Евгения Скрипко - Друзья и родители
«Вот как оно „прошло!“
Вспоминая минувшие недели и месяцы, когда, как ей казалось, все семейные невзгоды пронеслись и не вернутся вновь, она казнила себя за наивность. «Я же знала, что она приедет! Как я могла поверить, что они не будут встречаться? Зачем мне нужно было привыкать к нему такому „новому“! Зачем только я приехала сюда?!»
21
Свой день рождения Второва не собиралась отмечать: к этому времени она должна была находиться в дороге. Но пришлось уступить просьбам тетушки, задержаться еще на два дня.
Она пригласила к себе неразъехавшихся товарищей по курсам, чтобы провести с ними вечер.
И появились на раздвинутом дедовском столе под полотняной узорчатой скатертью с бабушкиными инициалами знакомый сервиз с золочеными ободками; а в блюдах, тарелках и селедочницах, кроме домашних произведений кулинарии, различные яства и пития из коммерческого «Гастронома».
Пока тетка на кухне заканчивала последние приготовления, Людмила Георгиевна села к роялю. В это время вошла соседка Антонина Петровна и, поздравив ее с днем рождения, подала письмо.
– Эти почтальоны совершенно не смотрят, куда кладут письма, – сказала она, заметив, как вспыхнуло лицо Второвой. – Вы ждали, а оно столько времени провалялось!
Когда соседка вышла, Второва, оглянувшись на дверь, поспешно оторвала край конверта и развернула мелко исписанный листок.
– Опять от него? – спросила входя тетка.
– Оно старое. Почтальон ящики перепутал, – оправдывалась Людмила.
– Очень жаль, что почтальон не бросил его в мусорный ящик! Зачем только этот Николай портит тебе настроение, – добавила ока с досадой.
– Теперь уже не портит. Я же дала себе слово порвать с ним.
– Умница, умница ты у меня, Люси! – радостно заговорила старушка и, обняв племянницу, добавила: ты еще так молода, моя девочка!
В тот момент, когда слегка утомленные гости сосредоточенно слушали пение Второвой под аккомпанемент хозяйки, раздался продолжительный звонок. Людмила Георгиевна остановилась на полуслове и выбежала в коридор.
Она вернулась взволнованная с телеграммой в руках.
– От кого? – спросила тетка.
– От Николая, – ответила именинница, сияющая от радости.
Поздно вечером, когда разошлись гости, тетя и племянница сидели на диване и, перечитывая телеграмму, обсуждали ее содержание.
– Поздравить с днем рождения может каждый знакомый, но причем «жду», если он живет с семьей? – Причем «целую», если ты не отвечаешь на его письма?. Не обижайся, девочка моя, но это просто возмутительно!
– Не знаю, тетя, как поступлю на месте, но сейчас мне так радостно, что на свете есть человек, который ждет меня! Это происходит помимо моей воли и рассудка.
– Будет, девочка моя, на свете и другой человек, а этого ты должна оставить: он не даст тебе счастья.
Дорогой Людмила Георгиевна не переставала думать о предстоящей встрече с Саяновым. Вначале она решила не сообщать ему о дне своего приезда. Сперва осмотреться, подумать, а если он узнает и придет, выслушать спокойно и остаться друзьями. Но, чем ближе она подъезжала к дому, тем яснее понимала, что все произойдет иначе.
Саянов может узнать о ее приезде через санчасть или отдел кадров. Кто знает, как сложилась его жизнь за эти месяцы, может быть, он снова одинок, как тогда. Ведь письмо так долго лежало в чужом ящике, а в телеграмме что-нибудь да значит это «жду».
«Нет, лучше дать телеграмму. Пусть придет на вокзал, объясниться сразу и не встречаться, если он с женой», – окончательно решила она.
Но, получив телеграмму, Саянов не пошел на вокзал. Он явился на квартиру, когда Людмила Георгиевна уже была дома. Она скорее почувствовала, чем услышала, что вошел Николай.
Не снимая шинели, он остановился у порога и, как связанный, держал руки за спиной, сжимая ими ушанку.
Растерянно, с каким-то скрытым испугом Людмила смотрела на него. Так, не разомкнув уст даже для приветствия, они простояли несколько томительных минут.
– Ты сама заставила меня вернуться к жене… живу с ней в одной квартире, – наконец заговорил Саянов, желая высказать сразу все. – Я пытался забыть тебя… думал, что ты потому и уехала от меня, что хотела этого… я понимаю: нас разделяет возраст… ты еще молода, а я прожил свою молодость…
Он говорил все тише и тише, словно у него пересыхало в горле. Затем он убрал руки из-за спины и, расправляя шапку, будто желал ее надеть и уйти, вдруг сказал твердо и решительно:
– Не смог тебя забыть!
