Борис Дубровин - О годах забывая
Почувствовав на себе взгляд, мальчик с аппетитом зевнул и проснулся. Смутился, обнаружив в руке сухое полотенце с вышитым красным фазаном, окунул его в воду, отжал и, положив на лоб Атахану, шепнул, как заговорщик:
— Не выдавайте меня Людмиле Константиновне. Надо мне смотаться, чтобы она не заметила.
В коридоре послышались шаги, и Атахан, знавший походку своей старой воспитательницы, скомандовал:
— Дуй!
Павлика и вправду будто ветром сдуло: шмыгнул в боковой коридор.
Атахан улыбнулся: Павлик чем-то напомнил ему Юльку.
IX
Юлька вошла в опустевшую палату Атахана, предварительно трижды постучав, как было у них условлено. Она держала в одной руке букет гладиолусов, переданных пограничником-шофером, а в другой — довольно неуклюже спеленатую куклу. Хозяйским движением, копируя жесты матери, Юлька поставила цветы в вазу, положила на стул куклу, поправила подушку.
— Ты почему здесь? — заглянула в изолятор Наташа. И душа ее всколыхнулась, охваченная тревожной надеждой.
Никто не знал, как забилось ее сердце, когда она увидела цветы в вазе и подумала, что Атахан вернулся. Она и сама не понимала, почему так прерывисто вдруг забилось сердце… А Юлька поправляла подушку в пустой, по-прежнему пустой палате.
— Ты почему здесь, Юля?
— Мама, почему его нет? Жалко, я ему мало картинок нарисовала. Ему скучно без них. А папы у него тоже нет… И мамы нет.
— Зачем ты цветы поставила?
— Чтобы все было так, как при нем. Мне кажется, что он здесь. — Она конспиративно понизила голос и оглянулась на дверь: не подслушивают ли, и живо распеленала куклу, обнажив продолговатый плоский сверток. — Это он подарил. — И она развернула подарок. Наташа зажмурилась, так ярко блеснул ей в глаза луч солнца, отраженный лезвием небольшого ножа. Особенно выделялась искусно сработанная рукоять — медведь. Юлька любовно оглаживала рукоятку. Наташа заволновалась, не порезалась бы Юлька, но, увидев, что нож совершенно тупой, немного успокоилась.
— Ну-ка, дай посмотрю. — Наташа взялась за рукоятку, подумала, что ее держал в руках Атахан, вспомнила сон и смущенно вернула нож Юльке. — Смотри, егоза, не потеряй. Положи его на тумбочку, пусть лежит там, доченька.
Перед окнами остановился военный газик, и из него выпрыгнул франтоватый, весь отутюженный офицер.
Наташа и Юлька выбежали на порог. Им навстречу, упруго ступая, чеканя строевой шаг, двигался офицер. Он щегольски щелкнул каблуками и вскинул к летной фуражке руку.
— Разрешите представиться! Гвардии старший лейтенант, летчик первого класса Игорь Ильич Иванов! — Он молниеносно опустил руку, вытянулся.
Наташа обняла брата.
— А это такая дочь? — Он поднял Юльку на руки.
— Отпустите, не маленькая! Нечего на руках держать! У меня нож есть, — не то пригрозила, не то похвалилась она.
— Какие мы самостоятельные! — Игорь опустил племянницу на землю, погладил по голове, но она отстранилась.
— Я же твой дядя, чего ты боишься?
— Я ничего не боюсь, я не хочу, и все.
— М-да, в маму, — резюмировал дядя.
Наташа ввела его в свою комнату, усадила. Поставила на плитку чайник. Достала печенье, сахар, дешевые конфеты.
Игорь увидел узкую кровать, рядом — детскую кроватку с тряпичной дорожкой возле нее. Простенький светлый шкаф. Столик, застланный блеклой клеенкой. Пронумерованные (значит, больничные) три стула и маленькую табуретку около тумбочки. На ней лежал рисунок, выполненный цветными карандашами. Два рисунка приколоты кнопками к стене. На одном — нож, рукоять в виде медведя, а на другом, судя по всему, фонтан нефти. Над рисунками — длинная книжная полка, рядом с детскими растрепанными книжками — обернутые в белую бумагу учебники. Медицинские, определил он, пробежав глазами по названиям, выведенным чернилами на корешках. И сбоку — томики стихов Блока, Заболоцкого и Шефнера. В учебниках, томиках стихов и в двух книгах «Войны и мира» густо белели закладки.
Он оторвался от книжной полки, поймав на себе изучающий взгляд Наташи.
— Отец и мать очень беспокоятся. Знаю твою теорию, подтверждаемую практикой: «Я справлюсь сама». Но все же, почему ты возвращала мне денежные переводы? Почему отказалась от помощи отца и матери?
— Когда отговаривали выходить замуж за Огаркова, я же сделала по-своему. Сама виновата, сама и расхлебываю. А потом, честно говоря, сколько можно тянуть из родных? Уже и дочь у меня, а я… как маленькая. Выходит, им легче? Или они моложе?
