, супруга Наследника Цесаревича. Она предлагает вам заняться воспитанием двух своих сыновей, Великих Князей Николая и Георгия. Они еще неграмотны. Николаю – семь лет, Георгию – пять. Великая Княжна Ксения вас не коснется. Ей – три года, она с англичанкой.
Мать потом вспоминала: ее от этого предложения как обухом по голове ударило, и в лицо “ветрами подуло”.
– Как? – воскликнула она. – Мне заниматься воспитанием Великих Князей?
– Да, – подтвердила госпожа Флотова, – именно на вас пал выбор Великой Княгини-матери.
– Но я не подготовлена к такой великой задаче! – говорила мать. – У меня нет ни знаний, ни сил.
– К великой задаче подготовка начнется позже, лет с десяти, – спокойно возражала госпожа Флотова, – а пока что детей нужно выучить начальной русской грамоте, начальным молитвам. Они уже знают “Богородицу” и “Отче наш”, хотя в “Отче” еще путаются. Одним словом, нужна начальная учительница и воспитательница, и, повторяю, высокий выбор пал на вас. Все справки о вас наведены, референции получены блестящие, и я не советую вам долго размышлять. Вам будет предоставлена квартира на детской половине, на готовом столе – едят здесь хорошо, – отопление, освещение и две тысячи рублей годового жалованья.
Как ни заманчивы были эти обещания, мать решительно отказалась, ссылаясь на страх, великую ответственность и на неподготовленность.
– Тогда, – сказала Флотова, – посидите здесь, а я пойду доложить.
Минут через пять она вернулась в сопровождении милой и простой дамы, которая разговаривала с ней на весеннем приеме в Зимнем дворце. Эта была Великая Княгиня Цесаревна Мария Федоровна. Мать сделала глубокий уставной реверанс, которому их обучали в институте, и поцеловала руку.
– Вы что же? Не хотите заняться с моими мальчиками? Уверяю вас, что они – не шалуны, они очень, очень послушные, вам не будет слишком трудно, – говорила с акцентом Великая Княгиня, и мать, потом десятки раз рассказывая об этом, неизменно добавляла: “и из ее глаз лился особый сладкий свет, какого я никогда не видела у других людей”.
– Но, Ваше Императорское Высочество, – взмолилась мать, – ведь это же не обыкновенные дети, а царственные: к ним нужен особый подход, особая сноровка!..
– Какая такая “особая” сноровка? – вдруг раздался сзади басистый мужской голос.
Мать инстинктивно обернулась и увидела офицера огромного роста, который вошел в комнату незаметно и стоял сзади.
Мать окончательно растерялась, начала бесконечно приседать, а офицер продолжал басить:
– Сноровка в том, чтобы выучить азбуке и таблице умножения, не особенно сложна. В старину у нас этим делом занимались старые солдаты, а вы окончили институт, да еще с шифром.
– Да, но ведь это же – наследник Престола, – лепетала мать.
– Простите, наследник Престола – я, а вам дают двух мальчуганов, которым рано еще думать о Престоле, которых нужно не выпускать из рук и не давать повадки. Имейте в виду, что ни я, ни Великая Княгиня не желаем делать из них оранжерейных цветов. Они должны шалить в меру, играть, учиться, хорошо молиться Богу и ни о каких престолах не думать. Вы меня понимаете?
– Понимаю, Ваше Высочество, – пролепетала мать.
– Ну а раз понимаете, то что же вы, мать четверых детей, не сможете справиться с такой простой задачей?
– В этом и есть главное препятствие, Ваше Высочество, что у меня – четверо детей. Большой хвост.
– Большой хвост? – переспросил будущий Александр Третий и рассмеялся. – Правильно, хвост большой. У меня вон трое, и то хвост, не вот-то учительницу найдешь. Ну, мы вам подрежем хвост, будет легче. Присядем. Рассказывайте про ваш хвост.
Мать начала свой рассказ.
– Ну, тут долго слушать нечего, все ясно, – сказал Александр Александрович, – дети ваши в таком возрасте, что их пора уже учить. Правда?
– Правда, – пролепетала мать, – но у меня нет решительно никаких средств.
– Это уже моя забота, – перебил Александр Александрович. – Вот что мы сделаем: Петра и Константина – в Корпус, Елизавету – в Павловский институт.
– Но у меня нет средств! – воскликнула мать.
– Это уж моя забота, а не ваша, – ответил Александр Александрович, – от вас требуется только ваше согласие.
Мать в слезах упала на колени.
– Ваше Высочество! – воскликнула она, – но у меня есть еще маленький Владимир.
– Сколько ему? – спросил Наследник.
– Восьмой год.
– Как раз ровесник Ники. Пусть он воспитывается вместе с моими детьми, – сказал Наследник, – и вам не разлучаться, и моим будет веселей. Все лишний мальчишка.
– Но у него характер, Ваше Высочество.
– Какой характер?
– Драчлив, Ваше Высочество…
– Пустяки, милая. Это – до первой сдачи. Мои тоже не ангелы небесные. Их двое. Соединенными силами они живо приведут вашего богатыря в христианскую веру. Не из сахара сделаны.
– Но… – попыталась вмешаться Мария Федоровна.
Наследник сделал решающий жест.
– Переговоры окончены, – сказал он, – завтра же вашими старшими детьми займутся кому следует, а вы времени не теряйте и переезжайте к нам.
– Но у меня еще Аннушка.
– Что еще за Аннушка?
– Прислуга моя многолетняя.
– На что вам прислуга? У вас будет специальный лакей.
– Ваше Высочество, но я к ней привыкла.
– Отлично, если привыкли, то имейте в виду, что за Аннушку я платить не намерен. Это дело мне и так влетит в копейку. Вы меня понимаете?
– Ваше Высочество, это уж мой расход.
– Ах, если это ваш расход, то я ничего не имею. Итак, сударыня. Да бросьте вы эти коленопреклонения. Учите хорошенько мальчуганов, повадки не давайте, спрашивайте по всей строгости законов, не поощряйте лени в особенности. Если что, то адресуйтесь прямо ко мне, а я знаю, что нужно делать. Повторяю, что мне фарфора не нужно. Мне нужны нормальные, здоровые русские дети. Подерутся – пожалуйста. Но доказчику – первый кнут. Это – самое мое первое требование. Вы меня поняли?
– Поняла, Ваше Императорское Высочество.
– Ну, а теперь до свидания, – надеюсь, до скорого. Промедление – смерти безвозвратной подобно. Кто это сказал?
– Ваш прадед, Ваше Высочество.
– Правильно, браво! – ответил Наследник и, пропустив впереди себя Цесаревну, вышел из комнаты”.
Зачем такие подробности около могилы в общем-то ничем не знаменитого человека? Ну, был комендантом Севастополя в течение четырнадцати лет (1902—1916), ну, был бакинским градоначальником в последние два года империи. Все же не Бунин, не Коровин, не Сомов, не Бенуа, не Лифарь, не Мережковский… Все так. Но это же обломок великой империи. Его глазами, глазами очевидца (да еще в помощь ему профессиональный писатель Илья Сургучев, которого тоже не лишне помянуть нам, потомкам), мы заглянем в Аничков дворец, почувствуем его атмосферу, быт, увидим резвых мальчишек – Николая с Георгием, когда никто еще не предугадывал их кровавого мученического конца. Итак, слово семилетнему Олленгрэну в интерпретации Ильи Сургучева.
![Даниил Курсовский - Андрюша[СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