Людмила молчала. Саянов смотрел на нее в упор, следил за каждым мускулом ее лица, и от этого взгляда у нее холодела спина.
– Ты же понимаешь, что нам теперь нельзя быть вместе, – произнесла она каким-то чужим голосом.
– Можно! – вскрикнул он радостно. – Я пришел, чтобы остаться с тобой навсегда.
22
Вадик возвращался из школы, когда было совсем темно. Мокрые варежки лежали в кармане, а голые руки стыли на морозе. Особенно мерзла правая рука, в которой он нес набитый учебниками и тетрадями портфель: пальцы его до того закоченели, что, казалось, отвалятся. И мальчик взял портфель, как дрова, в охапку.
«Мама поругает, что опоздал к обеду, – думал проголодавшийся Вадик, – но что делать, если снег здесь такой ненадежный: вечером выпадет, а утром растает». И ему вспомнилась площадь против школы, где сошлись седьмые с шестыми и началась беспощадная снежная война. Семиклассники вышли победителями.
Подойдя к дому, мальчик заметил, что лампа – в комнате, значит, отец уже дома. «Это хорошо!» – обрадовался Вадик. В дневнике его за сегодняшний день было две «пятерки»: по контрольной математике и за литературное чтение по украинскому. Он уже почти ощущал в своих руках еще десять рублей, которые даст ему отец за отличные отметки.
Мать протестовала против такого поощрения, считая, что мальчик обязан учиться на «хорошо» и «отлично» и что лишние деньги – это ненужное баловство. Она требовала, чтобы Вадик отчитывался за каждый рубль, полученный на завтрак или в кино.
Но отец и сын свой секрет не выдавали, и у Вадика уже скопилась приличная сумма. Он берег эти деньги на мотоцикл. Правда, пока речь шла о покупке велосипеда, который ему обещал к лету отец, если мальчик успешно закончит седьмой класс.
«Мотоцикл лучше, – рассуждал Вадик. – И когда мы с папой пойдем покупать велосипед, я отдам ему деньги и скажу: давай, папочка, лучше мотоцикл купим!» Вадик представил, как удивится отец, и улыбнулся…
С мыслью о мотоцикле Вадик отыскал в кармане ключ от входной двери и вошел в дом. Он двигался тихо, чтобы не слышала мама, пока он раздевается. Повесив пальто, он принялся растирать озябшие руки и задержался в кухне.
Дверь в комнату была приоткрыта, и тонкая полоса света тянулась к его ногам. Было прохладно, не топилась плита, не было на ней, как обычно, кастрюль и шумящего чайника. «Что такое?» – удивился мальчик. Но в это время из комнаты донесся гневный голос отца. «Ссорятся?» – подумал он и прислушался.
– Я старался жить с тобой ради сына. Но больше не могу оставаться с вами. Пойми, что не могу: я люблю эту женщину… люблю как никогда не любил тебя! И я ухожу к ней…
«Вот это да!» – Новость словно приковала ноги Вадика к половицам. Он стоял, затаив дыхание.
– Уходишь! – громко отозвалась мать. – Так бери с собой и сына! Почему ты можешь жить для себя, любить?… А я? Я что – не человек? Меня можно обманывать… меня можно оскорблять… почему я должна терпеть все это? Я тебя спрашиваю: почему?
Вадику уже хотелось вбежать в комнату. Но что он должен сказать родителям?
– Тебе сорок один год, – продолжала мать, а мне тридцать четыре. Я тоже хочу жить для себя…
«Вот тебе и мама! – подумал мальчик. – Чего же ты тогда не согласилась меня в детский дом отдать? Плакала, и всегда плачешь. А теперь: „Бери сына“.
И Вадик вошел в комнату. Он сел к столу и не спеша достал из портфеля дневник.
Ни отец, ни мать не спросили его, почему он так поздно, не сказали, чтобы он покушал. Отец курил и шагал по комнате, мать лежала в постели. Вадик еще не знал, что будет делать потом, а сейчас ждал, что отец все же спросит, какие у него сегодня отметки. Но он взглянул на сына так, точно хотел сказать: «Уйди отсюда, ты мешаешь!»
Вадик, написав что-то пониже сегодняшних отметок, положил дневник обратно в портфель. Потом он открыл стол, взял оттуда конверт с деньгами и табель за первую четверть, сунул все в карман брюк. Подождав немного, оставил на столе застегнутый портфель и вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
Горькая обида овладела мальчиком. «Если я вам не нужен, уйду и не ваше дело, как буду жить. Живите для себя!» – думал он, надевая пальто с мокрыми рукавами. Он положил ключ от входной двери, чтобы больше не возвращаться, но в этот самый момент ему сделалось так грустно, что он чуть не расплакался. «Ведь еще утром мама была такая хорошая, неужели она не понимает, как не хочется от нее уходить».