— Да что ты мне прописные истины!.. — отмахнулся он. — Ты же не просила, они сами, и я сам хотел помочь тебе.
— Не хочу!
— Но ведь нелегко так: и работать, и учиться. Я приехал за тобой! — тоном, исключающим возражения, сказал он.
— Что? — Наташа опустила на плитку кипящий чайник. — Что, что? — Она обернулась к нему, покачала головой. В глазах показались недобрые огоньки.
— Ну-ка, не кипятись. Лучше чаю налей!..
Налила в пиалушки ему и себе зеленого чая, придвинула на блюдечке конфеты-«подушечки». Он взял одну, подул на пиалушку:
— Горячий, вроде тебя. Не успеешь дотронуться — обожжешься. Как в детстве, так и сейчас. Не меняешься, Натка, ну совсем та же! Послушай! Я договорился. Кара Кулиевич Кулиев в принципе не возражает. Со скрипом согласился и Тахир Ахмедович, тем более — замена будет, есть. Я обеспечу… У нас одного офицера переводят в здешние края, а его жена — медицинская сестра, кстати, отлично знает туркменский, чего о тебе не скажешь. У меня двухкомнатная квартира. Одну комнату жена освободила. Но у тебя будет скоро своя однокомнатная. Я договорился и об этом. А, может, и двухкомнатная. Правда, маленькие комнаты. Ты чего улыбаешься так иронически? Юмористка!
Дверь приоткрылась, вплыла Юлька, в руках у нее красовалась запеленатая кукла.
— У всех спросил, со всеми поговорил. Узнаю тебя… Деловой товарищ. Тебя бы — в институт международных отношений! Там ты карьеру сделал бы быстрее! Чрезвычайный посол! Да, в своем амплуа. Решил! А меня не сподобился проинтервьюировать. Может быть, товарищ Иванова…
— Слушай, не трепись. — Он, чтобы охладить ее, взял томик Блока, открыл на первой же закладке наугад.
Узнаю тебя, жизнь, принимаю
И приветствую звоном щита.
— Эх, Наталья свет Ильинична! Ты или на щите, пли со щитом, или под щитом. Ну почему ощетинилась? Разве тебе хуже сделаю? Юлька, поедешь с мамой ко мне?
— А там пограничная застава есть?
— Есть!
— А собака хорошая есть?
— Просто замечательная! Зовут Аяксом! Или проще — Яшка-чебурашка! — И он указательным пальцем левой руки по давней детской привычке потер кончик носа. «Доволен», — догадалась Наташа, вспомнив, что этот жест с давних лет означал высшую степень удовлетворения.
— Завел все-таки, — одобрительно кивнула она. Ведь Игорь не раз поговаривал об этом.
— Доберман-пинчер! Четвертый месяц щенку! Такой славный! И стал добряком! А был злющий!
— Вроде и ты добрее становишься, когда о нем заговариваешь. Да не три ты нос! Что за противная привычка!
— При племяннице такие замечания ее родному дяде непедагогичны.
— А это уж пусть Ирина мирится с твоими привычками. Ей по чину полагается. Как у нее с преподаванием, кстати?
— Ведет в школе английский. А дома мне по-английски читает Киплинга. Племянница, поедем к нам! Тебя твоя тетя Ира будет учить английскому языку. — Игорь мельком взглянул на сестру и увидел, как ее тонкие, будто нарисованные брови сошлись в одну черту и морщинки прорезали лоб. Глаза его приобрели стальной блеск. Миг — и вспыхнула бы ссора.
— Когда двое ссорятся, оба виноваты! — усмехнулся Игорь. — Я у тебя спрашиваю сперва, Юля. Поедешь к нам?
— А Яшка-чебурашка, правда, хороший?
— Слово тебе даю!
— Поеду! И дядя Атахан к нам приедет! Да, мама?
Наташа зарделась.
— Ну-ка, иди гуляй. Разболталась, пограничница!
Выпроводив Юльку, скоро выпроводила и брата — ни с чем. Правда, он взял с нее клятвенное слово: если что, так она тотчас же обратится к нему. Но простились холодно.
X
Потрепанную фуражку Атахана Павлик нашел в кювете. Вспомнил: впервые увидел Атахана в этой фуражке, когда тот назвал его сынком. Сколько раз после встречи у арыка выходил на улицу, выглядывал из окна, ожидая его! И вот он держал эту фуражку в руках. Увидел ловко заштопанную дырочку, отогнул клеенчатую полоску — обшлаг, а там про запас — две иголки с нитками. Принес фуражку Атахану.
— А дырочка откуда? — спросил он у Атахана, обрадованного находкой.
— Да, тогда повезло мне. Мы вдвоем были в наряде у речушки. А она в том месте мелкая. Вброд можно перейти. Диверсанты и разнюхали. Перейти мы им дали, а путь назад отсекли. Ну, короче, в перестрелке пуля угодила в фуражку. Я это заметил, когда мы, связав их, привели на заставу, а одного на себе пришлось тащить: ранил его в ногу, иначе бы ускользнул.
